конец отомщена! Увы, ее надеждам было не суждено сбыться...
«...Любить тебя, Рейвен? Любить тебя?..»
Она заставила погаснуть болезненное воспоминание, перевернула страничку. Но там, под надписью «понедельник, 27 марта», ее ждала еще одна несбывшаяся надежда. Там было написано: «День вручения наград Академии Киноискусства, лимузин – 4.45».
Ей стоило неимоверных усилий уговорить Майкла отправиться вместе с ней в Чикаго накануне самого важного дня в жизни Голливуда. Когда он наконец согласился, Рейвен твердо пообещала ему, что они вернутся в Лос-Анджелес первым утренним рейсом в воскресенье, чтобы в понедельник присутствовать на торжественной церемонии вручения наград Американской академии киноискусства. На таком поспешном возвращении настаивал Майкл Эндрюс, чей последний блокбастер был выдвинут на присуждение «Оскара» по пяти номинациям. Фильм Джейсона Коула участвовал в этом престижном конкурсе по семи номинациям, и тем не менее он предложил встретиться с Лорен Синклер именно в этот день может, он что-то перепутал?
– Двадцать седьмое марта у меня отмечено как день вручения наград Академии киноискусства, – осторожно напомнила ему Рейвен.
– Неужели и ты считаешь этот день неофициальным выходным?
– Задавая этот вопрос, Джейсон хотел узнать, не собирается ли Рейвен, как большинство приглашенных на церемонию дам, провести всю первую половину дня в салоне красоты, готовясь предстать вечером во всем блеске и великолепии. Нет, Рейвен слишком серьезно относилась к своей работе, чтобы потратить полдня на потакание женским слабостям. Понедельник будет для нее обычным рабочим днем.
– Нет, я буду работать в понедельник, – ответила она Джейсону, думая о том, что ему еще не успели рассказать о ее разрыве с Майклом. Решив, что лучше будет, если он узнает об этом от нее самой, она добавила: – Хочу сказать тебе, что я больше не сплю с твоим врагом.
Для Джейсона такое определение Майкла Эндрюса было слишком сильным: он считал его всего лишь конкурентом, причем весьма достойным. Смысл слов, сказанных Рейвен, не сразу дошел до него.
– Так вы с Майклом разбежались? А я и не знал об этом.
– Это произошло совсем недавно.
– Извини, Рейвен...
Она недовольно поморщилась, услышав в его голосе жалость. Ее отношения с Джейсоном всегда были откровенными и взаимно выгодными, но никогда личными. Впрочем, у нее ни с кем и никогда не было личных отношений. Разве ледяная статуя способна на такое? Сексуальная жизнь у нее была достаточно разнообразной, но все ее мужчины хотели обладать только красивым телом, которое так охотно отвечало взаимностью. Рейвен была готова выполнить любую просьбу, любой каприз в обмен на искреннюю любовь к себе, но вот настоящей-то любви и не было.
– Ничего, и такое бывает, – как можно беспечнее ответила Рейвен, но про себя подумала, что разрывом кончались все ее прежние отношения с мужчинами. Деловой ленч в понедельник меня вполне устраивает, Джейсон. Я сообщу о встрече Лорен Синклер, а потом перезвоню Грете.
– Договорились, – откликнулся режиссер. – Рейвен, мне действительно жаль, что вы с Майклом...
– Мне тоже, Джейсон, – мягко, но решительно оборвала она его.
По дороге домой Рейвен остановила машину у большого книжного магазина и купила там книгу Лорен Синклер «Дары любви». Через десять минут она уже была дома.
Дома... Этот небольшой, с двумя спальнями, и очень дорогой коттедж в престижном районе уже пять лет принадлежал ей, но все эти пять лет она по большей части жила в других местах – точнее, в домах мужчин, с которыми у нее завязывались, как ей казалось, любовные отношения. Последним мужчиной был кинорежиссер Майкл Эндрюс: с ним Рейвен жила в его роскошном доме в Беверли-Хиллз.
Так получилось, что собственный дом в Брентвуде служил ей скорее хранилищем домашней утвари и одежды, чем настоящим жильем. Иногда он был для нее временным убежищем – когда очередной мужчина, сначала страстно желавший обладать ею, постепенно уставал от холодности Рейвен и стремился избавиться от ставших ему ненужными отношений.
Войдя в белоснежную гостиную, Рейвен мрачно отметила ее сходство с внутренним пространством холодильника. Дом и вправду был лишен тепла, эмоциональной окраски. Это было совершенно стерильное хранилище для великолепного ледяного изваяния.
Слегка поежившись от бьющей в глаза белизны комнаты, Рейвен перевела взгляд на буйство красок за окном. Лужайка перед окнами радовала изумрудной зеленью густой, ровно подстриженной травы. За этим ревностно следили работники фирмы, услугами которой Рейвен пользовалась с момента переезда в этот дом. Но вот цветочные клумбы портили все впечатление, зияя пятнами буйно разросшихся сорняков вместо благоухающих цветов. Когда-то Рейвен нанимала садовника, но он вскоре уволился. Она же – не стала искать другого, наивно полагая, что вскоре выйдет замуж и переедет жить к Майклу Эндрюсу в Беверли-Хиллз...
Теперь, когда эта надежда окончательно рухнула, Рейвен всерьез задумалась о том, чтобы снова нанять садовника, пока соседи не начали жаловаться на ее безразличное отношение к содержанию своего дома и газона перед ним.
Эта мысль, как и все мысли об изменившемся будущем, угнетала ее. В который раз ей предстояло начать все заново! Но теперь уже не было в ней удивительного чувства чего-то нового и неизведанного, не было ожидания чего-то хорошего, светлого, не было волнительного ощущения нового старта. Всякий раз, когда надежды на создание нового союза с любящим и любимым мужчиной рушились, Рейвен была вынуждена начинать все заново. С каждым разом делать это становилось все труднее и больнее, потому что она все больше убеждалась в том, что ни один мужчина на свете не станет ее любить...
Рейвен очень хотелось измениться, превратиться из холодного льда в теплую женственность, стать мягкой и податливой. Бог свидетель, она приложила к этому немало усилий, но с каждой новой неудачей становилась все более замкнутой, отстраненной и легко ранимой.
Встряхнув головой, Рейвен постаралась отогнать от себя мрачные мысли о своей женской несостоятельности и тут же почувствовала на своих плечах иной груз, груз многолетней усталости...
Ее сердце, заключенное в ледяную броню, устало биться вопреки всем напастям. Ее блестящий ум был притуплен тремя бессонными ночами бесконечных переживаний по поводу недавнего разрыва с Майклом.
Рейвен хотелось прямо с порога броситься в постель и уснуть крепким сном до самого утра. Однако она была слишком дисциплинированна, чтобы поддаться такому желанию. Именно жесткая самодисциплина позволила ей пробиться в высшие профессиональные круги и добиться устойчивого положения в обществе.
Наступили душистые вечерние сумерки. Рейвен вспомнила, что из-за раннего телефонного звонка не успела сделать свою обычную утреннюю пробежку. Значит, она сделает это прямо сейчас, несмотря на всю свою усталость. Несмотря на то, что бегать трусцой по оживленным улицам, когда мозг был слишком занят мрачными и болезненными размышлениями, было далеко не безопасно. Несмотря на то, что из памяти всплывали мучительные картины далекого прошлого...
«...Тебя зовут Рейвен? Но ведь это отвратительная птица смерти! Все равно что канюк или, того хуже, гриф!»
«А что это за гадость? Чем это вымазаны твои костлявые ноги, птица-стервятник? Это вазелин?! Или кулинарный жир?!»
«Зачем тебе эта дрянь, пугало ты несчастное?! Разве у тебя нет чулок? Разве твоя мамочка не может тебе купить теплые чулки? Конечно, может! Ты же знаешь, она была бы просто сказочной богачкой, если бы брала плату за свои... услуги...»
Обычная пробежка Рейвен была протяженностью в пять миль, и все эти пять миль рядом с ней бежали мучительные воспоминания детства. Она слышала давние издевательства жестоких одноклассников, видела их презрительные лица...
Если бы Николас Голт не притормозил на повороте, если бы не его мгновенная реакция, он непременно сбил бы ее своим грузовиком!
Отчаянно завизжали тормоза, и Нику все же удалось остановить машину в нескольких дюймах от того места, где хромированная сталь его радиатора безжалостно подмяла бы под себя черноволосую молодую женщину, выбежавшую на дорогу в спортивном костюме для бега. В испуге и смятении незнакомка резко отпрянула назад и... упала на четвереньки, проехавшись голыми коленями и ладонями по жесткому асфальту:
Выскочив из кабины, Ник вне себя от ярости стремительно направился к незадачливой бегунье. Из-за ее неосторожности он сам чуть не стал убийцей!
С тех пор как Ник стал в одиночку воспитывать двух своих горячо любимых дочерей, он дал себе клятву никогда не произносить вслух грязных ругательств. Эта клятва нарушалась им крайне редко, да и то почти всегда по вине так называемой матери его бесценных девочек, его бывшей жены по имени Дендра.
Но теперь, когда в крови бушевал адреналин, с его языка были готовы сорваться самые отборные и изощренные ругательства в адрес идиотки, по вине которой чуть не произошла трагедия!
Женщина, чуть не ставшая жертвой собственной беспечности, все еще стояла на коленях посреди улицы. Ее голова была наклонена вниз, поэтому Ник не разглядел лица незнакомки и подумал, что она, должно быть, тупо уставилась на асфальт, все еще пребывая в шоке от произошедшего.
Наверняка она станет винить не свою неосторожность, а Ника, и ему стало противно от одной этой Мысли. Его взгляд невольно задержался на ее дорогом спортивном костюме. Розово-голубой ансамбль из шорт, футболки, носков и головной повязки стоил никак не меньше нескольких сотен долларов.
Ник хорошо знал богатых, занятых только собой женщин. Они заботились только о том, чтобы хорошо выглядеть и на все случаи жизни иметь самую модную и дорогую одежду от лучших кутюрье. Они никогда не считали себя виноватыми, даже если это было чистой правдой.
К ярости Ника постепенно стало примешиваться глубокое презрение и даже отвращение. Он с у довольствием предвкушал тот момент, когда скажет ей наконец все, что думает, не стесняясь в выражениях!