– О чем поговорить ты хотел со мной, батюшка? – Людмила видела, что отец задумался о чем-то серьезном и сама начала волноваться.
– О князе Руслане, – вынырнул из мыслей князь. – Люб он тебе? Знаешь ведь, сватов присылал. – Владимир заглянул в лицо дочери, в мгновение зардевшейся и потупившей взор. – Так что, пойдешь за него? Или… нет? – спросил он с тайной надеждой.
– Пойду… – Тихо ответила Людмила.
Зыбкая надежда князя улетела вместе с дуновением летнего ветерка. Вот его Людмилушка и уходит от него. Кто же будет с ним беседы вести, в щеку целовать, сторожевых котят приносить…
– Люб тебе Руслан? – наклонившись к дочери, переспросил он.
– Люб… – Людмила ответила еще тише и зарделась еще сильнее.
– Ну, тогда будем свадьбу играть, пир созывать? – еще ближе к дочке наклонился князь.
– Будем… – только по движению девичьих губ и понял князь.
– Ну, что ж… Так и решим. – Князь обнял дочку за плечи, прижался щекой к ее макушке и закрыл глаза. – Так и решим. Только спешить не будем.
– И прикажи для свадебного пира лебедей не готовить. Не хочу я их смерти: только одну пару лебедь себе на всю жизнь выбирает, только одну лебедицу и любит…
– Прикажу. И еще я Руслану прикажу, чтобы ты была одна у него жена…
– А я, батюшка, и так буду у него одна, – уверенно сказала Людмила, подхватила котенка и вышла из покоев. – Любимая, единственная.
Когда Людмила ушла, тоска снова навалилась на князя.
Ему необходимо с кем-то посоветоваться…
С кем?
Кому он может доверить свои мысли сокровенные?
Братьям-богатырям! Троице богатырской!
Им он расскажет о своей тоске – может, вместе смогут они понять, что происходит с ним в последнее время. Богатыри сейчас на разных границах Русской земли, охраняют от врагов ее покой. Да ведь им тоже роздых нужен, немедленно их в Киев нужно позвать.
Что еще?..
Нужно к капищу Богов сходить, попросить помощи.
Снова Владимир вернулся мыслями в прошлое. Когда стал он великим князем русским, то воздвиг в Киеве капище с деревянными идолами шести главных богов – Перуна с серебряной головой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши.
Ему казалось, что за свое возвышение и победы он должен выказать им уважение и благодарность. Главным Владимир считал Перуна – бога, метавшего молнии, покровителя дружины, помощника в военных делах. Многим русичам, особенно воинам, нравился этот бог. Владимир понимал это – ведь много времени он и его дружина проводили в битвах.
Вот только одно тяготило его душу – много крови было пролито в битвах, много жизней загублено, высокая это плата за победы…
Да и жрецы, и бояре слишком усердствовали, желая задобрить богов. Несколько лет назад, когда была одержана победа над ятвя-гами, решили старцы и бояре бросить жребий и принести Перуну кровавую жертву. И пал тот жребий на Иоанна, сына варяга Феодора, христианина, выходца из земли греческой. Когда же пришли к нему за сыном, сказал Феодор: «Не боги это, а дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны руками из дерева. Бог же один, Ему служат греки и поклоняются; сотворил Он небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека и предназначил его жить на земле. А эти боги что сделали? Сами они сделаны. Не дам сына своего бесам». Ушли посланцы, рассказали об этом людям, и пришла ко двору варяга толпа, и разгромила его. Варяг же стоял на сенях с сыном своим. Сказали ему: «Дай сына своего, да принесём его богам». Он же ответил: «Если боги они, то пусть пошлют одного из богов и возьмут моего сына. А вы-то зачем совершаете им требы?». И кликнули пришедшие помощь, и подсекли под ними сени, и так их убили.
Тогда рассказ об этом потряс Владимира: мужество, с которым варяг Феодор и его сын Иоанн противостояли разъяренной толпе, могло быть явлено только, если они защищали правое дело.
Неужели богам нужна человеческая кровь? Зачем? Неужели за свою помощь Перуну так необходимы человеческие жертвы, приносимые на капище? Сколько погибших в войнах междоусобных, в битвах с печенегами, с врагами Русской земли! И всех их можно считать жертвами кровавыми…
Владимир тогда впервые задумался об этом. Но долго размышлять ему в то время было некогда: много забот у великого князя – нужно было подумать об укреплении границ Русской земли, о защите от врагов, о развитии торговли и процветании, о…
Много, очень много забот…
Византия, Херсонес, 65 год по РХ
Солнце клонилось к закату. Волны все так же мерно накатывали на берег, стирая с него усталость жаркого дня.
В самом центре Херсонеса, на главной улице стоял дом знатного горожанина. В определенный день с разных сторон к нему подходили люди и стучали в дверь особым образом. Им открывал двери хозяин дома, приглашал войти и провожал к скрытому в полу потайному ходу: несколько каменных ступеней и деревянная лестница, поддерживаемая каменным столбом вели в тайное подземное убежище. Здесь собирались те, кто хотел услышать Слово Божие. Это был тайный Храм первых христиан.
Андрей сидел на небольшом возвышении, свой яблоневый посох он прислонил к стене, котомку положил рядом.
Он внимательным, спокойным, доброжелательным взглядом обвел пришедших и радушно им улыбнулся. Апостол заметил, что сегодня пришло немного больше людей, чем в прошлый раз, и это наполнило его сердце тихой радостью. Пусть их сейчас только несколько человек – тех, кто пришел послушать и воспринять Слово Божие, Андрей был уверен, что постепенно Херсонес станет христианским – через Любовь…
Последней в помещение спустилась молодая женщина, и в нерешительности остановилась на нижней ступеньке. Мужчины смотрели на нее с недоумением и долей осуждения. Что делает здесь женщина? Ее место у домашнего очага…
– Проходи, Татьяна, мы рады тебе, – обратился к ней Андрей – к хозяйке дома, в котором он остановился тем летним вечером несколько недель назад, в котором его не побоялись принять, и дали кров, пищу и отдых. – Мы рады всем, кто хочет обрести Мир, Любовь… Я расскажу вам сегодня о женах-мироносицах…
Русская земля, Киев, 987 год по PX
Б заботах и тревогах время быстро летит… А тоска в груди у Владимира все не затихала.
Крепко задумался князь. Не знал он, какой дорогой пойти, какой путь выбрать. Вспомнил он, как когда-то рассказывал ему Илья Муромец о том, как пришлось ему выбирать путь свой на развилине путей-дорог у Вещего камня: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь»…
Трудный выбор… Но русские витязи не страшась делали его – и выходили победителями…
И решил князь все дела отложить и совет созвать, с теми, кому он доверял так же, как себе. И послал он гонцов на три стороны света: звал он к себе друзей своих – сотоварищей, что границы Земли родной охраняли, защищали от врага да от нечисти разной.
Долго ли, коротко ли, задрожала земля под поступью коней богатырских, и въехали на княжеский двор три витязя славных: Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович.
Обрадовался князь их приезду, встретил, обнял, расцеловал, повел в палаты княжеские, напоил, накормил и речь завел, о том, что его тревожило, что радости днем лишало, а ночью покоя.
– Тоскую я, други мои дорогие, и не понимаю – отчего. Вроде бы ведь все у меня есть: я княжу на Руси, власть моя велика, есть у меня друзья-богатыри, войско сильное, богатств не счесть, жены-красавицы, дети хорошие. Да вот душе моей покоя нет, нет ей мира и утешения. Места себе не нахожу. Что это со мной? Что не так? Как душу мою успокоить?
Задумались братья-богатыри.
Слово взял Илья Муромец, как старший побратим среди них.
– Не могу тебе ответить, княже, не знаю, чем душу твою успокоить. Но могу рассказать тебе о том, что тревожит меня.
Приснился мне сон страшный. Такой страшный, что я от крика своего проснулся.
А снилось мне вот что.
Будто сплю я в шатре своем. Конь мой Бурка вдруг заржал тревожно. Сам я ничего не услышал, но своему коню я доверяю – попусту тревожить не будет. Взял я меч, вышел из шатра: ночь летняя, звезды сияют, красота, травами пахнет, сверчки поют… тишина… хорошо на сердце…
Вдохнул я полной грудью свежий воздух ночной, закрыл глаза, этим покоем наслаждаясь… Да только мой Бурка снова заржал да копытом стукнул…
Открыл я глаза – и вовремя: два татя в ночи ползущие, набросились на меня – хотели в спину мне ударить, исподтишка, подло. Хорошо, что я с мечом вышел. И завязался бой – не на жизнь, а на смерть.
Бились мы долго, вслепую, под звездами, в тишине ночной, только мечи наши звенели.
Порубил я их – этих татей…. И упали они мертвыми к моим ногам. Но и меня они крепко порубили.
Опустился я на Землю-матушку, ко мне Бурка подошел, лег на землю рядом со мной. Обнял я своего верного коня, привалился к нему, чувствую – силы меня покидают.
А тут и солнце взошло.
И увидел я, что у ног моих, порубленные мечом моим булатным, лежат братья мои – Добрыня Никитич и Алеша Попович.
Братья мои, напавшие на меня ночью, словно тати.
Сердце мое от горя разорвалось. И я умер от этой скорби.
В последний миг перед смертью увидел я, как кровь заливает всю Русскую землю, как покрывают ее наши враги, словно саранча покрывает поле, и как черным заревом заполыхала вся Русь-Матушка. И закричал я во сне от этого горя нестерпимого и от крика своего проснулся.
Вот такой сон страшный мне приснился, княже. И с той ночи не могу я найти покоя. Знаю я, что братья мои никогда не сделают мне худа, никогда меня не предадут. Вот только, что значит этот сон – ума не приложу.
– И мне такой сон приснился, – сказал Добрыня.
– И мне, – тихим эхом отозвался Алеша.
«И мне…» – подумал Владимир.
Богатыри молчали. Молчал и князь.
– Думаю, братья, что это знак был. Слишком много крови, слишком много смертей, предательства, страха, ненависти… Нельзя брату на брата меч подымать. Нельзя позволять гибель сородичей в войнах междоусобных. Нельзя кровью родной свою родную землю заливать. Не правое это дело, – высказал свои мысли Илья.