само по себе уже было великим достижением. С того дня, когда я колол дрова и сорвавшаяся щепка угодила мне в лицо, и я подумал: «Вот он, момент истины!» — с тех пор я научился извлекать пользу из таких инцидентов, и сейчас это пригодилось. Однако вышеупомянутый возглас получил несколько иное развитие: не «Истина приходит к нам с ударами судьбы», а нечто более заковыристое: «Я-таки помню час, взорвавший сон моей души!»
Итело обхватил ногами верхнюю часть моего туловища (из-за пуза ему не удалось бы сделать то же самое с нижней частью) и сжал так, что у меня чуть кровь не остановилась в жилах; язык вывалился, глаза почти выкатились из орбит. Но руки знали своё дело: я нашёл выше его колена так называемую приводящую мышцу и сильно надавил на неё большими пальцами обеих рук. Нога разогнулась; я больше не чувствовал на себе мёртвую хватку его конечностей и тотчас потянулся к его голове. У Итело были короткие волосы, но их длины хватило, чтобы уцепиться. За волосы я повернул его на сто восемьдесят градусов, схватил за спину и поднял в воздух. Из опасения снести крышу я не стал вертеть его в воздухе, а швырнул на пол и сам плюхнулся сверху.
Должно быть, он начинал схватку в полной уверенности в том, что перед ним — громоздкая, неповоротливая туша, к тому же ослабленная переживаниями. По окончании матча я почти жалел, что победа досталась мне: столько горечи было в его взгляде. Он никак не мог поверить, что это толстое живое бревно сумело отобрать у него чемпионское звание. Когда я приземлился на него во второй раз, он закатил глаза — и не только из-за тяжести.
Было бы верхом неприличия с моей стороны торжествовать победу. Я чувствовал себя не лучше моего поверженного противника. Мы чуть не разнести эту хижину. Ромилайу застыл у стены. Как ни мало я жаждал этой победы, но все-таки не слез с принца до тех пор, пока не убедился, что припечатал его к полу, как полагается. Иначе он счёл бы себя оскорблённым.
Уверен, под открытым небом он одержал бы верх, но в тесноте оказался беспомощным перед грудой мяса и костей. Опять же, боевой дух. Когда доходит до драки, мне почти нет равных. С юных лет я только и делаю, что дерусь. Но я сказал:
— Ваше высочество, не принимайте близко к сердцу.
Он лежал, закрыв лицо ладонями, и даже не пытался встать. Я поискал слова утешения, но на память пришла только какая-то муть из лексикона Лили: мол, того, кто гордится своей физической силой, жизнь научит смирению, и так далее. Я мог бы выложить вам многие ярды подобной чепухи, но ограничился немым сочувствием Итело. Мало того, что его народ пострадал от засухи и нашествия лягушек, так ещё и я свалился им на голову, чтобы продемонстрировать в высохшем русле реки Арневи австрийскую зажигалку и дважды пригвоздить к полу их принца.
Наконец он поднялся на колени, посыпал шевелюру пылью, а потом взял мою ногу в ботинке на каучуковой подошве и водрузил себе на голову. И заплакал — куда горше делегации у стен посёлка. Но, можете мне поверить, он плакал не только из-за своего поражения. Итело переживал целый комплекс сильных и противоречивых чувств. Я норовил сбросить с себя его ногу, но он не отпускал меня и все повторял:
— О, мистер Хендерсон (он произносил «мистер» как «миста»), теперь я вас знаю! Да, сэр, я вас знаю!
Я не сказал ему то, что подумал, а именно: «Неправда, ты меня не знаешь. И никогда не сможешь узнать. Страдания — вот что всю жизнь помогало мне оставаться в форме. Я таскал камни и месил бетон, колол дрова и управлялся со свиньями — моя сила не от хорошей жизни. Это был неравный бой.
Возьмите от меня победу, она по праву принадлежит вам».
За всю свою жизнь я ни разу не проиграл ни одного состязания, сколько бы ни старался. Даже играя в шашки с моими маленькими детьми, сколько бы я ни поддавался и как бы ни переживал, видя, как у них дрожат губы, я все равно каким-то чудом скакал по доске именно туда, куда нужно, и то и дело проходил в дамки. А в душе ругал себя последними словами.
Но оказалось, что я не совсем правильно судил о его чувствах. Я понял их только тогда, когда принц встал, заключил меня в объятия, склонил голову мне на плечо, и сказал, что отныне мы — друзья. Это взволновало меня до глубины души, наполнив все моё существо благодарностью и в то же время горечью. Я сказал:
— Ваше высочество, я счастлив. Я горд.
Он неловким, но трогательным жестом взял меня за руку. Я побагровел от смущения — простительная реакция старого бойца на заслуженную победу. И по-прежнему старался сгладить для него горечь поражения:
— Ваше высочество, у меня за спиной большой опыт. Вы не представляете, насколько большой и какого рода.
И вот что он ответил:
— Я знаю вас, сэр. О да, теперь я вас знаю.
ГЛАВА 7
Стоило нам выйти из хижины, как по запылённой шевелюре Итело и по тому, как он держался сбоку от меня, все сразу узнали о моей победе, так что не успел я надеть тенниску и тропический шлем, как попал под настоящий шквал аплодисментов. Женщины хлопали, соединив запястья, и раскрывали рты примерно на ту же ширину, что и ладошки. Мужчины свистели, закладывая в рот пальцы и широко раздувая щеки. Сам принц, без тени унижения либо зависти, указывал на меня пальцем и улыбался. Я шепнул Ромилайу:
— Знаешь, что? Африканцы — чудесные ребята, я их люблю!
Королева Виллатале и её сестра Мталба ждали меня под тростниковым навесом в королевском дворике. Королева восседала на лавке из жердей; позади неё, как флаг, плескалось на ветру красное одеяло. Когда мы — я и Ромилайу с мешком подарков на спине — приблизились, старуха улыбнулась. Я сразу отнёс её к определённому типу пожилых женщин. Возможно, вы поймёте, что имеется в виду, если я скажу, что её жирные предплечья мешками нависали над локтями. Я лично считаю это приметой золотого характера. Несмотря на то, что у неё осталось не густо зубов, Виллатале сердечно улыбнулась и протянула мне относительно маленькую руку. Она прямо-таки лучилась добротой; доброта чувствовалась в её дыхании, а трепетная улыбка содержала все оттенки радушия. Итело подсказал, что я должен протянуть королеве руку; я несказанно удивился, когда она взяла её и поместила между грудями. По тому, как Итело в момент знакомства приложил мою ладонь к своей груди, я уже знал, что это — нормальный приветственный жест, просто не ожидал его от женщины. Таким образом, в церемонии знакомства принимали участие не только жар и тяжесть руки, но и спокойное биение её сердца. Это было естественно, как вращение земли, но для меня явилось большой неожиданностью. Я непроизвольно открыл рот и выкатил глаза, словно участвуя в таинстве. Однако я не мог вечно держать там руку и в конце концов отдёрнул её, чтобы в свою очередь приложить к своей груди ладонь королевы со словами:
— Хендерсон. Меня зовут Хендерсон.
Весь двор зааплодировал тому, как быстро я усвоил традицию. Я мысленно поздравил себя и перевёл дух.
Всем своим видом, всеми частями своего тела королева выражала стабильность и душевное равновесие. У неё были седые волосы и широкое лицо с катарактой на одном глазу; она нарядилась в львиную шкуру, завязав львиные лапы узлом на животе. Знай я тогда о львах столько, сколько сейчас, это кое-что сказало бы мне о правительнице арневи. Но и так это произвело на меня сильное впечатление.
Я отвесил королеве глубокий поклон и выразил сожалению по поводу постигшей их засухи, мора скота и нашествия лягушек, а также надежду на то, что сейчас, когда чуть ли не единственной похлёбкой стали слезы, я не буду им в тягость. Итело перевёл мои слова; кажется, они пришлись ей по сердцу. Но даже когда я перечислял постигшие племя несчастья, королева не переставала улыбаться. Это тронуло меня до глубины души, и я дал себе клятву, что не буду знать покоя, пока не найду выхода. «Провалиться мне в тартарары, если я не истреблю чёртовых лягушек!»
Я дал Ромилайу знак приступить к раздаче подарков. Первым делом он вытащил пластиковый дождевик в такой же пластиковой упаковке. Мне было стыдно за такую дешёвку, но я оправдывал себя тем, что путешествовал на своих двоих. И потом, я собирался сделать для племени то, перед чем самые роскошные подношения будут выглядеть сущей безделицей. Но королева царственным жестом соединила запястья и похлопала. Дамы из её окружения последовали её примеру, а державшие на руках младенцев высоко подняли их в воздух, словно затем, чтобы необыкновенный гость запечатлелся в их памяти. Мужчины выражали свой восторг мелодичным свистом. Много лет назад сын моего водителя, Винс, пробовал научить меня так свистеть; я до боли растягивал пальцами рот, но так ничего и не добился. Так что теперь я решил, что в качестве вознаграждения за избавление от вредителей попрошу арневи научить меня свистеть.
Я сказал Итело:
— Пусть королева простит меня за неудачный подарок. Мне адски стыдно преподносить её величеству дождевик в засуху. Это все равно что насмешка.
Но он заверил меня, что королева довольна, и, по всем признакам, так оно и было. Я возлагал особые надежды на побрякушки и разные штучки-дрючки из ломбардов и гарнизонных магазинов на Третьей авеню. Принцу я презентовал компас с приделанным к нему маленьким биноклем, который не годился даже для наблюдений за птицами. Заметив, что сестра королевы, Мталба, курит, я вручил ей одну из своих австрийских зажигалок с длинным белым фитилём. Местами — это в первую очередь относится к бюсту — Мталба была так толста, что кожа порозовела от растяжения. В некоторых районах Африки, чтобы считаться красивой, женщина должна быть тучной. Тем не менее Мталба прибегла к декоративной косметике: выкрасила руки кунжутовым соком, а волосы топорщились от индиго. Она выглядела очень жизнерадостной и шаловливой — должно быть, была любимицей семьи. В бёдрах под свободным платьем она была широка, как софа. Она тоже приложила мою руку к груди, приговаривая: «Мталба охонто» («Мталба от вас в восторге»).
— Я тоже от неё в восторге, — сказал я принцу.