— Да. А что такое?
— Я предвидел, что так и будет, потому что налил ему чистого спирта, — объяснил робот. — Он ни разу не взглянул на меня. Я не заносчив, но человек, настолько невосприимчивый к красоте, заслужил урок. А теперь не мешайте мне. Я пойду на кухню танцевать, а вы можете поупражняться с органом. Если захотите, приходите полюбоваться на меня.
И Нарцисс покинул лабораторию, жужжа всеми своими внутренностями. Гэллегер вздохнул.
— Вот так всегда, — сказал он.
— Что именно?
— Да все. Я получаю заказ на три совершенно разные вещи, надираюсь и делаю нечто, решающее все три проблемы. Мое подсознание идет по пути наименьшего сопротивления, но, к сожалению, когда я трезвею, путь этот становится для меня слишком сложен.
— А зачем трезветь? — спросил Смейт, попадая точно в десятку. — Как действует ваш орган?
Гэллегер показал ему.
— Я ужасно себя чувствую, — пожаловался он. — Мне нужна неделя сна или…
— Или что?
— Выпивка. Наливай. Знаешь, меня беспокоит еще одно.
— Что именно?
— Почему эта машина, когда работает, поет «Больницу Святого Джекоба»?
— Это хорошая песня, — сказал Смейт.
— Верно, но мое подсознание всегда действует логично. Конечно, это логика безумца, но…
— Наливай, — ответил Смейт.
Гэллегер расслабился, ему делалось все лучше и лучше. По телу расходилось приятное тепло, в банке были деньги, полиция отстала, Макс Кафф наверняка расплачивался за свои грехи, а тяжелый топот доказывал, что Нарцисс действительно танцует на кухне.
Было уже заполночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой.
— Вспомнил! — воскликнул он.
— Чт-то? — удивленно спросил Смейт.
— Я хочу петь.
— Ну и что?
— Я хочу петь «Больницу Святого Джекоба».
— Ну так пой, — предложил Смейт.
— Но не один, — подчеркнул Гэллегер. — Я люблю ее петь, когда накачаюсь, но, по-моему, она лучше звучит дуэтом. А когда я работал над машиной, то был один.
— И?
— Видимо, я встроил в нее проигрыватель, — сказал Гэллегер, думая о безумных выходках Гэллегера Бис. — О боже! Эта машина делает четыре дела сразу: жрет землю, выпускает тяги для управления космическим кораблем, создает стереоскопический экран без искажений и поет со мной дуэтом. Удивительная штука!
— Ты гений, — сказал Смейт после некоторого раздумья.
— Разумеется. Гмм…
Гэллегер встал, включил машину, вернулся, и уселся на «Тарахтелку». Смейт вновь улегся на подоконник и смотрел, очарованный небывалым зрелищем, как ловкие щупальца пожирают землю. Диск тянул невидимый провод, а ночную тишину нарушали более или менее мелодичные звуки «Больницы Святого Джекоба».
Заглушая жалобные стоны машины, прозвучал глубокий бас, спрашивающий кого-то:
«…есть ли где-нибудь на свете
другой такой жеребец…»
Это вступил Гэллегер Бис.
Робот-зазнайка *
С Гэллегером, который занимался наукой не систематически, а по наитию, сплошь и рядом творились чудеса. Сам он называл себя нечаянным гением. Ему, например, ничего не стоило из обрывка провода, двух-трех батареек и крючка для юбки смастерить новую модель холодильника.
Сейчас Гэллегер мучился с похмелья. Он лежал на тахте в своей лаборатории — долговязый, взъерошенный, гибкий, с непокорной темной прядкой на лбу — и манипулировал механическим баром. Из крана к нему в рот медленно текло сухое мартини.
Гэллегер хотел что-то припомнить, но не слишком старался. Что-то относительно робота, разумеется. Ну да ладно.
— Эй, Джо, — позвал Гэллегер.
Робот гордо стоял перед зеркалом и разглядывал свои внутренности. Его корпус был сделан из прозрачного материала, внутри быстро-быстро крутились какие-то колесики.
— Если уж ты ко мне так обращаешься, то разговаривай шепотом, — потребовал Джо. — И убери отсюда кошку.
— У тебя не такой уж тонкий слух.
— Именно такой. Я отлично слышу, как она разгуливает.
— Как же звучат ее шаги? — заинтересовался Гэллегер.
— Как барабанный бой! — важно ответил робот. — А твоя речь — как гром. — Голос его неблагозвучно скрипел, и Гэллегер собрался было напомнить роботу пословицу о тех, кто видит в чужом глазу соринку, а в своем… Не без усилия он перевел взгляд на светящийся экран входной двери — там маячила какая-то тень. «Знакомая тень», — подумал Гэллегер.
— Это я, Брок, — произнес голос в динамике. — Хэррисон Брок. Впустите меня!
— Дверь открыта. — Гэллегер не шевельнулся. Он внимательно оглядел вошедшего — хорошо одетого человека средних лет, — но так и не вспомнил его. Броку шел пятый десяток; на холеном, чисто выбритом лице застыла недовольная мина. Может быть, Гэллегер и знал этого человека. Он не был уверен. Впрочем, неважно.
Брок окинул взглядом большую неприбранную лабораторию, вытаращил глаза на робота, поискал себе стул, но так и не нашел. Он упер руки в боки и, покачиваясь на носках, смерил распростертого изобретателя сердитым взглядом.
— Ну? — сказал он.
— Никогда не начинайте так разговор, — пробормотал Гэллегер и принял очередную порцию мартини. — Мне и без вас тошно. Садитесь и будьте как дома. На генератор у вас за спиной. Кажется, он не очень пыльный.
— Получилось у вас или нет? — запальчиво спросил Брок. — Вот все, что меня интересует. Прошла неделя. У меня в кармане чек на десять тысяч. Нужен он вам?
— Конечно, — ответил Гэллегер и не глядя протянул руку: — Давайте.
— Caveat emptor.[16] Что я покупаю?
— Разве вы не знаете? — искренне удивился изобретатель.
Брок недовольно заерзал на месте.
— О боже, — простонал он. — Мне сказали, будто вы один можете помочь. И предупредили, что с вами говорить — все равно что зуб рвать.
Гэллегер задумался.
— Погодите-ка. Припоминаю. Мы с вами беседовали на той неделе, не так ли?
— Беседовали… — Круглое лицо Брока порозовело. — Да! Вы валялись на этом самом месте, сосали спиртное и бормотали себе под нос стихи. Потом исполнили «Фрэнки и Джонни». И наконец соблаговолили принять мой заказ.
— Дело в том, — пояснил Гэллегер, — что я был пьян. Я часто бываю пьян. Особенно в свободное время. Тем самым я растормаживаю подсознание, и мне тогда лучше работается. Свои самые удачные изобретения, — продолжал он радостно, — я сделал именно под мухой. В такие минуты все проясняется. Все ясно как тень. Как тень, так ведь говорят? А вообще… — Он потерял нить рассуждений и озадаченно посмотрел на гостя. — А вообще, о чем это мы толкуем?
— Да помолчишь ли ты? — осведомился робот, не покидая своего поста перед зеркалом.
Брок так и подпрыгнул. Гэллегер небрежно махнул рукой.
— Не обращайте внимания на Джо. Вчера я его закончил, а сегодня уже раскаиваюсь.
— Это робот?
— Робот. Но, знаете, он никуда не годится. Я сделал его спьяну, понятия не имею, отчего и зачем. Стоит тут перед зеркалом и любуется сам собой. И поет. Завывает, как пес над покойником. Сейчас услышите.
С видимым усилием Брок вернулся к первоначальной теме.
— Послушайте, Гэллегер. У меня неприятности. Вы обещали помочь. Если не поможете, я — конченый человек.
— Я сам кончаюсь вот уже много лет, — заметил ученый. — Меня это ничуть не беспокоит. Продолжаю зарабатывать себе на жизнь, а в свободное время придумываю разные штуки, Знаете, если бы я учился, из меня вышел бы второй Эйнштейн. Все говорят. Но получилось так, что подсознательно я где-то нахватался первоклассного образования. Потому-то, наверно, и не стал утруждать себя учебой. Стоит мне выпить или отвлечься, как я разрешаю самые немыслимые проблемы.
— Вы и сейчас пьяны, — тоном прокурора заметил Брок.
— Приближаюсь к самой приятной стадии. Как бы вам понравилось, если бы вы, проснувшись, обнаружили, что по неизвестной причине создали робота и при этом понятия не имеете о его назначении?
— Ну, знаете ли…
— Нет уж, я с вами не согласен, — проворчал Гэллегер. — Вы, очевидно, чересчур серьезно воспринимаете жизнь. «Вино — глумливо, сикера — буйна».[17] Простите меня. Я буйствую. — Он снова отхлебнул мартини.
Брок стал расхаживать взад и вперед по захламленной лаборатории, то и дело натыкаясь на таинственные запыленные предметы.
— Если вы ученый, то науке не поздоровится.
— Я Гарри Эдлер от науки, — возразил Гэллегер. — Был такой музыкант несколько веков назад. Я вроде него. Тоже никогда в жизни ничему не учился. Что я могу поделать, если мое подсознание любит меня разыгрывать?
— Вы знаете, кто я такой? — спросил Брок.
— Откровенно говоря, нет. А это обязательно?
В голосе посетителя зазвучали горестные нотки.
— Могли бы хоть из вежливости припомнить, ведь всего неделя прошла. Хэррисон Брок. Это я. Владелец фирмы «Вокс-вью пикчерс».
— Нет, — внезапно изрек робот, — бесполезно. Ничего не поможет, Брок.
— Какого…
Гэллегер устало вздохнул.
— Все забываю, что проклятая тварь одушевлена. Мистер Брок, познакомьтесь с Джо. Джо, это мистер Брок… из фирмы «Вокс-вью».
— Э-э-э… — невнятно проговорил телемагнат, — здравствуйте.
— Суета сует и всяческая суета, — вполголоса вставил Гэллегер. — Таков уж Джо. Павлин. С ним тоже бесполезно спорить.
Робот не обратил внимания на реплику своего создателя.
— Право же, все это ни к чему, мистер Брок, — продолжал он скрипучим голосом. — Деньги меня не трогают. Я понимаю, многих осчастливило бы мое появление в ваших фильмах, но слава для меня ничто. Нуль. Мне достаточно сознавать, что я прекрасен.
Брок прикусил губу.
— Ну, вот что, — свирепо произнес он, — я пришел сюда вовсе не для того, чтобы предлагать вам роль. Понятно? Я ведь не заикнулся о контракте. Редкостное нахальство… пф-ф! Вы просто сумасшедший.
— Я вижу вас насквозь, — холодно заметил робот. — Понимаю, вы подавлены моей красотой и обаянием моего голоса — такой, потрясающий тембр! Вы притворяетесь, будто я вам не нужен, надеясь заполучить меня по дешевке. Не стоит, я ведь сказал, что не заинтересован.