33
Я знакомлюсь с Кэролайн, когда она приходит брать у меня интервью для газеты, и сейчас же, не мешкая, еще пока мы стоим у барной стойки и ждем заказанных напитков, влюбляюсь в нее. Сегодня, впервые за лето, жарко, и мы садимся за столик на тротуаре и смотрим на проезжающие мимо машины. У нее розовые щеки, а одета она в бесформенный сарафан и громоздкие ботинки – на ней этот наряд почему-то смотрится по-настоящему красиво. Впрочем, сейчас я готов влюбиться в кого угодно. Это из-за погоды – из-за нее я чувствую себя так, будто куда-то исчезли все те отмершие нервные окончания, которые мешали остроте чувств, да и, с другой стороны, как можно не влюбиться в девушку, пожелавшую взять у тебя интервью для газеты?
Она пишет для Tufnell Parker, одного из тех бесплатных, напичканных рекламой изданий, что подсовывают вам под дверь, а вы их отправляете прямиком в помойку. Собственно, она студентка, изучает журналистику, и это у нее такая практика. Она говорит, что главный редактор не уверен, нужна ли ему ее статья, поскольку он не слыхал ни о магазине, ни о клубе, и к тому же Холлоуэй находится на самой границе не то округа, не то прихода, не то района их охвата, или как это у них называется. Но Кэролайн захаживала в старый «Граучо», и ей там нравилось, поэтому она решила сделать нам рекламу.
– Я не должен был вас пускать, – говорю я. – Вам же тогда было лет шестнадцать.
– Неужели?
Я недоумеваю, почему она это сказала, пока до меня не доходит смысл моих собственных слов. Я сказал это не для того, чтобы как-нибудь поумильнее продолжить разговор, да и вообще не для того, чтобы как-нибудь продолжить разговор; просто я подумал, что если сейчас она студентка, то тогда, скорее всего, училась в школе, пусть даже на вид ей около тридцати. Узнав, что она поступила в университет не сразу и после школы успела поработать секретаршей в левого толка издательстве, я пытаюсь исправить произведенное (надеюсь) на нее впечатление, но так, чтобы полностью его не перечеркнуть, если понимаете, о чем я, и только еще больше все порчу.
– Когда я сказал, что не должен был вас пускать, я не имел в виду, что вы молодо выглядите. Наоборот. (Господи!) Нет, старой вы тоже не выглядите. Вы выглядите ровно на ваш возраст. (Того не легче. А вдруг ей сорок пять?) Да, именно так. Ну, может, чуть моложе, но ненамного. Не очень намного. Как раз как надо. Я совсем забыл, что не все поступают сразу после школы. (Все, пора из подслеповатого, бессловесного, сентиментального олуха превращаться в изощренного потнорукого соблазнителя.)
Однако следующие несколько минут я с нежностью оглядываюсь на дни, проведенные мною в образе сентиментального олуха, – они кажутся мне бесконечно привлекательнее следующей моей инкарнации, в которой я стану Мужчиной Без Принципов.
– У вас, наверное, огромная коллекция пластинок? – говорит Кэролайн.
– Ага. Не хотите зайти посмотреть?
Только это я и имел в виду! Только это! Я подумал, может, она захочет сфотографировать меня на фоне коллекции или как-нибудь еще. Но Кэролайн бросает мне в ответ такой взгляд поверх темных очков, что я в уме перематываю пленку, еще раз прослушиваю свою фразу и издаю довольно громкий стон отчаяния. Хотя бы теперь она смеется.
– Поверьте, обычно я такого не говорю.
– Не беспокойтесь. Все равно я не думаю, что редактор позволит мне сделать портретный очерк в духе The Guardian.
– Меня не это обеспокоило.
– Ладно, все в порядке.
Следующий ее вопрос заставляет меня напрочь забыть о конфузе. Всю свою жизнь я ждал этого момента, и вот, когда он настал, я невероятным образом оказываюсь неготовым, чувствую себя застигнутым врасплох.
– Как выглядит первая пятерка ваших любимых вещей? – говорит она.
– Прошу прощения?
– Что входит в пятерку ваших самых любимых записей? Которые берут на необитаемый остров, минус… сколько там? Да, минус три.
– Минус три чего?
– В Desert Island Disc[108] просят назвать восемь. Восемь минус пять, получается три, правильно?
– Ага. Вернее, плюс три. А не минус три.
– Минутку, я только… ну да ладно. Итак, ваша первая пятерка?
– В клубе или дома?
– А что, есть разница?
– РАЗУМЕЕТСЯ… – Легкий перебор. Я притворяюсь, что у меня запершило в горле, прокашливаюсь и начинаю снова: – Да, кое-какая. У меня есть первая пятерка любимых танцевальных вещей, и просто первая и абсолютная пятерка. К примеру, одна из самых моих любимых песен – «Sin City» The Flying Burrito Brothers, но в клубе я бы ее ставить не стал. Это кантри-роковая баллада. Если б я ее поставил, все бы разошлись по домам.
– Ладно, в таком случае любые пять. Осталось четыре.
– Какие такие четыре?
– Ну если одна из пяти «Sin City», то остается еще четыре.
– СТОП! – На сей раз я и не пытаюсь скрыть испуга. – Я не говорил, что она входит в первую пятерку! Я сказал только, что это одна из моих самых любимых песен! Возможно, шестая или седьмая!
Я, конечно, веду себя как дурак, но ничего не могу с собой поделать: слишком уж это для меня важно и слишком долго я этого ждал. Но куда же подевались все те имена и названия, которые я годами держал в голове на случай, если Рой Пломли, или Майкл Паркинсон, или Сью Лоли, или кто там еще ведет «Мою первую двадцатку» на «Радио-1» вдруг пригласит меня на передачу в качестве экстренной замены неявившейся знаменитости? Почему-то я не способен вспомнить ни одной вещи, кроме «Respect», а это отнюдь не самая моя любимая песня Ареты Франклин.
– Можно я пойду домой подумаю, а потом сообщу, что у меня получилось? Скажем, через недельку?
– Послушайте, не страшно, если вам ничего не приходит в голову. Я сама составлю. Мою первую пятерку хитов из старого «Граучо» или что-нибудь в этом роде.
Она сама составит! Она отнимет у меня первый и единственный шанс составить чарт для газеты! Не дождетесь!
– Минутку-минутку, сейчас что-нибудь придумаю.
«A Horse With No Name». «Beep Beep». «Ma Baker». «My Boomerang Won’t Come Back»[109]. Голова чуть не лопается от названий самых кошмарных песен, я начинаю задыхаться.
– Ладно, пишите «Sin City». – Должна же быть в истории поп-музыки и другая хорошая вещь… – «Baby Let’s Play House»!
– Это чья?
– Элвиса Пресли.
– Ах да, конечно.
– А еще… – Арета. Подумай, что там есть у Ареты. – «Think»[110] Ареты Франклин.
Скучноватая, но сойдет. Три есть. Осталось две. Давай, Роб, соображай.
– «Louie, Louie», это Kingsman. И «Little Red Corvette» Принца.
– Отлично. Великолепно.
– Правда?
– А теперь, может, просто поболтаем, если вы никуда не спешите?
– Конечно. А с пятеркой мы что, уже закончили?
– Да вроде. Или вы хотите что-то поменять?
– Я назвал «Stir It Up» Боба Марли?
– Нет.
– Надо вставить.
– Вместо чего?
– Вместо Принца.
– Запросто.
– А еще «Think» надо поменять на «Angel».
– Хорошо. – Она смотрит на часы. – Я все-таки хотела бы задать вам пару вопросов. Почему вы решили возобновить клуб?
– Это была идея моей подруги. (Подруга – как трогательно!) Она все сделала тайком от меня, как сюрприз ко дню рождения. Да, и думаю, я забыл про Джеймса Брауна. Вставьте «Papa’s Got A Brand New Bag». Вместо Элвиса.
Я внимательно слежу, чтобы она вычеркнула то, что надо, и то, что надо, вписала.
– Хорошая у вас подруга.
– Угу.
– Как ее зовут?
– Мм… Лора.
– А фамилия?
– Лайдон.
– А девиз «Танцевальная музыка для престарелых» это вы придумали?
– Лора.
– Что он означает?
– Постойте, я очень извиняюсь, но давайте вставим Sly & The Family Stone, «Family Affair». Вместо «Sin City».
Она снова что-то вычеркивает и что-то вписывает.
– Ну так «Танцевальная музыка для престарелых»?..
– Знаете ли… многим по возрасту еще в самый раз ходить по клубам, но, чтобы слушать эйсид-джаз, гараж и эмбиент, они уже староваты. Они хотят музыки, которая выходила на Motown и Stuck, старого фанка, чего-нибудь из новенького, и так, чтобы всего было понемножку. Но места, куда они могли бы пойти, пока не существует.
– Все ясно. Думаю, материала мне хватит. – Она допивает свой апельсиновый сок. – Пока! С нетерпением жду пятницы. Мне нравилась музыка, которую вы ставили.
– Если хотите, могу записать вам сборник.
– Да? Правда? И у меня дома будет свой собственный «Граучо клаб»?
– Легко. Я люблю делать сборники.
Я знаю, что запишу его, и, по всей видимости, сегодня же вечером, а еще я знаю, что, сдирая с кассеты целлофан и нажимая кнопку «пауза», я буду чувствовать себя предателем.
– Невероятно, – говорит Лора, выслушав мой рассказ о встрече с Кэролайн. – Как ты мог?
– Ты о чем?
– Сколько тебя знаю, ты все твердил, что нет на свете песни лучше, чем «Let’s Get It On»[111] Марвина Гэя, а теперь она у тебя даже в первую пятерку не попадает.
– Черт! Блин! Твою мать! Так и знал…
– А куда девался Эл Грин? А The Clash? А Чак Берри? А тот парень, из-за которого мы еще чуть не поссорились – Соломон какой-то там?
Господи!
Утром я звоню Кэролайн. Ее нет дома. Я оставляю ей сообщение. Она не перезванивает. Я звоню снова. Оставляю новое сообщение. Мне это начинает надоедать, но нельзя же в самом деле допустить, чтобы в первой пятерке не было «Let’s Get It On». С третьей попытки я ее застаю, и она отвечает настороженно-недоуменно, но успокаивается, когда понимает, что я всего-то хочу поменять состав первой пятерки.
– Вот. Окончательный вариант. Номер один – «Let’s Get It On» Марвина Гэя. Номер два – «This Is the House That Jack Built» Ареты Франклин. Номер три – «Back In the USA» Чака Берри. Номер четыре – The Clash, «White Man In the Hammersmith Palais». И последняя, но отнюдь, ха-ха, не худшая – «So Tired To Be Alone»