— В первую очередь — быть человеком!
— Здесь я не человек, а командор. И вокруг меня не люди, а экипаж. Который хочет поскорее все закончить и как можно быстрее оказаться дома. И решения я тоже должен принимать как командор, а не человек. Решения, которые будут лучшими для экипажа, а не для каждого отдельного человека.
— А если к концу миссии «ибисов» не останется? А если вообще миссия провалится?
— Во втором случае нам всем будет уже все равно. А в первом… Новых наделаем, запасы материалов есть, нужно будет лишь время.
— Как раз его-то и нет, — Ханс отлепил магнитное основание своего короля от доски и уложил его набок. — Потому что каждую минуту нашего промедления Алиса там. Одна.
— О чем я тебе и говорю, — кивнул Генри. — Она одна. А экипажа на борту — несколько десятков. Это тот случай, когда количество важнее.
Количество, значит… Хорошо, будет тебе количество! Такое, о каком ты и помыслить не мог! Такое, что тебе придется изменить все свои ранее принятые решения и признать свою неправоту!
Да, будет сложно — планшет Алиса забрала с собой, а все наработки по ее теории наверняка хранились там и только там. Да, будет сложно — все же микология это не профиль Ханса Рихтера. Но попытаться восстановить ход мысли ученицы, понять, чем она руководствовалась и к каким выводам пришла в итоге — однозначно стоит.
Хотя бы даже для того, чтобы стереть это вечно брезгливое выражение с лица командора.
34
Аркадия приближалась. Час назад ее уже можно было увидеть лишь как точку на горизонте, сейчас же камера на носу «Преследователя» транслировала на экраны капитанской каюты столицу во всей ее красе.
И всем уродстве.
Единственный город чистого неба, не способный перемещаться, нисколько не изменился за все эти годы. Все тот же ржавый горизонт, протянувший стальные щупальца к древним руинам на поверхности. Две половины одного гигантского города, почти на четыреста тысяч жителей, раскинувшегося сколько глаз видит что в небе, что на поверхности. Огромная юла, сверкающая на солнце чуть больше остальных городов, одним концом стоящая на тонких трубах пневматических лифтов, другим — рассекающая облака шпилем королевской резиденции.
Бригитта вздохнула через зажатую в зубах отвертку и перевела взгляд с экрана на иллюминатор.
Чем ближе становилась Аркадия, тем плотнее сбивались пиратские корабли, будто бы даже формируя боевой строй. Это получилось само собой, без радиосвязи, без договоренности. Корабли под черно-золотистыми флагами просто вышли из общей сутолоки и пристроились ниже остальных, сформировав собственную формацию с «Преследователем» на правом фланге, так, что из каюты капитана было отлично видно все пиратские корабли и даже часть прочих, движущихся эшелоном повыше.
Бригитта снова посмотрела на мониторы, нашла среди них два висящих рядом, что показывали изображение с капитанского мостика и из рубки связи. И там, и там операторы расчетных постов сидели на своих местах, как приклеенные, и даже почти не шевелились. Радары сканировали пространство на предмет возможных угроз, радиостанции прочесывали эфир в поисках зашифрованных переговоров. Но, судя по тому, что сирена все еще молчит, а селектор не разрывается воплями «капитана на мостик!», все было спокойно.
Будто и вправду намерения конфедератов исключительно добрые.
Эх, знал бы Кроу мысли своего капитана…
Эх, знать бы что об этом подумал бы папа…
Хотя папа наверняка бы не сомневаясь сказал, что никакой ловушки нет. Он слишком хорошо знал Конфедерацию, он слишком долго был одним из важнейших людей в ее вертикали власти.
Но папа не видел многого из того, что видела его дочь. Ему не довелось увидеть…
Бригитта отвернулась от экранов, выдохнула и рывком защелкнула крепление наплечника. Обошла вокруг манекена и повторила со вторым крепежом. Пошевелила броней левой руки, проверяя подвижность сустава, подкрутила регулировочные винты и наконец отложила отвертку. Теперь, благодаря лучшей подвижности брони, никто не заподозрит, что у Бригитты Линдстром что-то не то с рукой. Вроде мелочь, но с конфедератами любая мелочь важна. Увидят что что-то не то с рукой — решат, что капитан в принципе уже не тот, а какие выводы они сделают из этого — и вовсе не предугадать.
А уж королеве вовсе не стоит давать возможности и повода делать выводы — они у нее особенно бесчеловечные получаются.
Бригитта заправила за уши пряди волос и отошла на три шага, осматривая броню — достаточно ли она представительна, чтобы заявиться в ней прямо на сияющие чистотой проспекты верхней Аркадии?
Ну не капитанскую же форму надевать, в самом деле. Не тот случай, явно не тот.
Да и сама форма уже наверняка стлела в шкафу за все это время. Обойдутся броней.
Бригитта обошла вокруг манекена, подмечая царапины и потертости, которые не скроет никакая полировка. Да и не полировал их никто всерьез — это же следы боев. Нет, не так — это следы выигранных боев. Все, без исключения. Это отметки побед, все равно что орденские планки на груди тылового хлыща, что командует корабликами из штаба, перемещая модельки по столу, только добытые собственными руками и мозгами, выцарапанные потом и кровью, а потому — такие разные и гораздо более ценные. Так что пускай на Аркадии пиратов встречает хоть весь их оперативный штаб при полном параде! Еще посмотрим, у кого наград больше — у них всех или у одной Бригитты Линдстром!
Бригитта невесело хмыкнула и провела рукой по внешней поверхности щита, привычно отмечая неровности в тех местах, где его рихтовали после особенно тяжелых боев. Ладонь дошла до кромки, пальцы привычно скользнули вдоль, проверяя целостность ленточных эмиттеров, потом — обратно, к центру. Туда, где в середине щита скалилась рельефная металлическая медвежья морда.
Деталь, которая утяжеляла щит, но скрывала под собой аккумулятор, позволяющий переводить щит в энергетический режим. А еще — последняя и единственная память об отце.
Ведь его собственный амулет так и не нашли.
Отец говорил, что Бьорн это и значит «медведь» на одном из старейших, уже давно мертвых языков. «Медведь Аркадии» — уважительно отзывались о нем и не только за спиной, но и в глаза, хоть и полушутливо. Теплый и добрый с дочерью, суровый, но справедливый с экипажем, сдержанно-строгий с женой-командиром…
Семнадцать лет назад он запер дочь в капитанской каюте и исчез, не сказав ни слова. Только злые глаза и губы, сжатые так плотно, что совсем пропали в густой рыжей бороде, давали понять — с папой лучше не спорить.
И Бригитта послушно села за любимое дело, перемещая кораблики по пространству игрового куба и устраивая между ними бои разной сложности и состава.
А потом грохнул первый выстрел.
А потом — второй, третий и еще, и еще…
Было страшно. Даже в капитанской каюте, максимально надежно укрытой под броней помещений, выстрелы звучали громко. Пугали и заставляли вздрагивать каждый раз. Старые кинетические орудия били намного громче современных, а для той, кто никогда ранее их не слышал — и вовсе оглушительно.
А потом корабль начал вздрагивать. А когда вздрагивает такая махина в тысячи тонн — валится все, что у него внутри.
Слетела с полки и разбилась любимая папина модель линкора «Террифик», пролетел по каюте и больно впечатался в грудь тяжелый бортовой журнал «Преследователя солнца», папина кружка, как живая, выпрыгнула в расколовшийся иллюминатор.
И даже запертая дверь каюты, жалобно скрипнув, перекосилась и продавилась внутрь, сорвавшись с запоров, словно какой-то гигант снаружи ударил по ней кулаком. По каюте сразу потянуло холодным ветром, который принес с собой смесь новых запахов — острых, резких, незнакомых, пугающих.
И шум. Грохот, взрывы, крики…
А папа так и не возвращался. И Бригитта решила пойти его искать, чтобы спросить, что происходит. Ведь кому знать ответ на этот вопрос, как не капитану?
Да, он велел оставаться в каюте, в безопасности. Но там ведь больше не безопасно!
Папы нигде не было. Бригитта прошла насквозь всю нижнюю палубу, держась за стены в те моменты, когда корабль снова вздрагивал, и зажимая уши руками, когда раздавались взрывы. Страшно не было. Было странно. В коридорах никого не было.
Бригитта вышла на палубу и осмотрелась.
Страшно не было. Было интересно. Голова понимала, что происходит что-то страшное, но глаза видели только маленькие силуэты кораблей в небе, словно сидишь в середине игрового куба и с папой вместе перемещаешь по трем осям модельки, моделируя бой. Только модельки не горели. И уж тем более модельки не лежали на поверхности, полускрытые за облаками жирного черного дыма и все того же огня.
Постоянно вертелись и ежеминутно грохали орудия «Преследователя», по палубе бегали и кричали люди, тащили какие-то ящики, тела, измазанные в красном, свежие батареи…
В воздухе проносились редкие Ангелы.
Слева и справа по борту отчаянно дымили два конфедератских корабля, их двигатели работали на пределе возможностей, а на палубах суетилась команда, сбивая огонь. И даже отсюда было видно, что экипаж не в ярко-синей форме конфедератов, а кто в чем. Да и кораблей этих кораблей не было, когда они покидали Аркадию, но теперь вот — они в строю.
Бригитта провела пальцем по щеке и задумчиво потерла между пальцами жирную черную копоть, принесенную ветром.
Странно это.
Бригитта пошла на мостик, аккуратно ступая между лежащими в коридорах надстройки ранеными людьми в изорванной и обгоревшей форме «Страйдера» — эсминца дяди Анри. Что они здесь делают?
Но папы не нашлось и на мостике. И не только его, на мостике вообще почти никого не было. Лишь несколько расчетных постов, операторы которых сидели, словно пораженные столбняком — ни звука, ни движения. Всей передней части мостика, всего обзорного стекла просто не было — только рваный металл и бьющий откуда-то пар.
Люка, через который папа вылезал на свой боевой пост, не было тоже.