Эта проницательность, это хладнокровие, это умение ловко разоблачить «дезинформацию» потенциального противника стоили самой героической осады — множество мелких сеньоров из Исэ примкнуло к Нобунага из восхищения тактическим гением его странного помощника; эти новые друзья были очень кстати в момент, когда Нобунага стал все чаще поглядывать на столицу, что, конечно, не расстраивало и Хидэёси.
Но возникали вопросы, которые столь долго скрывала пыль, поднятая победоносными войсками, — неявные, упорные, неотступные и приземленные.
Слава не исключает проблем, в том числе самой неотступной из них — финансовой неопределенности.
Пропитание, содержание, снаряжение тысяч солдат, необходимых как для больших походов, так и для престижа даймё, постройка и функционирование крепостей и домов, нужных для размещения многочисленной свиты, которая должна выглядеть блистательной, — все это быстро поглощало уйму средств. Конечно, эта система давала много преимуществ для разных типов сообществ: замок — это место, при котором, кроме служащих самого хозяина, кормилась масса «субпоставщиков». Разве вокруг резиденций феодалов в течение минимум двух веков не селились ремесленники и купцы, образуя «города-рынки», законы которым диктовал только хозяин крепости и которые избегали системы корпоративных привилегий и свобод, в свое время полезной, но ставшей столь же стеснительной для мелкого труженика, как и налоги и притязания даймё! Свою выгоду находил в этом и сеньор. Тенденция к автаркии, которую проявляли расширяющиеся общины, давала ему возможность более плотно контролировать снабжение и обмен. Полномочия и деньги двигались в замкнутом цикле, и сеньор вполне мог не допустить какой-либо концентрации капиталов в руках людей, не находящихся у него на службе. Эта фиксация сообществ, сосредоточенных в одном месте, могла позволить в большой мере пресечь анархию, которая тогда была правилом, и достичь некоторой определенности, разделения задач под бдительным оком командующего цитаделью. Став владельцем форта, Хидэёси ясно понимал, что даймё — не только военный вождь: он должен быть и администратором, и в его мозгу уже намечались основные направления деятельности. В своих принципиальных чертах они не выглядели по-настоящему оригинальными, а скорей отражали талант, наличие которого подтвердят последующие годы, — умение приспосабливать институты и установления, которые все были оправданы только при прежнем состоянии японского общества, к реалиям XVI века.
Главной ячейкой этого общества оставалась деревня или же совокупность деревень, составлявшая поместье, приобретенное сеньором (бункоку) либо объявленное его полной собственностью (сики). Оно представляло собой развитую форму прежней вотчины (сёэн), складывавшейся из целинных земель и раскорчеванных участков, сначала находившейся под определенным контролем правительства, а потом освобожденной от всяких обязательств по отношению к государству; такие вотчины (с X века) передавали предприимчивым младшим сыновьям больших семейств, и эти сыновья становились колонистами. Во времена Хидэёси такие поместья приобретались путем завоевания или по наследству; это с них взимали натуральный налог, знаменитый нэнгу, кошмар крестьян и главный ресурс сеньора, налог, без которого все мечты о могуществе развеивались прахом. Но за любое богатство надо платить: расчет налогов, как и их сбор, требовали определенных забот и создания административной организации, что было намного сложней простого и грубого захвата или физического принуждения.
Сначала нужно было выявить человека, который должен платить, определить собственника или, скорее, официально признанного пользователя рассматриваемых земель, потому что собственности теоретически не существовало: в соответствии с принципом, согласующимся с китайской традицией, японская земля принадлежала только Японии, символом которой был император. Но воины не морочили себе голову философией, хоть бы и экономической: они просто искали плательщика и с этой целью периодически пересматривали кадастры — документы, разрабатываемые прежде всего для подготовки базы обложения, от которых сохранились очень старинные образцы.
Так, в эпоху Камакура (1180–1333) существовало множество «отчетов, касающихся рисовых полей» (табуми), самая типичная структура которых соответствовала бухгалтерским формам, например, такого типа:
«Декларация обо всех осмотренных рисовых полях за год такой-то, в вотчине такой-то.
— Всего: [например, 300 тё (около 417 гектаров)].
— «Исключенных» земель (не учитываемых при расчете налога): [15 тё].
— Бесплодных земель: [2 тё].
— Невозделанных земель: [10 тё].
— Речных берегов: [3 тё]. Заключение.
— Фактически используемая площадь: [285 тё] (396 га 75 а).
— Поземельный налог, который следует выплачивать рисом с означенных рисовых полей: [1250 коку} (2255 галлонов)».
К «исключенным» землям, освобожденным от налога, относились рисовые поля синтоистских или буддийских храмов, в свое время получивших освобождение, потому что они осваивали трудные, нездоровые территории, которые были далеки от больших центров и которые никто не хотел брать; сюда же относились «рисовые поля, пожалованные в собственность» (нинку), данные мирянам, которые, однако, занимались такой же первопроходческой деятельностью, как и монахи.
Эти «отчеты, касающиеся рисовых полей» (табуми), служили дополнением к «тетрадям осмотренных земель» (кэнти), которые сами входили в состав «реестра кадастра» (кэнти те); один самых знаменитых и самых старинных — реестр кадастра храма Исияма в земле Оми (близ озера Бива), датированный 1197 годом.
В самом деле, когда-то в «вотчинах» (сёэн) сначала чиновники, представляющие государство, — которому теоретически причитался налог, — а потом, вскоре, только местные помещики составляли при необходимости кадастр для подсчета ресурсов, на которые могли рассчитывать. Тетрадь (наёсэ те), содержащая названия разных земель, дополнялась документами и перечнями, касающимися рисовых полей (кэнти и табуми).
Во времена юности Хидэёси, около 1550 г., эта система еще достаточно систематически действовала приблизительно в ста двадцати больших поместьях Японии. Однако почти все главы этих поместий были «новыми людьми», никак, даже чисто морально, не связанными с прежней администрацией, за исключением разве что десятка потомков сюго — чиновников, которых когда-то (в 1185 г.) Минамото направили в помощь «губернаторам» (кокуси), назначенным в бывшие владения Тайра (наследственных врагов Минамото). В эпоху Нобунага и Хидэёси эти даймё, потомки сюго, представляли собой аристократию — по крайней мере благодаря происхождению они имели некоторое понятие о том, как управлять землей, а не одной провинцией и тем более не деревней. А ведь первый сюзерен Хидэёси, Имагава Ёсимото, принадлежал к этой категории. Кто может сказать, не в его ли тени, пусть и далекой, Хидэёси усвоил свое бесспорное чувство единства и нации?
Масса остальных даймё происходила от помощников этих некогда авторитетных сюго — от кокудзин. По природной склонности они не замедлили счесть себя собственниками тех деревень, где надзирали за сбором налогов, и со сменой поколений приобрели полный суверенитет в пределах этих поместий, границы которых иногда сдвигались и владение которыми создавало поводы к конфликтам.
Однако и они не избегли обязательного кадастра, возможность составления которого обусловливала эффективность любой власти: пустят ли те, кому подчиняется деревня, в нее представителей этой власти? Не зарится ли на деревню другой даймё, вмешательство которого в связи с этим создаст затруднения? Ведь понятие собственника понемногу менялось: разные сборы и повинности, которые присваивали себе даймё, ускользали из рук бывших хозяев поместий, которые имели крестьянское, штатское происхождение. Чтобы навязать свой закон, нужно было обладать железной хваткой, и бремя войны ложилось на все социальные слои. Например, взамен за согласие самураев участвовать в походах даймё стремились избавить их от любых податей, поскольку основное вооружение самураи приобретали за свой счет; зато все больше и больше платили земледельцы согласно неумолимому закону компенсации, все отчетливей делившему общество на две группы — тех, кто платит налог кровью, и тех, кто платит зерном. К этому добавлялись щекотливые правовые вопросы: ведь тот, кто платит господину налоги, подчиняется и его кодексу законов, который крупные феодалы непременно стремились навязать. То есть принимает материальное и моральное бремя кадастра и всех его пересмотров, которые предпринимали даймё с намерениями разными, но никогда не безобидными.
Нобунага активно интересовался всем этим. В самом деле, с 1568 г. число таких списков, пропорционально его личным успехам, стало увеличиваться по восходящей кривой, тем более приближавшейся к вертикали, чем существенней были нужды армии. Чтобы дело двигалось быстрей, он поощрял «кадастры на основе анкет» (саси даси кэнти), составленные как сборники вопросов, адресованных реальному или предполагаемому собственнику земли. Цель заключалась в том, чтобы ускорить операции, которые реальное измерение земель поневоле замедляло; но, если эта процедура была удобной, она оказывалась при этом не очень достоверной — похоже, существовал большой соблазн подавать ложные декларации, чтобы уйти от налогов! Нобунага отреагировал на это в своей манере, как всегда, жестокой: когда в области Нара появился его уполномоченный Такигава Кадзумасу, чтобы надзирать за составлением кадастровых