а собой эту возможность, ты тем самым себя ее лишаешь. Тебе тридцать шесть, а у тебя до сих пор нет детей. Когда ты думаешь их заводить? В сорок? В пятьдесят? Положим, заведешь ты ребенка в сорок, а он вырастет и скажет, что не станет заводить детей, пока ему не исполнится тридцать шесть. А это означает, тебе пришлось бы протянуть гораздо дольше отведенных человеку семидесяти лет, чтобы хотя бы мельком взглянуть на собственного внука. Теперь видишь, чего ты сам себя лишаешь?
– Ага, к этому все и шло.
– К чему?
– Заводим ребенка или до свиданья. Старая песня.
– Роб, твою мать! Я совсем не об этом тебе говорю. Да мне дела нет до того, хочешь ты детей или нет. Я лично хочу, но не уверена, что от тебя, да и вообще не знаю, хочешь ли их ты. С этим мне еще предстоит разобраться. Я просто пытаюсь разбудить тебя. Пытаюсь, чтобы ты понял: полжизни у тебя уже позади, а всем тем, что ты успел нажить, может похвастаться любой девятнадцатилетний пацан. Я не имею в виду деньги, недвижимость или там мебель.
Я знаю, она имеет в виду не это. Она имеет в виду детали, фактуру, суматоху вокруг, все то, что может остановить дрейф по течению.
– Легко вам говорить, мисс Крутой Адвокат. Я же не виноват, что дела в магазине так себе.
– Господи ты боже мой! – Она с подчеркнутой яростью переключает передачу и на какое-то время умолкает.
Я понимаю, что мы с ней чуть было до чего-то не договорились; понимаю, будь у меня побольше мужества, я бы признал, насколько она права и разумна, сказал бы, как она мне нужна и как я ее люблю, и попросил бы ее выйти за меня замуж или о чем-нибудь еще таком. Но так уж получается, что я снова предпочитаю оставить за собой свободу выбора, да и времени сказать все это у меня нет, поскольку она еще не закончила.
– Знаешь, что в тебе бесит меня больше всего?
– Ага. Ты говорила. То, что я вечно оставляю за собой возможность выбирать, ну и понятно…
– Нет, помимо этого.
– Тогда хрен его знает.
– Я могу от начала до конца – от начала до конца – рассказать, что с тобой не так и как с этим бороться, а ты не можешь даже попытаться сделать того же самого для меня. Или можешь?
– Угу.
– Так давай, слушаю.
– Тебя достала твоя работа.
– И это все, что со мной не так?
– Более или менее.
– Вот видишь, не попал.
– Попробую в следующий раз. Мы же только-только снова вместе. Через пару недель, глядишь, и придет в голову что-нибудь еще.
– Но ведь и работа меня совсем не достала. Она мне, собственно, вполне по душе.
– Ты это нарочно, чтобы я почувствовал себя дураком.
– Нет, правда. Я довольна своей работой. Она придает мне сил, мне нравятся люди, с которыми я работаю, я привыкла к деньгам… Но мне не нравится то, что я довольна своей работой. Это меня смущает. Я стала не тем, кем хотела в детстве.
– А кем ты хотела стать?
– Уж во всяком случае не дамой в деловом костюме и с собственным секретарем, метящей в полноправные партнеры фирмы. Я хотела работать в бесплатной юридической консультации и иметь приятелем диджея, но, увы, не сложилось.
– Ну и найди себе диджея. От меня-то что в этой связи требуется?
– Ничего от тебя не требуется. Кроме того, чтобы ты понял: помимо наших с тобой отношений в моей жизни есть и что-то другое. Если у нас потихоньку получается разобраться в наших делах, это еще не значит, что у меня получается разобраться в своих. Мне хватает собственных сомнений, страхов, амбиций… Я не знаю, какой жизни хочу, не знаю, какой мне нужен дом, а еще меня пугает то, какую кучу денег я буду загребать через два-три года, и…
– Почему было прямо с этого не начать? Или я сам должен был догадаться? Тоже мне большой секрет.
– При чем тут секрет? Пойми, происходящее между нами – это еще не все, я продолжаю существовать, даже когда тебя нет рядом.
В конце концов, я мог бы и сам до этого додуматься. Мог бы заметить: если я совершенно расклеиваюсь, когда у меня никого нет, это еще не значит, что то же происходит и со всеми другими.
4. (У телевизора, на следующий вечер.)
– …где поинтереснее. В Италию. В Штаты. Или даже на Карибы.
– Блестящая мысль. Завтра же раздобуду коробку нулевых синглов Элвиса Пресли, продам их и за все заплачу.
Вспомнив о даме из Вуд-Грин, о ее блудном муже и о фантастической коллекции синглов, я испытываю минутное сожаление.
– Полагаю, это одна из тех язвительных шуточек, что в ходу у мужчин, коллекционирующих пластинки.
– Ты же знаешь, у меня ни гроша.
– Платить буду я. Даже несмотря на то, что ты так и не вернул долг. Какой смысл иметь работу вроде моей, если все равно приходится проводить отпуск в палатке на острове Уайт?[97]
– Как это «какой смысл»? А кто заплатит за мою половину палатки?
Мы наблюдаем, как Джек Дакворт пытается спрятать от Веры выигранную на бегах полусотенную бумажку.[98]
– Про деньги… знаешь, это все ерунда. Меня совсем не волнует, что ты мало зарабатываешь. Главное, чтобы работа приносила тебе радость, а заниматься ты можешь чем угодно.
– Но раньше мы это как-то по-другому представляли. Мы были похожими, когда встретились, а…
– Как это «похожими»?
– Ты была человеком, который ходит в «Граучо», а я – человеком, который крутит там музыку. Ты носила кожаные куртки и футболки, и я тоже их носил. Но я ношу до сих пор, а ты нет.
– Потому что мне не положено. Разве что вечером.
Я стараюсь найти какие-нибудь другие слова, чтобы сказать, что мы уже не такие похожие, какими были тогда, что мы сделались разными и так далее, но это оказывается выше моих сил.
– «Мы уже не такие похожие, какими были когда-то. Мы сделались разными».
– Откуда такой придурковатый тон?
– Он изображает кавычки. Я старался найти какие-нибудь другие слова, чтобы сказать это. Как ты старалась найти другие слова, чтобы сказать, мол, или заводим детей, или до свиданья.
– Я не…
– Я пошутил.
– То есть нам лучше расстаться? Ты об этом? Если об этом, моего терпения надолго не хватит.
– Нет, но…
– Что – но?
– Но почему то, что мы перестали быть похожими, – не важно?
– Во-первых, должна заявить, что в этом нет ни капли твоей вины.
– Спасибо.
– Ты остался в точности таким же, каким был. За все годы, что я тебя знаю, ты ни чуточки не изменился. Если мы и сделались разными, то это не ты, а я сделалась. И ведь я всего-то поменяла работу.
– А прическа, одежда, манеры, друзья…
– Роб, так нечестно. Ты же сам понимаешь, мне нельзя появляться на работе с панковской стрижкой. Теперь я могу позволить себе покупать больше вещей. И за последний год или около того я познакомилась с двумя-тремя приятными людьми. Таким образом, остаются манеры.
– Ты стала жестче.
– Увереннее в себе, это возможно.
– Более толстокожей.
– Менее дерганой. А ты до конца жизни намерен оставаться все таким же? С теми же друзьями или тем же их отсутствием? С той же работой? Теми же манерами?
– Со мной все в порядке.
– О да, в порядке. Но и ты не безупречен и уж точно не счастлив. «Что будет, если ты вдруг почувствуешь себя счастливым?» Да-да, мне известно, что так называется диск Элвиса Костелло, я нарочно процитировала его название, чтобы ты внимательнее меня послушал. Ты что, станешь держать меня за полную идиотку? Или нам придется расстаться, поскольку я привыкла к тебе, несчастному? Что будет, если ты, ну не знаю… если ты создашь звукозаписывающую компанию и твой проект окажется удачным? Решишь, что неплохо бы завести новую подружку?
– Ты говоришь глупости.
– Почему же? Объясни, какая разница между тобой в роли владельца звукозаписывающей компании и мной в роли сотрудницы преуспевающей адвокатской конторы.
Мне ничего не приходит на ум.
– Я твержу об одном: если вообще веришь в возможность длительных моногамных отношений, приходится мириться с тем, что с людьми что-то происходит, а чего-то не происходит. В противном случае какой в таких отношениях толк?
– Никакого, – отвечаю я нарочито смиренно, но я и на самом деле смят – смят ее умом, ее напором и тем, что она всегда права. Во всяком случае, права настолько, чтобы заставить меня заткнуться.
5. (В постели, перед и, если понимаете, о чем я, в процессе, две ночи спустя.)
– Я не знаю. Извини. Это, наверно, потому, что я не уверен в себе.
– Прости меня, Роб, но я тебе не верю. По-моему, все дело в том, что ты выпил. Раньше подобные проблемы возникали у нас именно из-за этого.
– Сейчас – не из-за этого, а из-за неуверенности.
Со словом «неуверенности» не все выходит ладно – я проглатываю половину слогов. Это не усиливает моих позиций.
– Что, как ты думаешь, вселяет в тебя неуверенность?
Я издаю короткое безрадостное «ха!», расхожим способом изображая натужный смех.
– Видишь, я по-прежнему не очень догадлива.
– «Я слишком устала, чтобы расстаться с тобой». Все эти дела. И Рэй, и то, что ты постоянно, так сказать… раздражаешься на меня. Злишься, что я совсем безнадежный.
– На этом и закончим? – Она имеет в виду попытки заняться любовью, а не наш разговор и не наши с ней отношения.
– Пожалуй. – Я скатываюсь с нее и лежу, обняв ее одной рукой и глядя в потолок.
– Извини меня, Роб. Я была недостаточно… Я плохо давала понять, что мне этого хочется.
– И как ты думаешь почему?
– Постой. Сейчас попробую все как следует объяснить. Так вот. Раньше я думала, что мы с тобой связаны одной тонкой нитью, и стоит мне ее разорвать, как все и кончится. Ну я и разорвала ее, только ничего не кончилось. Нить была не одна, их многие сотни, тысячи, они везде: Джо замолкает, когда я говорю, что мы с тобой расстались, я чувствую себя как-то странно в твой день рождения, я чувствую себя как-то странно… нет, не во время секса с Рэем, а после, мне делается не по себе, когда я нахожу в машине и ставлю записанную тобой кассету, я часто думаю, как ты там… да милли