Но основным пристанищем Хемингуэя стал штаб 12-й, «литературной» Интербригады, командиром которой был венгерский писатель-коммунист Мате Залка (генерал Лукач), а комиссаром — немецкий писатель Густав Реглер. С последним Хемингуэй встречался и после войны, в 1940-м написал восторженное предисловие к его книге об Испании; Реглер, однако, в мемуарах 1959 года отзывался о коллеге неласково: «Хемингуэй с его тягой к закону джунглей Киплинга, аполитичный человек, не мог понять, что происходит в Испании. По его мнению, все было черное или белое. Он видел в бойцах интербригад каких-то тореадоров, вокруг которых витал привлекавший его запах смерти». Дружба завязалась с главврачом бригады Вернером Хейльбруном и начальником хирургического отделения походного госпиталя, испанцем Хосе Луисом Эррерой Сотолонго (этому человеку предстоит сыграть в жизни Хемингуэя громадную, отчасти роковую роль). Познакомился Хемингуэй и с русским адъютантом Лукача Алексеем Эйснером, сыном эмигранта, членом компартии Франции. Эйснер: «Мы часто засиживались за полночь, и мне кажется, что ему было интересно слушать о всех перипетиях моей странной жизни. Отзвуки тех разговоров я потом нашел в его романе „По ком звонит колокол“». По словам Эйснера, в одну из последних встреч, в 1938-м, Хемингуэй приглашал его в США, а также дал подписанный, но не заполненный чек на предъявителя; в 1940-м, когда Эйснер, приехавший в СССР, был арестован, у него нашли этот чек и именно он послужил поводом для обвинения в шпионаже. Неизвестно, так ли это: Эйснер, как и Хемингуэй, любил присочинить. (Он был освобожден из лагерей в 1956-м и тоже стал писателем.) Попадались и другие русские…
«У ворот отеля Гэйлорда стоят часовые с примкнутыми штыками, и сегодня вечером это самое приятное и самое комфортабельное место в осажденном Мадриде». «Ему хотелось выпить абсента, чтобы потянуло на разговор, и тогда отправиться к Гэйлорду, где отлично кормят и подают настоящее пиво…» «Когда он первый раз попал в отель Гэйлорда — местопребывание русских в Мадриде, ему там не понравилось, обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осажденного города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени. Но я очень быстро привык, подумал он. Не так уж плохо иметь возможность вкусно пообедать, когда возвращаешься после такого дела, как вот это. А в тех разговорах, которые сперва показались ему вольными, как выяснилось потом, было очень много правды». «У Гэйлорда ему не понравилось, а Карков понравился». «Карков, приехавший сюда от „Правды“ и непосредственно сносившийся со Сталиным, был в то время одной из самых значительных фигур в Испании». Кто такой Карков и что делали советские люди в Мадриде?
В отличие от других европейских стран, имевших в Испании экономические или политические интересы, у Советского Союза таковых не было. СССР и Испания признали друг друга лишь в августе 1936-го, уже после начала войны. Советское правительство присоединилось к соглашению о невмешательстве и поначалу не собиралось его нарушать — только иностранные коммунисты, жившие в СССР, стали уезжать в интербригады. Но испанское правительство неоднократно просило о помощи, и 29 сентября на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) было принято решение откликнуться. Причин было несколько. Во-первых, геополитический расчет: если победят франкисты, Испания примкнет к итало-германскому блоку, если же республиканцы одержат победу с помощью Франции и Англии, она сделается их союзником. То и другое СССР невыгодно (хотя и несмертельно), поэтому надо попробовать установить свое влияние, но если не получится, то и бог с ним.
Во-вторых, можно было хорошо заработать. Франко недаром называли лисом: Германия и Италия сами содержали своих военных на испанской земле (и, заметим, практически ничего не получили взамен). Республиканцы же купили помощь за деньги. Была достигнута договоренность: СССР поставит оружие и военных специалистов, а Испания оплатит это золотым запасом республики, составлявшим около 600 тонн. 15 октября Ларго Кабальеро и министр финансов Хуан Негрин обратились к СССР с предложением принять золотой запас «на хранение», 20-го получили согласие, а 22—25-го 510 тонн золота были погружены на советские суда в Картахене. Груз был зачтен в качестве оплаты за военные поставки и на родину никогда не вернулся. (Ущерб Испании был частично компенсирован Хрущевым в 1960-е путем продажи нефти по низким ценам). Для Хемингуэя эта история не была тайной.
«— Знаете, испанцы — удивительный народ, — продолжал Карков. — У здешнего правительства очень много денег. Очень много золота. Друзьям они ничего не дают. Вы — друг. Отлично. Вы, значит, сделаете все бесплатно и не нуждаетесь в вознаграждении. Но людям, представляющим влиятельную фирму или страну, которая не состоит в друзьях и должна быть обработана, — таким людям они дают щедрой рукой. Это очень любопытный факт, если в него вникнуть.
— Мне это не нравится. Помимо всего, эти деньги принадлежат испанским рабочим.
— И не нужно, чтобы вам это нравилось. Нужно только, чтобы вы понимали, — сказал ему Карков. — При каждой нашей встрече я даю вам небольшой урок, и так постепенно вы приобретете все необходимые знания. Очень занятно, когда преподаватель сам учится.
— Вряд ли я теперь буду преподавать, когда вернусь. Меня, вероятно, выбросят как красного.
— Ну что ж, тогда приезжайте в Советский Союз и будете продолжать там свое образование. Это, пожалуй, было бы для вас лучше всего».
Политбюро поручило начальнику иностранного отдела НКВД А. Слуцкому разработать план мероприятий по Испании: создание за границей фирм для закупки и отправки оружия, организация военных поставок непосредственно из СССР. Обсуждался вопрос о направлении регулярных частей Красной армии, но предложение было отклонено; решили послать только военных советников и специалистов. Вот и третья причина, которую сформулировал генерал П. Судоплатов: «В Испанию мы направляли как своих молодых, неопытных оперативников, так и опытных инструкторов-профессионалов. Эта страна сделалась своего рода полигоном, где опробовались и отрабатывались наши будущие военные и разведывательные операции».
В общей сложности советских специалистов было около двух тысяч, постоянно на местах находились 600–800 человек, среди которых будущие крупные военачальники — маршал Малиновский, генерал П.И. Батов, генерал В.Е.Горев (военный атташе в Мадриде). Хемингуэй писал: «…и Листеру, и Модесто, и Кампесино[33] большинство их ходов было подсказано русскими военными консультантами. Они были похожи на пило-тов-новичков, летающих на машине с двойным управлением, так что пилот-инструктор в любую минуту может исправить допущенную ошибку. Интересно, как Листер, такой, каким я его знаю, справится с этим, когда двойное управление будет снято. А может быть, оно не будет снято, подумал он. Может быть, они не уйдут».
Приезжие из СССР создали разветвленную сеть управления: посол, М.И.Розенберг, вопреки всем законам дипломатии, участвовал в заседаниях испанского правительства, военные советники взяли под контроль армейские структуры. Система советнического аппарата состояла из нескольких уровней. Высшую ступень — пост главного военного советника — последовательно занимали Я. К. Берзин (бывший начальник Разведуправления Красной армии), Г. Г. Штерн и К. М. Качанов. Следующий уровень — службы Генштаба. В Генеральном военном комиссариате работали два советника — дивизионные комиссары Красной армии, в том числе Н. Н. Нестеренко, впоследствии военный историк. В штабе ВВС было девять советников, в штабах артиллерии и ВМС по четыре, два в штабе ПВО и два при медслужбе. Третий уровень — советники командующих фронтами — 19 человек (попеременно). При штабах фронтов — еще восемь советников; были также советники командиров дивизий, полков, группа инженеров-инструкторов, 200 переводчиков. И наконец, «простые бойцы»: 772 летчика, 351 танкист, 100 артиллеристов, 77 моряков, 166 связистов. Официально эти люди считались добровольцами, едущими в Испанию на свой страх и риск, и попадали туда через Францию, как и бойцы интербригад.
Кроме дипломатов и военных советников, Москва направила в Испанию большое количество штатных и внештатных сотрудников спецслужб, среди которых были знаменитый Антонов-Овсеенко, генерал Ян Берзин, видные сотрудники НКВД Наум Эйтингон и Павел Судоплатов и множество других. Двое названы в «Колоколе» поименно: «Варлов», то есть главный резидент НКВД в Испании и главный советник по внутренней безопасности и контрразведке при республиканском правительстве Александр Орлов (Фельдбин), прибывший туда в сентябре 1936-го под прикрытием должности атташе советского полпредства, и «Карков» — собкор «Правды» Михаил Кольцов (Фридлянд). О своей деятельности в Испании он написал книгу «Испанский дневник», где о легальной работе рассказал от первого лица, а о тайной — от имени «Мигеля Мартинеса».
В своей резиденции, отеле «Гэйлорд», Кольцов познакомился с Хемингуэем: «Эрнест Хемингуэй приехал сюда, большой, неладно скроенный, крепко сшитый. Он облазил все места боев, побывал и подружился с Листером, с Лукачем; он сказал мне, медленно и вкусно проворачивая испанские слова:
— Это настоящее поражение. Первое серьезное поражение фашизма за эти годы. Это начало побед над фашизмом».
Американцу Кольцов понравился: «Карков — самый умный из всех людей, которых ему приходилось встречать. Сначала он ему показался смешным — тщедушный человечек в сером кителе, серых бриджах и черных кавалерийских сапогах, с крошечными руками и ногами, и говорит так, точно сплевывает слова сквозь зубы. Но Роберт Джордан не встречал еще человека, у которого была бы такая хорошая голова, столько внутреннего достоинства и внешней дерзости и такое остроумие».
Хемингуэй отлично понимал, что Кольцов не «простой корреспондент», и использовал знакомство для получения эксклюзивной информации (за что был нелюбим коллегами, которые в «Гэйлорде» не обедали): «Все, что удавалось узнать у Гэйлорда, было разумно и полезно, и это было как раз то, в чем он нуждался. Правда, в самом начале, когда он еще верил во всякий вздор, это ошеломило его. Но теперь он уже достаточно разбирался во многом, чтобы признать необходимость скрывать правду, и все, о чем он узнавал у Гэйлорда, только укрепляло его веру в правоту дела, которое он делал. Приятно было знать все, как оно есть на самом деле, а не как оно якобы происходит. На войне всегда много лжи. Но правда о Листере, Модесто и El Campesino гораздо лучше всех небылиц и легенд. Когда-нибудь эту правду не будут скрывать ни от кого, но пока он был доволен, что существует Гэйлорд, где он может узнать ее». (Кольцов, в свою очередь, надеялся использовать Хемингуэя, чтобы тот «написал правду», но, судя по конечному результату, американец от общения получил куда больше выгоды.)