сёгун Ёсиаки удалился в монастырь — один из крупнейших храмов столицы, Тодзи, дорогой его сердцу, его последнее прибежище; это заведение, приверженное дзэн-буддизму, было основано во второй половине XIV в. его предком Асикага Такаудзи, тем самым, который отобрал титул сёгунов у Минамото, — именно там с XIV в. каждый сёгун этого рода ставил свою статую. Может быть, Ёсиаки в этих спасительных стенах просто-напросто вспоминал своих великих предков? Нобунага этого не понимал: он обвинял сёгуна в проведении политики невмешательства, противной самому смыслу его должности (только император царствует, не правя), упрекал за вялость, эпикурейство. Что касается сёгуна, он все болезненней переносил порядки, которые с 1570 г. ему навязал Нобунага: разве одно из распоряжений последнего не гласило, что, поскольку Ёсиаки официально заявил о доверии к Нобунага, все дела государства будет напрямую рассматривать последний, в обход сёгуна? Уже некоторое время Ёсиаки вел тайную переписку с баронами северо-востока. Он возлагал громадные надежды на Такэда Сингэна — правду сказать, единственного, кто ответил на его призыв и обещал прийти и сокрушить Нобунага, с его железной хваткой и незаконным господством.
И вот как Сингэн держал слово: он соединился с врагами Нобунага, с семействами Асаи, Асакура; он поддержал сопротивление монахов горы Хиэй и сверх обязательств даже напал на Токугава Иэясу на землях последнего, в То-томи! Сколь далеким выглядело это все от условий союзного договора, который в 1565 г. скрепил дружбу Нобунага и Сингэна! Земля Тотоми заколебалась, готовая сдаться, несмотря на присутствие войск Иэясу. Все склонялось перед Сингэном, паладином прав императора и сёгуна. Но случилось непредвиденное: скошенный случайной пулей под замком Нода в Микава (современная префектура Аити), Сингэн умрет от раны. Эта смерть героя в старинном духе, сраженного оружием, которое было изобретено далеко от древней Японии, поразит клан Такэда в самое сердце. Сингэн это понимал: осознав, что умирает, он посоветовал, чтобы его смерть держали в секрете как можно дольше и чтобы повсюду его представляла «тень» (кагэмуся). В этом распоряжении, странном для нас, в тогдашней Японии не было ничего удивительного: персона вождя, как и в Китае, находилась в торжественной тени, которую прикрывал внушительный декор. Так делалось на всех ступенях иерархии — было немыслимо, чтобы простой человек мог прямо обратиться к своему сеньору, даже находясь физически в трех шагах от него. Всегда надо было действовать через посредника или в крайнем случае говорить из-за ширмы.
К тому же хитрость Сингэна была не более исключительной и удивительной, чем самообладание последнего даже в то время, когда он умирал. Но в те времена все крупные полководцы имели «двойников» на случай возможных покушений. Например, когда Хидэёси будет достаточно богат, чтобы делать, что захочет, он воспроизведет свои парадные доспехи в количестве семи, даже девяти экземпляров, чтобы кагэмуся прогуливались в них в одно и то же время в разных точках одного и того же поля сражения. Тем не менее кто когда-либо сравняется с Сингэном? Народ, говорят, не знал о его смерти в течение двух лет. Но его друзья и особенно его самые неумолимые враги, должным образом информированные шпионами, по-настоящему на этот счет не заблуждались. Злосчастный сёгун оплакивал лучшего из своих защитников; Асаи Нагамаса провозгласил, что настал решительный момент, и бросился в последнюю атаку, готовый тоже умереть. Но Хидэёси разгромил его союзников; оставшись в одиночестве в своем замке Одани, куда вместе с ним укрылись все остатки его клана, Асаи Нагамаса утратил всякую надежду и сделал сэппуку одновременно с сыном.
Когда распространилась новость о самоубийстве, войска Ода захватили крепость, убив всех, кто еще оставался жив из группы Асаи. Согласно правилам, Хидэёси велел отрезать головы убитых, подлежащие осмотру и опознанию. Когда принесли головы Асаи Нагамаса и Асакура Ёсикагэ, его друга, — уже отрубленные ассистентом в соответствии с ритуалом сэппуку, — Хидэёси распорядился отправить их в Киото, чтобы выставить там. Некоторые рассказывают, что Нобунага это доставило большое удовольствие, и ему даже пришла в голову оригинальная мысль — передать их лакировщику, после чего обе головы врагов, должным образом покрытые роскошным лаком, смешанным с золотом, находились во главе стола и одушевляли пир в честь победы.
Выдумка несомненно была зловещей, но соответствовала происходившим тогда кардинальным переменам: в июле 1573 г. Нобунага захватил сёгуна Ёсиаки и отправил его в ссылку, сначала в Вакаэ (в КаЬати, близ Осаки), а потом в провинцию Кии (современная область Миэ и Вакаяма), откуда тот несколько раз вернется, без конца пытаясь склонить на свою сторону того или другого. Фигура глупая и порой жалкая — на ней завершился сёгунат Асикага, начавшийся в 1333 г., почти два с половиной века тому назад, а с ним закончился и период, известный в истории Японии как эпоха Муромати, по названию квартала в Киото, где Асикага когда-то устроили резиденцию своего правительства.
Как было принято, победители разделили меж собой владения побежденных. Хидэёси получил в награду — кроме почетного титула (Тикудзэн-но ками [1574], сеньор провинции на Кюсю) — в 1573 г. земли семьи Асаи в Оми, земли семьи Асакура в Этидзэне, потом, в 1574 г., замок Имахама на северо-восточном 6epeiy озера Бива, но счел его плохо расположенным и построил новый, недалеко оттуда, назвав его Нагахама.
Впервые ему приходилось действовать в качестве владельца поместья, а не просто командира форта или гарнизона. В письме, отправленном им жене через посредство дамы-компаньонки, воскресают запутанные проблемы с налогами и людьми, навалившиеся на него. Заметна решимость хозяина, берегущего свой авторитет, но старающегося — в чем Хидэёси всегда превосходил других — не убивать курицу, несущую золотые яйца. Он пришел к хитрой мысли — освободить жителей деревни Нагахама от непопулярного нзнгу, земельного налога, способствуя экспансии и процветанию этого места, — такую политику он будет проводить всегда, и она станет одним из ключей к его могуществу. Еще нужно было, чтобы число освобожденных осталось в допустимых пределах!
…Что касается обитателей поселка [Нагахама], я велел освободить их от всех видов повинностей только потому, что пожалел их. Но совсем не следует, чтобы они толковали закон на свой лад и приглашали в поселок фермеров из окружающих деревень.
Им позволено приглашать людей из других поместий, но непозволительно звать людей из моих собственных поместий на севере земли [Оми] и рассылать общие приглашения, чтобы народ приезжал без конца и чтобы пустели целые деревни, поскольку их жителям приятней не платить налог. Я вижу, что это происходит, потому что освободил людей поселка от нэнгу и иных повинностей…
[Тем не менее] я сохраняю освобождение [для тех, кто уже живет в поселке]… потому что этого от меня потребовали вы… Прошу вас, объясните это внятно… (12 декабря 1574 г.)
Здесь возникает светлый образ Нэнэ, исполненной сострадания, и видно, что Хидэёси не был глух к ее призывам. Они служили интересам и его политики: разве не соблазнительно переманивать население из соседних ленов? Это значило отбирать у соперников рабочие руки.
Прочно засевший в провинции Оми, на превосходной стратегической позиции, в богатой области, находившейся в авангарде аграрного прогресса (здесь опробовали новые методы земледелия), Хидэёси парадоксальным образом оказывался ближе к столице, чем его господин. Может быть, это было и неплохо, — Нобунага уже возбудил к себе ненависть своими излишествами и требованиями денег, сопровождавшимися грубым насилием.
Извлечет ли «Обезьяна» выгоду из этих козырей? Возьмет ли в свою очередь власть, не дожидаясь более ничего? Зная, что позиция «второго» позволяет умелым людям подниматься выше, чем положение «первого», спешно приобретенное и плохо обеспеченное, Хидэёси все-таки предпочитал сохранять верность сюзерену.
Глава VОГОНЬ НАГАСИНО
Лучшие стратегические приемы — те, которые осуществляются вовремя; весть о смерти Такэда Сингэна скрыто пробивала себе дорогу, пробуждая жгучую ненависть в душах некоторых.
Кацуёри, его сын, не простил ни кончины отца, ни использования огнестрельного оружия, ставшего ее причиной, орудием вероломного злодейства. Глаз за глаз, зуб за зуб! Старый Сингэн погиб в Микава, под крепостью, принадлежащей роду Токугава? Значит, реванш будет взят в Микава и в борьбе с Токугава.
Кацуёри выбрал Нагасино, крепость, побывавшую в руках Такэда и отбитую Токугава Иэясу несколько месяцев назад, в 1573 году. Ее командиром был поставлен надежный человек, Окудайра Нобумаса; лишенный средств к сопротивлению, ошеломленный тем, что на него могут напасть в самом сердце владений Токугава, и считая свое положение безнадежным, он в качестве последнего шанса обратился за помощью к Нобунага. Однако Нобунага, которого Иэясу известил давно, уже двигался к осажденной крепости во главе огромной армии в 50 тысяч человек, крайне поспешно набранной Хидэёси. Одни только боги знали, какие последствия повлечет готовящееся столкновение, — в те трудные времена, когда похожие борющиеся силы никогда не могли надолго оттеснить друг друга, тот, кто проигрывал сражение, часто проигрывал и войну.
Когда гонец сообщил о неизбежном прибытии подкреплений, он спешно направился к другим соратникам, чтобы принести им надежду и призвать не поддаваться слабости. Но тем временем блокада усилилась — пройти стало почти невозможно. Схваченный при обратном переходе через рубежи Такэда, он был распят у подножия стен Нагасино, на глазах у своих, которые, блокированные внутри форта, ничем не могли ему помочь. Так началась первая великая битва Японии нового времени — битва при Нагасино 1575 года. Поскольку, что бы ни воображали себе Такэда, силы присутствующих арм