Он страдал от прострелов в левом плече, в волосах торчала солома, и он умирал без любви. Ну и, разумеется, нуждался в деньгах, ведь отныне Мари-Мадлен была перед ним в неоплатном долгу. Не из-за нее ли бросили его в тюрьму? Не она ли спала в мягкой постели, пока он томился на трухлявой подстилке? Лакомилась овсянками, пока он ломал зубы о черствые хлебные корки? Наслаждалась отменным вином, пока он утолял жажду гнилой водой? Он не упустил ни малейшей детали, упорно подчеркивая, что тюрьма ухудшила его финансовое положение (хотя оставалось неясно, каким образом). Стыдясь, волнуясь, смущаясь, Мари-Мадлен терпеливо выслушала длинную и жалобную историю его злоключений.
Освобожденный в июне Эджиди остановился у Сент-Круа на улице Отфёй. Он прожил там полгода, после чего вернулся в Италию, где его ждал баснословный подарок судьбы: счастливая звезда, красноречие и личное обаяние помогли ему жениться на графине Фантагуцци - дальней родственнице герцога Модены и самого Эджиди, происходившей из рода Ченчи, хотя никто об этом не подозревал. Так разбогатевший авантюрист превратился к концу жизни в добропорядочного человека.
Но Сент-Круа была уготована куда более неспокойная участь. Эджиди подстрекал к мщению, а Мари-Мадлен еще решительнее настраивала любовника против Дрё. К тому же нужно было срочно подумать о большом богатстве и крупном наследстве, ведь состояние молодой женщины неуклонно растрачивалось в мотовстве, играх и безумных развлечениях на пару с любовником. Она уже влезла в долги, и потребность в деньгах с каждым днем росла. Тем временем Мари-Мадлен терзали сомнения: быть может, Сент-Круа любит ее уже не так сильно, как представлялось поначалу? Быть может, у нее даже есть соперницы (и она имела в виду вовсе не бледнышку Элизабет)? Быть может, он просто хитростью выманивал у нее золото и подарки?.. Но слишком поздно: жребий брошен, и она ни в чем не могла отказать Сент-Круа. Мари-Мадлен хотелось привязать к себе этого человека навсегда - вплоть до глухих морозных зим, но ждала она уже не любви, ведь их сговор обрел иную, преступную форму.
Маркиза выехала в пять. Теперь это вошло в привычку, и чуть ли не каждую неделю ее карета останавливалась на улице Вожирар, где поджидал Сент-Круа. Затем оба долго шли пешком до улицы Пти-Лион, причем Лорейяр держал зонтик, если ярко светило солнце, или нес фонарь, если было слишком темно. У Христофора Глазера парочка тотчас проходила в дальнюю лабораторию, а Лорейяр тем временем ждал в аптеке, наблюдая, как Лоран закупоривал склянки и наполнял пакетики.
— А как зовут ту прекрасную даму? - с напускным безразличием спросил паренек, даже не поднимая глаз от ступок, где он толок можжевельник, алоэ, чистую амбру, кардамон, семена укропа и корицу для «небесной воды».
— Это маркиза де Бренвилье со своим кавалером шевалье де Сент-Круа, которому я имею честь прислуживать...
Бесхитростный Лорейяр сказал это без всякой задней мысли, но хитрый Лоран затаил обиду.
Жизнерадостный, коренастый Глазер проворно жестикулировал, глядя прямо в глаза. Он называл Науку своей любимой супругой - вечно молодой и привлекательной, которая, в отличие от писаных красавиц, никогда тебя не разорит. Он стремился раскрыть секреты ботаники и тайны алхимии, но с равным усердием пекся о процветании аптеки, где со спокойным сердцем отпускал будь то хлористый мышьяк или же обычный папоротниковый сироп. По его словам, дабы оставаться порядочным человеком, нужно сохранять беспристрастие, поэтому правая рука не должна знать, что делает левая. К тому же честный ученый обязан приносить свое воображение и любознательность в жертву науке. Непрестанно заботясь о том, чтобы бешеные волки исследований были сыты, а толстые овцы регулярно отсылаемых в Базель барышей оставались целы, Христофор Глазер обеспечил себе комфортное и хорошо оплачиваемое место в жизни.
Мари-Мадлен забавляла его манера взъерошивать свои седеющие волосы или гладить небольшого спаниеля, при этом невозмутимо о чем-нибудь рассуждая. Если даже забыть о приведшей их сюда цели, Мари-Мадлен импонировала непрерывно обогреваемая атанором лаборатория. Стены комнаты закрывались громоздившимися сооружениями из реторт, толстостенных колб, тиглей, змеевиков и перегонных кубов с коленчатым носиком, которые свистели, когда их еще горячими брали при помощи деревянных щипцов. Все это сверкало в неярком свете печи, будто на театральной сцене, рыжие отблески плясали на сосудах и пузырьках с ртутью, окрашивали светло-розовым свинцовые бруски, лежавшие на стеллажах рядом с толстыми книгами в закопченных переплетах, и гравюру на стене, изображавшую дракона в лесу - древний герметический символ.
— «Visita interiora terrae rectificando invenies occultum lapidem...»[124] - таково учение Валентина[125]. Он также учит, что первоматерия рассеяна повсюду, ее можно назвать душой любой субстанции, всегда уникальной и вечно тождественной себе сущностью. Это космический дух, универсальная квинтэссенция, откуда вышли все другие элементы...
— А что с ромашкой, учитель? - просунув голову в дверь, спросил Лоран.
— Ромашку ты, дружок, пересушил, так что будешь перебирать оставшуюся до вечера. Давай-ка повнимательней!
Воспользовавшись паузой, Сент-Круа спросил о загадочном алкагесте, которым якобы обладал Ван Гельмонт[126], приписывавший ему способность растворять все вещества: не является ли он всего-навсего азотнокислым аммонием?
— Отнюдь нет! Глаубер[127] тоже некогда возомнил, будто нашел универсальный растворитель, открыв сернистый натрий... Из книг об алкагесте можно составить целую библиотеку, но для начала нам надлежит кропотливо изучить лекарственные и токсичные свойства различных минералов...
— Мышьяка, - подсказал Сент-Круа, - а также азотной кислоты... И солей меди...
— Да-да, азотная кислота... Это был самый популярный растворитель для получения Древа Дианы из смеси двух металлов[128]. В древо можно затем вписать герметический символ вселенной, и на Валентиновом «Азоте» изображены двое адептов, беседующих под деревом с планетой на каждой ветке.
Он умолк и задумался. В полумраке лабораторий, в духоте запретных чердаков, в тайных подвалах ему мерещилось серое, развороченное, наполненное аллегориями девственное древо, рожденное от серебра и свинца.
Мари-Мадлен ушла в себя, помышляя исключительно о мышьяке, ртути и купоросе. Она знала, что Глазер получил новые отравляющие вещества и что его ученик Лемери[129] занимался не только растительными, но и минеральными ядами - в частности, солями сурьмы. Почему бы не использовать и те, и другие: опий наряду с сулемой, цикуту наравне с ляписом? Она вспомнила золотистый сумрак подлеска, где росли мухоморы с красными шляпками, огненно-рыжие рядовки в окружении собственных карликов и раздвоенные, грозные сине-зеленые сыроежки, когда-то давно показанные Масеттой.
Сент-Круа стоял перед атанором с лицом, погруженным в темноту. Меркурием его был не Зеленый Лев адептов и философов, а ртуть отравителей и шарлатанов. Он хотел получить золото, ни на миг не задумываясь о необходимости каких-либо духовных заслуг, и верил, что живое золото алхимиков порождает золото, точь-в-точь как одно зерно дает жизнь другому:
...прославленное злато,
Что в золото своих собратьев обращает...
— Но видите ли, - задумчиво продолжил Глазер, откупорив бутылку дорогого и крепкого юрского вина, - главный ингредиент в нашей алхимии - чистосердечие.
Мари-Мадлен не смогла сдержать улыбку и быстро взглянула на Сент-Круа, который, похоже, этого не заметил. Мистическая трансмутация человека его абсолютно не интересовала.
На улице выкрикнули двенадцатый час.
— У меня еще дела в лаборатории, - сказал Глазер.
Он всегда излучал безмятежность.
***
Хемлок очень хотелось бы узнать, с каких это пор за ней следят из глубины зеркал ядовитые растения. Желая узнать также множество других вещей, она тасует, раскладывает, перебирает карты. Таро говорит с ней на двойственном языке и, смешивая негатив с позитивом, как на плиточном полу в палаццетто Ченчи, ведет двойную игру взаимозаменяемых выпуклостей и вогнутостей. Предполагающий бесчисленные толкования Маг, оракул из оракулов, улыбается в углу из-под широкополой шляпы и косится с умудренным видом. Устремленная вперед безногая сине-желтая Смерть может также олицетворять длительность. Шесть кубков - это, безусловно, чаши со слезами, хоть и нельзя сказать, из-за чего они прольются. Карты показывают лишь то, что известно, и если не знаешь собственных желаний, то обнаружишь в предсказании только новые тайны, новые вопросы, порождающие друг друга, словно сплетающая символы зелено-красная вязь. «Мы приходим в этот мир с запечатанными приказаниями», - писал Кьеркегор.
Мари-Мадлен де Бренвилье послушно выполняла полученные приказы.
***
Отпустив Лорейяра на ночь, Сент-Круа вышел с Мари-Мадлен на улицу Пти-Лион. В холодном февральском воздухе пахло камнем - чем-то чужим и безжалостным.
— Когда нужно действовать решительно, мадам, ничто не сравнится с раствором мышьяковистой кислоты. Если же, напротив, следует придать видимость непонятной и неизлечимой болезни, лучше маленькими дозами, но ежедневно подсыпать в еду либо добавлять в клистир хорошо измельченный мышьяк. Но еще лучше отравить одежду: после стирки нижнюю часть рубашки смачивают раствором мышьяка, а затем высушивают. Внешне это совершенно незаметно, но живот и ляжки вскоре начинают кровоточить, и уже через пару дней образуются язвы, способствующие всасыванию яда...
— Да, я знаю о свойствах мышьяка: он часто применяется в составе соединений серы, реальгара или аурипигмента... Аурипигмент можно даже назвать «отцом» ядов! Все так... Но сернистые соединения обладают одним недостатком: они не растворяются в воде.