— Сейчас покажут йокси, — ответил Ромилайу.
Тамба легла на пол вниз лицом, а другая женщина, Бебу, забралась на неё ногами и стала массировать ей спину и вправлять позвонки. Потом они поменялись местами. Лица обеих женщин во время и после процедуры сияли блаженством. Хорошенько истоптав друг друга ногами, они простучали друг дружке грудь костяшками пальцев.
— Поблагодари их от моего имени, Ромилайу. Отложим эту замечательную терапию до другого раза.
После этого Тамба и Бебу распростёрлись ничком в официальном приветствии. Каждая поставила себе на голову мою ступню, как в своё время принц Итело. Женщины облизали губы, чтобы к ним лучше прилипла пыль, — знак самоуничижения. Явилась генеральша Тату в итальянской пилотке, чтобы сопровождать меня к королю. Она тоже совершил обряд почитания. Мои прислужницы принесли ананас на деревянной тарелочке, чтобы я смог подкрепиться. Я заставил себя проглотить кусочек.
Мы поднялись по лестнице, причём Тату пропустила меня вперёд. На всем пути следования обитатели дворца встречали меня улыбками, приветственными криками, благословениями и аплодисментами. Я ещё не привык к зелёным шароварам — штанины свободно болтались вокруг ног. С верхней галереи мне были видны горы; воздух был свеж и прозрачен. Трава и деревья поражали изумрудной зеленью; ярко алели цветы.
Мы вошли в «гостиную» короля Дахфу. Кушетка пустовала, но в комнате было полно женщин, разлёгшихся на подушках и матрасах в непринуждённых позах и ведущих светскую беседу. Некоторые причёсывались и стригли у себя ногти на руках и ногах.
Открыв ещё одну дверь в глубине комнаты, мы прошли в личный покой короля. На этот раз Дахфу сидел на невысоком табурете — куске красной кожи, натянутом на остов. Такой же табурет поставили для меня. После этого Тату отошла к стене, и мы с королём очутились лицом к лицу. Нас больше не разделяли ни черепа, ни широченные поля его шляпы. На нем были облегающие брюки и расшитые туфли. Рядом на полу высилась стопка книг. В момент моего прибытия король читал; он загнул уголок страницы. Интересно, какое чтение могло занимать этот ум? Я не располагал ни единым ключом к разгадке.
— Ого! — воскликнул король. — После отдыха и бритья у вас совсем другой вид!
— Я ощущаю себя участником маскарада. Но, наверное, у вас были причины желать, чтобы я напялил на себя эти тряпки, и я помню условия пари. Могу лишь сказать, что, если бы вы меня отпустили, я был бы чрезвычайно признателен.
— Понимаю. Но этот наряд — действительно необходимый реквизит Сунго. За исключением шлема.
— Он защищает меня от солнечного удара. И вообще, я привык, что у меня на голове что-то есть. В Италии я даже спал в железной каске.
— Но в помещении головной убор необязателен, не так ли?
Я сделал вид, будто не понял намёка.
Чернота кожи Дахфу делала его чужим и загадочным. Он был тёмен, как…
как богатство. Тем заметнее на этом чёрном лице выделялись сочные алые губы. О его волосах было недостаточно сказать — «растут»: они казались живыми. Глаза, так же, как у его дяди Хорко, имели красноватый оттенок. Даже сейчас, когда он восседал на табурете без спинки, от его фигуры, кроме ощущения красоты, исходило ощущение абсолютной непринуждённости и покоя.
— Король!
По моему решительному тону Дахфу угадал и предвосхитил мой вопрос.
— Мистер Хендерсон, вы вправе претендовать на любые объяснения, которые я в силах дать. Дело в следующем: Бунам выразил уверенность в том, что вы сможете поднять Мумму, и я согласился с его оценкой.
— О» кей, я действительно силён. Но как все это случилось? У меня сложилось впечатление, будто вы заранее предвидели подобный поворот событий.
Вы пошли на пари…
— Это было самое обыкновенное пари — и ничего больше.
Он рассказал мне о себе, и этот рассказ вполне вязался с тем, что я уже знал от Итело. В тринадцатилетнем возрасте его послали учиться в город Ламу, а затем — в Малинди.
— Вот уже несколько поколений правителей считают для себя необходимым побольше узнать о мире. Как правило, все они учатся в одной и той же школе. Проходят курс обучения и возвращаются домой. Обычно молодого наследника престола сопровождает дядя.
— И ваш дядя Хорко тоже?
— Да. Он служил связующим звеном. Девять лет прождал меня в Ламу, когда мы с Итело отправились странствовать по свету. Мне было неинтересно там, на юге, где училась испорченная золотая молодёжь. Эти юнцы сурьмили веки, румянились и обожали сплетни. Я хотел чего-то другого. Из Малинди мы отправились в Занзибар. Потом нанялись на корабль палубными матросами и поплыли в Индию и дальше, на Яву. Наш обратный путь лежал через Красное море, Суэцкий канал. Потом пять лет в миссионерской школе в Сирии. Там учили на совесть. Особенно хорошо преподавались основы естественных наук. Я собирался защищать диплом доктора медицины и защитил бы, если бы не смерть отца.
— Здорово! — откликнулся я. — Но мне трудно примирить эти факты с тем, что было вчера. С черепами, Бунамом, амазонками и всем прочим.
— Согласен, здесь можно усмотреть противоречие. Но, Хендерсон… Хендерсон-Сунго… не в моей власти сделать мир логичным.
— Вам, должно быть, не хотелось возвращаться?
Он ответил уклончиво:
— У меня было много причин желать, чтобы мой отец пожил подольше.
Наверное, его родителя удушили.
От этой мысли на моем лице отразилось раскаяние, и король поспешил его развеять.
— Не волнуйтесь, мистер Хендерсон… впрочем, вас теперь следует называть Сунго… Не волнуйтесь. Это было неизбежно. Пришло его время умирать, он и умер, а я стал королём и должен захватить льва.
— Какого льва?
— Я же вчера рассказывал — должно быть, вы забыли. Мёртвое тело короля, личинка, вылупившаяся у него изо рта, душа короля, львёнок… Этого львёнка, отпущенного на волю Бунамом, здравствующий король обязан выследить и поймать в течение одного-двух лет, когда щенок станет взрослым львом.
— Вы будете на него охотиться?
Он усмехнулся.
— Охотиться? Нет, мои обязанности состоят в другом. Я должен поймать его живым и держать у себя во дворце.
— То-то я слышал где-то внизу львиный рык! Это тот самый лев?
— Нет-нет, — в присущей ему мягкой манере возразил король. — Вы слышали другого зверя, Хендерсон-Сунго. Того льва, Гмило, мне ещё только предстоит поймать. Так что я ещё не СОСТОЯВШИЙСЯ король.
И начался разговор, который не мог произойти ни в каком другом месте земного шара. Меня все ещё лихорадило, но я собрал всю свою волю в кулак и постарался произнести как можно твёрже:
— Ваше величество, я — человек с принципами и не стану нарушать условия пари. Но к чему все-таки обязывает костюм короля дождя?
— Дело не только в костюме. Вы, Хендерсон, — Сунго. В буквальном смысле. Я бы не смог сделать из вас Сунго, если бы у вас не хватило сил поднять Мумму.
— Прекрасно, но что дальше? Должен признаться, король, мне здорово не по себе. Обо мне нельзя сказать, что я вёл добропорядочную жизнь. Да вы присмотритесь, это же прямо на мне написано. — Король кивнул. — Я-таки покуролесил и на фронте, и на гражданке. Сказать по совести, я не заслужил даже того, чтобы моё имя увековечили на туалетной бумаге. Но когда на моих глазах началось избиение Муммы, Гуммата и других богов, я выпал в осадок. Вы не заметили…
— Заметил. Знаете, Хендерсон, это была не моя идея. У меня совсем другие идеи. Когда-нибудь я вам расскажу. Только это должно остаться между нами.
— Ваше величество, хотите сделать мне одолжение? Самое большое, какое только возможно?
— Естественно.
— Позвольте говорить вам только правду. Это — моя единственная надежда. Без этого все может катиться к черту.
Он расцвёл в улыбке.
— Ну конечно, разве я могу вам отказать? Я очень рад, Хендерсон-Сунго, и вы должны разрешить мне то же самое, иначе это не имеет смысла. Но в какой форме вы готовы воспринять правду? Что, если она явится в несколько необычном виде?
— Договорились, ваше величество. О, вы не представляете, как это для меня важно. Покидая арневи… должен признаться, я там наломал дров, может, вы слышали?… Так вот, покидая арневи, я был уверен, что профукал свой последний шанс. Только-только у меня появилась надежда на то, чтобы понять суть «грун ту молани», — и вдруг эта катастрофа, происшедшая исключительно по моей вине… Я почувствовал себя навсегда опозоренным. Видите ли, ваше величество, время от времени меня посещают мысли о сне души и как его взорвать. Вчера, перед тем, как стать королём дождя… какое фантастическое переживание! Смогу ли я поделиться им с Лили? Лили — это моя жена.
— Я высоко ценю вашу откровенность, Хендерсон-Сунго. Не скрою, я нарочно задержал вас здесь, так как надеялся на важный взаимный обмен мыслями. Мне трудно самовыражаться в лоне своего собственного народа. Здесь только Хорко, кроме меня, видел мир, а с ним я не могу откровенничать. Он в стане моих противников.
Он сказал это конфиденциальным тоном — и умолк. В комнате стало очень тихо. Амазонки лежали на полу и как будто дремали, а на самом деле насторожённо поглядывали из-под полуприкрытых век. На женщинах не было ничего, кроме обычных кожаных жилетов. Тишина стояла такая, что мне было слышно, как ходят жены Дахфу в соседней комнате.
— Вы правы, — сказал я, — дело не только в правде, но и в одиночестве. Можно подумать, что человек — своя собственная могила. А когда он пытается из неё вырваться, то не способен отличить добро от зла. Вот мне и пришло в голову: возможно, существует связь между истиной и ударами судьбы.
— Как это?
— Попробую объяснить. Прошлой зимой, когда я колол дрова, огромная щепка перебила мне нос. При этом моей первой мыслью было: «Вот он, момент истины!»
В ответ король доверительно заговорил о вещах, которые никогда не приходили мне в голову. Я только и знал, что таращить глаза.
— В данном случае одно может и не быть связано с другим. Но у меня стойкое ощущение, что в человеческом обществе действует закон сохранения насилия. Человек не способен пассивно получать удары. Возьмите лошадь — она понятия не имеет о реванше. Или вол. Человек же полон мстительных замыслов. Если ему грозит наказание, он стремится его избежать, а если это не удаётся, его сердце полнится злобой. Брат поднимает руку на брата, сын на отца — ужасно, не правда ли? — а отец на сына, причём это — перманентный процесс, ибо, если отец не ударит сына, они не смогут чувствовать себя равными. Тем самым они увековечивают сходство. Да, Хендерсон, человек не способен спокойно сносить удары! Каждый из нас до сих пор чувс