– Лучше оставайся собою! Рана уже затягивается. А день так хорош! Пойдем же, не стоит уделять много внимания тому, что уже состоялось.
Зо подняла глаза. Дионисий улыбался – и ее беспокойство тут же растворилось, подобно утреннему туману.
– Что ты хочешь увидеть и узнать? – спросила она, направляясь по дорожке, соединяющей город с берегом.
– Покажи то, что нравится тебе самой.
– Тогда пойдем на агору. И на рынок. Ты хочешь посмотреть на рынок, Дионисий? Туда привозят товары со всей Таврики! Но больше всего я люблю лавку коропласта[20]. Там столько статуэток! Если бы мне выпало родиться мужчиной, обязательно стала бы коропластом! А ты?
Дионисий задумался. В отличие от Зо, мужчиной он родился, поэтому и выбор его на первый взгляд не был ограничен ничем. Но почти всю свою жизнь проживший в крестьянской усадьбе, он видел так мало!
Единственное, что нравилось ему безоговорочно, – это науки, о которых говорил Епифаний. Особенно философия. Да, он определенно хотел бы отдать себя этой науке.
– Я буду философом, Зо!
Она переливчато засмеялась, замотала головой.
– Ой, Дионисий! Я не знаю такого слова! Что ты будешь делать с твоей философией? Может быть, тоже фигурки людей и животных?
– Нет! Философы не делают ничего!
Девочка недоверчиво заглянула ему в глаза: может быть, ее друг шутит?
– Но ничего не делают лишь бездельники. Ты совсем не похож на них. Даже богач Хаемон…
– Не вспоминай о нем! Милая Зо, философы ничего не делают руками. У них трудится голова. Мой наставник Епифаний рассказывал мне о тех, кто посвятил себя этой науке.
– Я тоже хочу знать. Расскажи хотя бы об одном, чтобы я понимала.
– Хорошо. В большом городе Афины жил философ Сократ. Он считал, что тот, кто понимает, почему нужно вести себя хорошо, никогда не будет совершать плохих поступков.
– Ох как правильно! А дальше?
– Сократ просил людей, чтобы они были лучше, добрее. Он считал добром демократию, а тех, кто не придерживается ее принципов, людьми эгоистичными, и пытался их переубедить с помощью своих мыслей и знаний. – Дионисий глянул на Зо. – Тебе интересно?
– Да! Очень! Но что такое это слово – «демократия»?
Он задумался. Как в нескольких словах объяснить то, о чем Епифаний втолковывал ему не один день?
– Это свобода и закон, равенство и право выбора.
– Знаешь, я подумала, вот бы Кироса познакомить с этим самым Сократом! Вдруг бы он стал хоть чуточку добрее!
– А ты тоже немного философ, Зо! К сожалению, Сократ уже по ту сторону Стикса, ему не образумить Кироса.
– Занимаются ли философией женщины? – после недолгого молчания спросила Зо почему-то шепотом. То, о чем рассказывал Дионисий, было так удивительно! До сего времени она даже и не предполагала, что у мужчин бывают занятия не менее интересные, чем создание глиняных фигурок.
– Нет. Но самые лучшие гетеры в философских беседах порой не уступают мужчинам. Только… – Дионисий запнулся. – Я не хочу, чтобы ты, Зо, стала гетерой!
– Почему?
– Потому что… Потому что я… Я когда-нибудь попрошу Актеона, чтобы он позволил мне взять в жены… тебя. Ты же не будешь против?
Девочка покраснела.
– Не буду… – Ее ресницы дрогнули, прикрывая вспыхнувшие и тут же погасшие глаза. – Но к тому времени мой отец отдаст меня уже кому-нибудь другому.
– Тогда я попрошу Актеона заранее. Я обязательно придумаю что-нибудь! Обязательно. Ты веришь мне?
Она кивнула. Улыбка тотчас вернулась на ее лицо. Зо схватила Дионисия за руку, потянула, засмеялась. Он ответил, и они побежали, рука в руку, не в силах идти медленно после того, что было сказано.
– Стой! – воскликнула запыхавшаяся Зо, когда улица, по которой они бежали – однообразная, лишенная какой-либо растительности, – влилась в более широкую и людную. – Давай не будем спешить. Ты должен любоваться красотой, а мы с тобой, как два камня, летим, летим…
– Мы не камни. Мы – птицы! Я шел здесь с Актеоном.
– Эта улица главная. Видишь, сколько статуй!
Дионисий подошел к мраморному обнаженному мужчине с диском в руке.
– Кто это?
– Этот человек победил на играх в Олимпии. Наверное, бросил свой диск дальше других. Дионисий, ты хотел бы, чтобы здесь установили твою статую?
Он пожал плечами.
– Не знаю… Наверное, это приятно. Никогда не задумывался…
– А Кирос задумывался. Я слышала, как он говорил отцу, что, когда придет срок, его изваяние во что бы то ни стало займет лучшее место на агоре!
– Да помогут ему боги! Если это случится, значит, он станет хорошим человеком. Ведь только таких людей высекают в мраморе!
Брови Зо метнулись вверх.
– О Дионисий! Ты так это сказал, что мне сразу стало ясно, что такое философия!
Они пошли от статуи к статуе, останавливаясь перед каждой. Улица была многолюдной и длинной, но и ее длины не хватило, чтобы успеть наговориться. Скоро дома расступились, открыв небольшую квадратную площадь, обрамленную колоннадой стои[21].
– Вот наш рынок. – В голосе девочки послышались гордость и восхищение. – Самый богатый и красивый!
Перед стоей возвышалась киклойя. Этот удобный для демонстрации товаров помост был заставлен изделиями ремесленников. Под многочисленными ткаными навесами расположились торговцы овощами и фруктами.
– А это что за человек? – Дионисий указал на мужчину, скучающего за невысоким столиком.
– Это трапедзи́т – меняла, но на него совсем неинтересно смотреть. Он делает вид, что спит, а на самом деле, погляди, какие у него колючие маленькие глазки. Наверное, трапедзит все время пытается угадать, кто из посетителей рынка будет менять деньги. Давай лучше посмотрим, как продают глиняные фигурки. Пойдем же!
У коропласта, разместившегося по центру стои, было людно. Несколько покупателей, выбирая товар, переговаривались с торговцем, и на вошедших мальчика с девочкой никто не обратил внимания. Зато у тех появилась возможность не торопясь насладиться искусством херсонесского ремесленника. Выполненные из красной глины, расписанные цветными красками, фигурки людей, богов и животных показались Дионисию живыми и невыразимо прекрасными.
– Видишь, какие они! – шепнула Зо. – Настоящие! Вот почему я хотела бы делать то же, что делает этот мастер.
Дионисий взял в руки фигурку козла. Похожую когда-то, в день встречи с Епифанием, купил отец, чтобы положить на алтарь Деметре.
Статуэтка Деметры тоже была в лавке. Богиня прижимала к груди яблоко и лотос. Каждая складочка ее каменного хитона казалась такой легкой! Воспоминания захватили Дионисия. Он замер с Деметрой в руке. Со стороны могло показаться, что внимание мальчика приковано к статуэтке. На самом же деле он смотрел вглубь себя. Поэтому прозвучавший в голове Голос, с раннего детства предупреждающий об опасностях, принял как должное. На этот раз Голос вещал тревожно и непонятно: «Собака». Дионисий повторил:
– Собака.
– Что, я не расслышала? Что ты говоришь? – переспросила Зо, продолжая увлеченно рассматривать многочисленные изделия, выставленные в лавке.
– Я сказал всего одно слово – «собака».
– В Херсонесе мало собак. Я их боюсь.
– Но почему?
– У них большие острые зубы и такой громкий голос!
– Острые зубы и громкий голос – это достоинства, Зо. Если бы в нашей усадьбе были собаки…
Продолжать он не стал. Подошел к торговцу, спросил, нет ли у того фигурки собаки.
– Зачем тебе это животное, юноша? Возьми лучше козла. Или быка. Гляди, такой кому угодно понравится. Ах какой бык! – Торговец пододвинул к Дионисию небольшую фигурку.
Бык был действительно великолепен – мощная грудь, свирепый, исподлобья взгляд, маленькие, торчащие вперед рога… Дионисий осмотрел статуэтку со всех сторон, поставил на место.
– Хороший бык. Но я спрашивал о собаке.
– Собаки у меня нет. Хотя ты можешь заказать ее, если придешь в мастерскую завтра или послезавтра. И не забудь прихватить побольше денег. Заказать статуэтку стоит дороже, чем купить готовую.
– Где же я найду твою мастерскую?
– Там! – Торговец махнул рукой в сторону восходящего солнца.
– Я знаю, где это. Я покажу тебе. – Зо перевела взгляд с быка на Дионисия. – Но почему ты хочешь собаку?
Почему? Он и сам не знал. Голос, звучащий внутри, никогда не тревожил попусту. Что он имел в виду на этот раз, было неясно. Но что-то, связанное с собакой, должно произойти обязательно, и пренебрегать этим не стоило. Вот только посвящать кого-либо в подробности своих прозрений Дионисию не хотелось. Тем более впечатлительную Зо! Можно ли предугадать, как отнесется она к его дару прорицателя?
Впрочем, девочка сама нашла для себя приемлемое объяснение:
– Ой, я поняла! Ты вчера рассказывал про свою сестру Дайону. Наверное, собака – в память о ней?!
Дионисий кивнул, соглашаясь, и Зо, обрадованная своей догадливостью, потянула его за руку. Только теперь – к киклойе, на которой гончар выставил изготовленные им сосуды: гидрии с тремя ручками, достаточно крепкими, чтобы выдержать вес переносимой в них воды; амфоры, на горлышках которых астином[22] уже поставил свои метки; рыбные блюда с углублением посередине для острого соуса; объемные чаши-скифосы; мелкие килики; кубки-канфары с изящно изогнутыми большими ручками.
Богатые надменные женщины в роскошных гиматиях, сопровождаемые рабами, выбирали расписанные мастерами алабастро́ны, чтобы хранить в них благовония, и пиксиды. Деловито и весело переговаривались хозяйки победнее. Цены, называемые торговцем, были не малы, но от товаров херсонесского гончара отказаться было невозможно. Дионисий засмотрелся на сценку, изображенную на черном лаковом канфаре: воин повергает копьем своего противника. И снова услышал: «Собака».
За много лет он успел привыкнуть к тому, что прозрения редко доставляют ему удовольствие. К тому же Зо с таким восхищением рассматривала искусно расписанный и, наверное, очень дорогой алабастрон… «Подарить бы ей эту вещицу. Или пиксиду. Чтобы хранила там свои украшения и каждый раз, поднимая крышечку, вспоминала сегодняшний день. Обязательно попрошу у Актеона денег. Завтра же!»