но. Дионисий получше закутался в гиматий, хотел встать, выпить подкисленной вином воды и вдруг почувствовал, что палуба закачалась по-иному, без всякой связи с волнами, побежала из-под ног…
И снова перед глазами потянулась праздничная процессия, снова гарцевали скифские конники, мелькало лицо Сморда, падали, истекая кровью, люди. А печальная Дайона все с той же интонацией заклинала помнить о собаке.
Глядя в расширенные от ужаса глаза, Дионисий рассказал Зо обо всем. Не умолчал он и о странном разговоре, случайно подслушанном в гончарной лавке.
– Мне показалось, нет, я уверен, что эти люди говорили об отце Кироса, – заключил он.
Зо согласно кивнула и вдруг, вскрикнув, вцепилась в его руку:
– Что я расскажу тебе, послушай! В тот вечер, когда ты плыл в Керкинитиду, к Хаемону пришли гости. Только мужчины. Я сразу же подумала: как странно, обычно хозяин не устраивает празднества без гетер. Солнце уже нырнуло в море, и мне не удалось разглядеть лиц.
– Разве в доме было настолько темно?
– Нам строго-настрого запретили зажигать светильники. Ближе к ночи мама отправила меня в кладовую. Мне пришлось идти мимо андрона. Дионисий, оттуда не раздавалось ни пения, ни музыки, ни смеха! Даже смеха – а я знаю, как смеются гости Хаемона. Вдруг из комнаты пошли люди. Много людей. Мне ничего не оставалось, как спрятаться за колонну. Они были совсем рядом, и я кое-что услышала…
– Что же? – Дионисий подался вперед. Он уже догадался, что у Зо был повод заговорить о странном визите.
– «Этим демократам придется подвинуться» – так проворчал один из гостей. А Хаемон – я уверена, это был он, – возразил со злостью: «Не подвинуться – исчезнуть!» Как ты думаешь, о чем это они?
– О подлом. Невероятно подлом и страшном.
– А вот эти, которым надо исчезнуть, – демократы – кто они? – спросила Зо.
– Те люди, которые хотят справедливости. Чтобы все вопросы решались на народном собрании, чтобы был Совет, земля распределялась по жребию…
– Но разве может быть иначе? Я не понимаю…
– Может. Епифаний рассказывал, что не каждый полис управляется демократами. Иногда властвует один-единственный человек – тиран. Он подкупает и вооружает людей, захватывает власть, а потом заменяет собой и народное собрание, и выбираемый им Совет.
– Даже если он не прав?
– Кто рискнет определять границы права тирана?
– Значит, Хаемон… хочет стать таким правителем? – догадалась Зо. – Но если в Херсонесе не станет демократов, что же тогда будет?
– Я не знаю… – Из отдельных слов, намеков, наблюдений начала складываться замысловатая мозаика, и Дионисий уже почти видел ее цельное, мрачное полотно. – Но, думаю, мне есть о чем поговорить с Актеоном: разговор в Керкинитиде, твой рассказ, мои тревожные сны… Дядя – достаточно умный и влиятельный человек. Он найдет способ правильно распорядиться этими фактами.
– А что у тебя в мешке?
Дионисий замялся. Более всего ему хотелось сказать правду. Но имел ли он право открывать ее даже Зо?
– Это предметы, которые передал мне перед своей гибелью Епифаний. Я дорожу ими, поэтому и забрал из тайника, к которому вряд ли вернусь еще раз.
Зо рассеянно кивнула: грязный кожаный мешок ни в какое сравнение не шел с только что сделанными открытиями.
Дионисий торопился домой, когда короткой вспышкой ему открылся истинный смысл того, о чем говорила Дайона, умоляя помнить о собаке. И удивился, почему не понимал этого раньше: не статуэтку просила сестра. «Как плохо, что в доме не было собак…» Слова мертвой Дайоны означали лишь одно – предупреждение об опасности! Такой, после которой приходит беда.
Актеон был удивлен: рабы уже вернулись домой, а мальчика все не было. Когда же племянник наконец предстал пред дядей, тот с трудом смог удержать волнение.
– Слава богам, вернулся! – воскликнул Актеон, стараясь за строгими интонациями спрятать свою не желающую прятаться радость. – Быть может, ты запамятовал, в какой части Херсонеса находится твой дом?
– Нет, дядя. Прости, что заставил тебя ждать столь долго. Но мне нужно было обдумать то, о чем прошу побеседовать со мной сейчас же.
– Может, ты сначала съешь замечательную жирную рыбу, которую я приказал приготовить специально к твоему приходу, а затем хорошенько выспишься?
– Я очень голоден и не откажусь ни от рыбы, ни от хорошей грозди винограда. Потом с удовольствием засну, поскольку три бессонные ночи – это слишком для кого угодно. Но прежде ты все-таки должен меня выслушать.
Что-то во взгляде, интонациях племянника заставило Актеона сесть и, сменив возбужденную веселость на сдержанное внимание, произнести:
– Я готов. Говори же.
– Нет никакого сомнения, что ты готов слушать… – невесело улыбнулся Дионисий, – но готов ли поверить?
Брови Актеона дернулись вверх.
– О чем таком способен сообщить юнец, во что трудно поверить мужу? Насколько мне известно, ты плавал всего лишь в Керкинитиду, а твой рыжеволосый капитан не был Одиссеем.
– И в Керкинитиде могут скрываться тайны, о которых лучше знать, чем не знать, – вздохнул Дионисий и подробно передал дяде разговор, услышанный им в лавке. Видя, как подобрался Актеон, он добавил к рассказу несколько слов Хаемона, переданных Зо, и завершил перечисление упоминанием о встрече Сморда с незнакомцем на берегу в Херсонесе.
Слушая, Актеон мрачнел, становился все более задумчивым. Когда же Дионисий замолчал, вскочил, забегал по комнате.
– Но это может быть совпадением! Невероятным совпадением! – вдруг вскричал он, рубанул рукой воздух и опять заметался от стены к стене. Прошло достаточно времени, прежде чем Актеон снова заговорил. – Ты рассказал мне много. Но на берегу речь могла идти о чем угодно. Например, о покупке большой партии рабов. В Керкинитиде, которой никогда не нравилась зависимость от более могущественного Херсонеса, два знатных горожанина, вероятно, строили свои коварные планы. Всего лишь планы. Имя Хаемона тебе послышалось. Так много похожих имен, Дионисий! Отсутствие же кифаристов и гетер на симпосии свидетельствует лишь о том, что гости в тот вечер были настроены на обсуждение серьезных тем, причем весьма далеких от политики. В конце концов, они могли читать мою поэму!
– Ты правильно рассуждаешь, дядя, – сказал Дионисий. – Но это если говорить о каждом факте в отдельности. Вместе же…
– Ты прав. Вместе это похоже на заговор. Причем заговор, который вот-вот разрешится нападением. И тем не менее мне не с чем идти к стратегу, ведь речь идет о таком известном и богатом человеке, как Хаемон! – снова вскричал Актеон.
Дионисий поднялся. Теперь ему оставалось только одно – рассказать о своих видениях. Последующее отчуждение дяди будет болезненным, но разве собственные переживания могут сравниться с опасностью, нависшей над городом? За всё приходится платить свою цену. Его расплата за знания – одиночество.
– Актеон! Я не все сказал. Сядь и дослушай… – Удивление в глазах дяди не помешало Дионисию продолжить: – Однажды, очень давно, в нашем доме должен был случиться пожар.
– Должен? Как странно звучат твои слова. Кто может говорить о том, что обнаруживается после…
– Я. Я могу. Огонь не разгорелся, потому что мы его ждали. В другой раз отец не потерял наш урожай. Он послушался совета и не отправил амфоры тем кораблем, который на следующий день пошел ко дну. Возможно, если бы отец внимательнее отнесся к моим предупреждениям и в тот день, когда на нас напали скифы, ты беседовал бы сейчас с музой, а я с Дайоной лазал по деревьям своего арбустума.
По мере того как Дионисий говорил, лицо Актеона каменело, но остановиться теперь не было ни возможности, ни желания.
– А сейчас меня преследует одно и то же – праздничная процессия и скифские конники, сеющие смерть. Никто не спасется от них. Никто… – Дионисий замолчал. В тишине были слышны шорохи, далекие голоса, шум моря. Поймав взгляд дяди, он повторил, подчеркивая каждое слово: – Я. Еще. Ни разу. Не ошибался, дядя. Ни разу.
– Но и не говорил мне о своем даре, – через некоторое время произнес Актеон.
– Ты не услышал бы о нем и сегодня, не будь положение столь серьезным. До сих пор мои способности приносили мне только печаль. Даже отец…
– Что ж, людей можно понять. Не обещаю, что смогу относиться к тебе по-прежнему… Хотя мои убеждения напоминают мне о том, что не пристало людям отталкивать того, кто выполняет волю богов Олимпа.
– Благодарю тебя.
Актеон кивнул, снова поднялся, быстро заходил по комнате.
– Теперь я тем более не представляю, как должен поступить. К догадкам и подслушанным разговорам добавились видения и сны. Не слишком-то большое подспорье. Мне нужно подумать. Хорошо подумать. Однако уже вечер. У Оригена собираются гости. Я должен быть в их числе.
– Но я… ты…
– Подожди! Ориген пригласил на праздник урожая Ианту. Эта несравненная гетера прибыла из Дельф. Она известная поэтесса, и мне небезынтересно услышать ее стихи. Сейчас я пойду к стратегу. Быть может, в обществе его гостей ко мне придет понимание того, как следует распорядиться возложенными на меня знаниями. А тебе, Дионисий, все же советую хорошенько выспаться.
– Я последую твоему совету. Однако поездка спутала время в моей голове. Когда состоится праздник?
– До него остался всего лишь день. Вот это и волнует меня больше всего.
Когда Актеон входил в дом стратега, Дионисий уже спал. Перед его глазами в мириадах солнечных бликов, отбрасываемых прозрачной морской водой, лучилось улыбкой лицо Зо. Он приблизился, чтобы прикоснуться к ее губам, но они шевельнулись, посылая к его щекам теплые легкие ветерки: «Мое имя – Зо – означает жизнь! Думай о жизни, Дионисий!»
Чудесная, невероятная Ианта оказалась не только умной и красивой женщиной. Ее стихи были глубоки и не по-женски содержательны. Кроме того, она обладала тем редким тембром голоса, который, едва зазвучав, погружал слушателя в состояние отрешенности и забытья. А после отправлял в мир, где существовала только похожая на грациозное животное женщина и ее стихи.