– Ты, дохлый баран, называешь меня лжецом? И у тебя хватает на это глупости?
– Во мне может быть сколько угодно глупости, но это не повод обижать девочку.
Очевидно, умение вести беседы не входило в перечень достоинств Кироса. Он лишь сильнее побагровел, замахнулся… Но Дионисий, предугадав движение, просто неожиданно шагнул в сторону. Кирос вылетел по инерции на середину улицы. Споткнулся, упал, сдирая колени о гальку. Зо вскрикнула, прижалась к стене.
– Клянусь Громовержцем, ты и эта ничтожная девчонка – вы пожалеете! Пожалеете! – завопил Кирос и бросился с кулаками на Дионисия, но снова споткнулся и угодил в сточную канаву, тянущуюся вдоль улицы.
Смрад, мокрая, измазанная нечистотами нога в дорогом сандалии мгновенно превратили его в разъяренного зверя. Дионисий прикрыл собой Зо.
– Кирос, признайся, эта герма{36} – он кивнул на статую Гермеса{37} стоящую у входа в дом, – защищает тебя от чужого зла или других от твоего?
Прозвучавшие слова оказались слишком сложными для сжираемого яростью ума. Кирос растерялся. Тем не менее время было выиграно.
Вдруг дверь отворилась. На пороге возник человек. Каменное лицо, неподвижный, ничего не выражающий взгляд пустых рыбьих глаз, сведенные в привычно брезгливой гримасе губы, а также дорогой гиматий подсказали Дионисию, что на вопли сына явился сам хозяин дома.
– Кирос, следуй за мной! – Голос был бесцветен и холоден.
– Но отец!
– Я не привык повторять дважды!
Хаемон развернулся и, зная, что ослушаться его не посмеют, удалился.
– Ну, Дионисий, готовься! Я тоже дважды не повторяю! – процедил сквозь зубы Кирос. – Ты еще пожалеешь! Запомни это! Запомни!
Возвращаясь домой, Дионисий перепутал похожие одна на другую улицы и не сразу нашел дорогу. Зато у него появилось время для размышлений.
Кирос его не напугал. В конце концов, они были одного роста и телосложения. А обещания, данные в палестре Атреем, позволяли надеяться на скорое приобретение силы и ловкости.
– Ничего, я еще отучу тебя от Зо! – пробормотал Дионисий, выходя на широкую, локтей в пятнадцать, главную улицу. Там он понял, куда идти, и очень быстро увидел дом Актеона.
– Ты не спешил вернуться, Дионисий! – воскликнул дядя, стоя у алтаря Партенос в небольшом, окруженном колоннами дворике.
Дионисий подошел.
– Прости. Я задержался несколько дольше, чем следовало.
– Зато прогулка пошла тебе на пользу. – Не заметить и не оценить перемен, произошедших в племяннике, было невозможно. – Я вижу совсем иного человека! И даже могу предположить, что ты, друг мой, успел в кого-то влюбиться.
Дионисий покраснел, отвел глаза, стараясь скрыть свое состояние. Но Актеон не был бы великим поэтом, наблюдательным и умным, если бы такая нехитрая уловка сбила его с толку.
– Кто она? Признавайся! Кто та прекрасная незнакомка, которая за одно утро сделала больше, чем оплаченный мною лекарь за несколько дней? И где ты успел ее найти? Рассказывай без стеснения. Хвала Афродите, любовь – прекрасное чувство! К тому же оно свойственно твоему возрасту. Или я ошибаюсь?
– Нет, Актеон, нет! – Лицо Дионисия расплылось в счастливой улыбке. – Она, словно богиня, явилась из морской пены там, куда ты направил меня после посещения палестры.
– Надо же, да ты везунчик! Единожды нырнуть – и сразу достать жемчужину!
– О! Она такая красивая и добрая! Ее зовут Зо. Ей тринадцать лет.
– Где живет твое прекрасное сокровище? Кто ее отец? Надеюсь, она не рабыня?
– Нет! Ее отца зовут Джорджиос.
– Он варвар?
– Право гражданства ему не даровано. Но он эллин и вместе с семьей живет и работает у Хаемона. Ты знаешь Хаемона?
Актеон отошел от алтаря, задумался. Дионисий внимательно следил за его лицом. При упоминании хозяина Зо губы дяди брезгливо изогнулись.
– Знаю. Но это не тот человек, с которым хочется иметь дело. К тому же небезызвестный тебе Кирос приходится ему сыном. Как я заметил, вы не слишком-то понравились друг другу. Берегись. Ты хорошо начал, но можешь плохо кончить.
– Зо не рабыня и вольна встречаться с кем ей угодно!
Чувство тревоги, возникшее во время стычки с Киросом, снова кольнуло Дионисия. Актеон понял, что не стоит омрачать племяннику радость, спросил с улыбкой:
– И что ты намереваешься делать? Может быть, по моему примеру, начнешь писать для своей любимой стихи?
– Нет. Стихи людям даруют музы! Я же не знаком ни с одной из них. Завтра после занятий в палестре мы встретимся, и Зо познакомит меня с городом. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Нисколько. Херсонесит должен любоваться его красотой и гордиться величием.
– Но я совсем ничего о нем не знаю! – воскликнул Дионисий.
– Что ж, учитывая, что ты пропустил время обеда, я попрошу, чтобы нам сейчас же принесли достаточно хлеба, вина и фруктов. И мы побеседуем.
Измученный поэмой, Актеон и сам был не прочь отвлечься. Отдав необходимые распоряжения рабам, он направился в андрон. Сняв сандалии, Дионисий последовал за дядей.
Эта комната с ее строгой красотой и не бросающимся в глаза богатством всегда заставляла Дионисия с благоговением ступать по сложному узору мозаичного пола. Под желто-красными, украшенными орнаментом стенами стояли восемь невысоких клине. Актеон прилег на одну из этих лежанок, подсунув под спину несколько разноцветных подушек. Указал племяннику на ложе напротив. Старик раб, прислуживавший еще отцу Актеона и прекрасно знавший вкусы и привычки хозяина, пододвинул ему и его гостю трапедзы. Увидев желтый с капельками жира сыр, свежий зернистый хлеб и тугие сизые сливы, Дионисий почувствовал, насколько проголодался.
Актеон плеснул в ка́нфар разбавленного водой вина, откусил кусочек сливы.
– О чем бы ты хотел услышать, Дионисий? Спрашивай.
– Епифаний рассказывал мне о великих полисах – Афинах, Спарте, Олимпии, Делосе, до которых нужно долго плыть на корабле по бурному Понту. Ты расскажи мне о Херсонесе.
– Ну что ж… Предки наши жили в теплых краях. Таврика, далекая и холодная, считалась плохой, неудобной землей. Но Артемида Сотейра перенесла сюда Ифигению, дочь Агамемнона и Клитемнестры, о чем поведал в своей трагедии «Ифигения в Тавриде» чтимый мною Еврипид{38}. Между двумя тихими бухтами Артемида основала колонию, превратившуюся со временем в полис, подчинивший себе всю Таврику. Здесь, в Херсонесе, у Артемиды есть свое имя – Партенос. Мы чтим ее во время празднеств-партений, приносим богатые жертвы. Лучший херсонесский скульптор Пасиад, сын Артемидора, изваял из белого мрамора алтарь, чтобы, получив упитанного козла и другие подношения, богиня не забывала заботиться о своем народе. В честь Партенос лучшие музыканты-кифаристы соревнуются в игре на кифаре, проводят состязания атлеты и поэты. Скоро ты, Дионисий, сможешь порадовать горожан своей силой и ловкостью. Атрей – хороший наставник. Я заметил: ты ему понравился.
– О, я понравлюсь Атрею еще больше, если жребий даст мне в пару Кироса!
– Как зацепил тебя этот красивый мальчик! Но вернемся к нашему разговору. Не одна Партенос покровительствует Херсонесу. Вершить дела и спасаться от напастей нам помогают и другие боги: великий Зевс, всевидящий Гелиос, творящая жизнь Гея, дающая плодородие Деметра. Не оставляет нас и Геракл{39}. В честь этого героя зе́мли Херсонеса и его хоры мы называем Гераклейскими. А хора у Херсонеса обширная и богатая виноградниками. И Керкинитида, и Калос-Лимен{40} пользуются монетами нашего монетного двора. Управляет полисом народное собрание. В Совет херсонеситы избирают лучших граждан. А мужчины защищают город от многочисленных врагов.
– О каких врагах ты говоришь, Актеон? – перебил дядю Дионисий, внимательно слушающий его неторопливую речь.
– Разве твои странствия по Таврике не указали на них? Варвары окружают нас – тавры в горах, скифы на севере.
– Я ненавижу скифов! – воскликнул Дионисий. Рука Актеона дрогнула, и несколько капель красного, разбавленного водой вина упали на пол. – Смотри, даже вино помнит о том, что они сделали с моей семьей и нашими рабами! Разве не похожи эти капли на кровь?
– Да, тебе есть за что ненавидеть скифов.
– Я прошел через их царство. Видел главный город – Неаполь{41}. Эти варвары много переняли от Херсонеса. У них есть прекрасные храмы, рынок, но живут они в землянках. Воины вооружены так же, как наши. Лошади замечательны…
– Но жизнь беспутна. Я не берусь сейчас обсуждать их военное искусство, Дионисий. Однако пьянство, происходящее из привычки пить неразбавленное вино, – это порок, оправдать который может только низкое происхождение… Впрочем, иногда мы ведем с ними торговлю. Это обогащает полис. Надеюсь, недавно избранный народным собранием стратег[13] Ориген позаботится о безопасности Херсонеса. Он уже начал укреплять башни противотаранными поясами.
– И тогда город станет неприступным?
– Хм… – Актеон задумался. – Никто не сможет взять приступом стены Херсонеса. Но заговоры, Дионисий, заговоры!
– Что ты имеешь в виду?
– Демократия в полисе дала всем его гражданам дома, по честному жребию наделила землей. Твой отец получил один из таких клеров. Но не всем по душе равенство. Аристократы уже пытались взять власть хитростью. Заговор был раскрыт, демократия сохранена. Но если кто-то из них пойдет на сговор со скифами – жестокими и прекрасно обученными воинами, – если проведет их тайно в город… Тогда… сохрани нас, Партенос Сотейра!
– Неужели найдутся такие?
– О, Дионисий, ты еще слишком юн и не знаешь, что делает с людьми алчность! Одни отдают свои богатства народу: жертвуют на храмы и строительство городских укреплений, занимают неоплачиваемые полисом должности стратега, жреца, гимнасиарха