Все изменилось в мгновение. Стрел Дионисий не увидел. Услышал жужжание – и несколько человек упали, забились, застыли в пыли. Кто-то метнулся к повозкам, за копьями, но мгновенно подобравшийся Ориген коротко бросил: «Рано». Его послушались. Было бы роковой ошибкой выдать себя, не увидев противника. А то, что за поворотом скрывается конный отряд, теперь не вызывало сомнений. Выманить скифов на беззащитных людей – такова была цель стратега.
К счастью, враг оказался менее терпелив. Подогретые ожиданием расправы, скифы выдвинулись из-за холма, застоявшиеся лошади заржали в предчувствии свободы. Воздух прорезал боевой клич…
Все, что произошло потом, показалось Дионисию жутким сном. Не менее жутким, чем его прозрения. Топот коней, боевые вопли, предсмертные хрипы, стоны раненых, запах крови… Он перестал ощущать себя – лишь слушал и смотрел, пока резкий крик, прозвучавший внутри головы: «Дионисий, берегись!» – не вырвал его из этого странного состояния. Кричал Епифаний. Не успев удивиться, Дионисий развернулся, увидел блеснувший над своей головой клинок, отшатнулся, заорал: «Меня нет!» – вкладывая в вопль всю силу своей мысли. Всадник растерянно опустил меч, принялся протирать глаза, так некстати подведшие в бою, но уже через мгновение задергался на длинном копье Атрея. Дионисию показалось, что красный от натуги наставник подмигнул ему, хотя, скорее всего, лишь показалось.
Как долго продолжался этот кошмар? Время потеряло счет. Вновь резкая команда – и потрепанный скифский отряд уже запылил по дороге.
Дионисий смотрел на разбросанные вокруг тела. Свои и чужие лежали рядом, иногда внавал. Даже смерть не разгладила яростные гримасы на их лицах. В предсмертной судороге захрипела лошадь. От вида густой крови, толчками бьющей из разорванной вены, Дионисия затошнило, начало трясти. Он стиснул зубы, обхватил себя руками, опустился на дорогу.
Кто-то подошел сзади, сжал плечи, сильно встряхнул его. Дионисий, облизывая прокушенную губу, обернулся. На него глядел Атрей. По его руке от локтя до запястья тянулся не очень глубокий, но сильно кровоточащий порез. Поймав испуганный взгляд, наставник криво усмехнулся:
– Что, страшно? Забудь. Это не та рана, на которую обращают внимание мужчины. Я наблюдал за тобой, мальчик. Ты не побежал. И это – главное. Со временем из тебя получится хороший воин.
Дионисий вскочил, склонил голову.
– Я благодарен тебе, Атрей. Ты спас мне жизнь.
– Это было в бою! – широко улыбнулся наставник и неожиданно хлопнул по ссутуленной спине. – Соберись! Вон стоит Ориген. Он явно желает с тобой поговорить. Неправильно, когда такой важный человек ждет, пока мы рассыпаемся в любезностях.
Дионисий подошел к стратегу.
– Пусть живые заботятся о мертвых, собирают оружие и помогают раненым. Мы же уйдем в Херсонес немедленно, – сказал тот громко и добавил для одного Дионисия: – По дороге нет стен, за которыми могут скрываться любопытные уши.
Некоторое время они шли молча. Когда голоса на дороге превратились в неразборчивый шум, стратег заговорил:
– Погибшие будут преданы земле со всеми почестями.
– Они заслужили их, – отозвался Дионисий, понимая, что не ради этого сообщения Ориген решил остаться наедине с мальчишкой. – О чем ты хотел говорить со мной?
– О свершившемся. И о предстоящем. Ты оказался точен в своих пророчествах. Я доволен тем, что поверил тебе.
– Поверил и остановил зло.
– Мы все его остановили, – поправил Ориген. – Или я ошибаюсь? По-моему, ты упоминал о некоем заговоре, угрожающем гражданским устоям Херсонеса. Любая смута влечет за собой не меньшее зло. Смогу ли я после сегодняшних событий закрыть глаза на твои пророчества?
– А открыть сумеешь?
Стратег остановился, глянул с интересом.
– Дерзко говоришь, но верно. Не сумею. Слишком мало знаю. И слишком известные люди замешаны в том, о чем уже мне донесли. Может быть, тебе боги расскажут больше. В любом случае можешь без приглашения приходить в мой дом. Я отдам распоряжение.
– Спасибо, Ориген. Только зачем же ждать так долго. Наверно, ты хочешь услышать, что меня тревожит сейчас? Сегодня среди нападающих я не видел Сморда.
– Это важно?
– Но Сморд был в моем видении. Сморд тайно разговаривал с кем-то на берегу. Сморда видела Зо выходящим из андрона своего хозяина…
– И что ты хочешь этим сказать? – насторожился Ориген.
– Лишь то, что образ этого человека – знак. Отметина. Предупреждение о том, откуда придет опасность. Прости мою дерзость, но я посоветовал бы тебе не спускать глаз с Хаемона и его окружения.
– Это не дерзость. Это мудрость.
– Не моя мудрость, стратег. Так угодно богам. Я – лишь инструмент, подобный кифаре в руках талантливого музыканта.
– Еще и скромен! – усмехнулся Ориген. – Но вернемся в сегодняшний день. Не отменить ли нам праздник? Что говорят тебе боги?
– Боги молчат. Но сердце подсказывает, что от процессии лучше воздержаться. В стенах Херсонеса достаточно алтарей, посвященных Дионису. Думаю, он не обидится, если приготовленные для него поросята отправятся на Олимп из города.
– Да, ты прав. Нельзя забывать о горе, которое пришло сегодня во многие семьи… Однако праздник урожая – большой праздник. Как бы Дионис не разгневался, если мы совсем отменим его.
– Пусть актеры играют трагедии. Пусть Актеон прочтет свою новую поэму. Она достаточно глубока для такого случая. Дионису нравится театр. А сильные чувства не обидят ни погибших, ни их родственников. Соревнования же вряд ли будут уместны в такой день. – Дионисий вздохнул. – Особенно состязания атлетов.
– Вздыхаешь? Неужели ты хотел кому-то утереть в них нос?
– Есть один человек, которого мне хотелось бы оставить за своей спиной! Что ж, на этот раз мойры по-своему смотали клубок моей судьбы.
– Полагаю, здесь замешана какая-нибудь девочка?
– Не буду скрывать, это так.
– Я даже догадываюсь, как ее имя. – Грустная улыбка скользнула по лицу стратега. Из-под маски предводителя выглянул обычный человек.
– Но как…
– Ладно, ладно, храни свои любовные тайны! – Ориген похлопал покрасневшего мальчика по плечу и широко зашагал в сторону Херсонеса.
Провожая глазами его крепкую спину и гордо посаженную голову, Дионисий вдруг подумал, что только такому человеку, умному и честному, можно доверить тайну Кахотепа. Он уже готов был окликнуть, догнать, но голос старого жреца остановил его: «Подожди. Еще не время. Наблюдай. А для сосуда и Глаза Ра найди другое, недоступное для людей место».
Хаемон негодовал. Хаемон бросался на стены и на подвернувшихся под руку рабов. Хаемон не понимал, почему сорвалось такое верное дело. Хаемон боялся. И Хаемон искал виноватых.
Попал под горячую руку и Кирос. Но, в отличие от отца, виноватых он не искал. Враг у него был один – Дионисий.
Необычным стал этот праздник урожая. Со слезами утром и сдержанными увеселениями ближе к вечеру: чужое горе всегда молчаливее собственной радости.
Актеон, не находивший себе места, пока племянника не было дома, вздохнул с облегчением, когда тот вернулся. И до полудня успел измучить его расспросами, после чего ушел к Оригену узнать подробности и поговорить о последствиях.
Освободившийся Дионисий попытался уснуть, но, как только закрывал глаза, перед ним бесшумными призраками начинали кружиться люди, лошади, скифы, херсонеситы. В конце концов он оставил попытки и перенесся мыслями к Зо, которая в это самое время прикладывала к глазам холодные примочки. Но они помогали мало – глаза оставались красными от пролитых слёз.
Еще утром, узнав о том, что Ориген привез в город кроме известия о победе две повозки раненых и убитых, она закричала так, что испугала мать, и, не ощущая ног, бросилась к храму Партенос, куда, по слухам, свезли погибших. Не зная всего, Зо была уверена, что Дионисий мог оказаться в их числе. Полуживая от страха, она протиснулась сквозь толпу воющих женщин и молчаливых мужчин. И когда среди мертвых лиц не нашла единственного, самого дорогого, тоже была готова взвыть. От радости. Эгоистичной, но простительной радости.
Теперь Зо готовилась к встрече со своим Дионисием. Живым! Достала самый лучший наряд – новый красный гиматий, украшенный по краю богатым орнаментом. И даже, по примеру матери, собралась втереть тонкую муку во все еще загорелые щеки, чтобы у Дионисия вспыхнули глаза при виде такой невозможной красоты. Но собственные ее глаза, вопреки стараниям, оставались красными и припухшими.
И все же, когда Дионисий увидел ее, он не смог вымолвить ни слова.
Зо, смущенная и от этого еще более красивая, подошла ближе, легонько шлепнула по руке:
– Эй, Дионисий, очнись! Это я, Зо!
– Вижу… – Он справился с хрипотой в голосе. – Вижу. Ты такая…
– Какая?
– Такая… Самая красивая во всем Херсонесе! Ты красивее даже той гетеры Ианты, которую пригласил на праздник Ориген.
Зо сморщила носик.
– Ой, Дионисий! Как можешь ты сравнивать меня с ней? Она же старая! – И засмеялась.
Внезапно смех оборвался. Красные глаза вновь наполнились слезами.
Дионисий испуганно схватил девочку за руки, нагнулся, пытаясь поймать ускользающий взгляд.
– Зо! Зо, почему ты плачешь? Кто мог обидеть тебя? Может, снова Кирос?
Она молча замотала головой.
– Не Кирос? Так кто же?
– Ох, Дионисий, я плачу, потому что очень испугалась за тебя. Ведь ты был там, за городской стеной, когда напали скифы? Расскажи поскорее, что произошло.
– Но разве до вашего дома не дошли слухи? Обычно они разлетаются очень быстро, подобно каркающим воронам.
– Эти птицы пытались влететь в наш дом, но Хаемон был все утро черный, как грозовая туча. Даже Киросу от него досталось. Поэтому все, кто знал хоть что-то, молчали.
Дионисий глянул на подругу. Стоило ли ей, девочке, описывать во всех подробностях то, что до сих пор стоит перед глазами кровавым туманом?