Глава VIIК ВЫСШЕЙ ВЛАСТИ
Драма, в соответствии с правилами морали, завершилась образцовым наказанием преступника; но положение группировки Ода тем не менее вызывало тревогу. Союз с Мори, официально заключенный, чтобы дать возможность справедливо наказать убийцу, грозил в любую минуту распасться; на восточном фронте Сибата Кацуиэ продолжил сводить личные счеты с семейством Уэсуги, едва только от него смогли добиться минимального участия в карательной экспедиции; Такигава Кадзумасу, может, и друг Хидэёси, но еще больший друг Сибата Кацуиэ, тоже воевал на востоке, в земле Сагами (современная префектура Канагава), — он без особого успеха нападал на владения Ходзё; что касается Токугава Иэясу, он командовал мощной армией, набранной против Акэти Мицухидэ, но Хидэёси опередил его, и все с ужасом задавались вопросом, что теперь Иэясу будет делать с этими войсками, готовыми схватиться с кем угодно. Тем временем победители при Ямадзаки — конечно; Хидэёси, но вместе с ним Мазда Тосииэ и Нива Нагахидэ — вышли из этой битвы в полном ореоле славы. Это сборище полководцев и полков, готовых к бою, имело взрывоопасный характер, тем более что чувства они испытывали смешанные и часто враждебно относились друг к другу!
Кончался июнь 1582 года. Уже месяц как погиб Нобунага, а с его наследниками ясности скорей не было. Его старший сын Нобутада, отец Самбоси, недавно покончил с собой в замке Нидзё; у Нобунага было еще четыре сына, но два из них тоже оказались не при деле: четвертый, Хидэкацу, — потому что был усыновлен Хидэёси, а пятый, Кацунага, — потому что погиб одновременно с отцом в Хоннодзи. Таким образом, из сыновей господина на наследство могли претендовать только второй, Нобукацу, и третий, Нобутака. Тот и другой не скрывали стремления к власти и уже набирали сторонников среди бывших вассалов отца. Однако эта торопливость и это быстро начавшееся соперничество могли им повредить, тем более что в их репутациях ничего особо привлекательного не было. Тот и другой, находясь в возрасте около двадцати пяти лет — возрасте расцвета для самурая, — выглядели бесцветными, неспособными руководить кланом, в котором их собственный отец никогда не возлагал на них особо ответственных поручений. Шептались, что в мести за отца они принимали лишь очень вялое участие, а то и вовсе никакого. Такое количество слабостей, которыми мог умело воспользоваться Хидэёси, по контрасту выделяло надежды, подаваемые маленьким Самбоси: помимо того, что он принадлежал к старшей линии — линии Нобутада, умершего одновременно с отцом, Самбоси обладал незаменимым преимуществом любого трехлетнего ребенка: его назначение наследником означало, что правление будет долгим.
Однако такой выбор нравился не всем. Игра Хидэёси, желавшего поставить это правление под свой контроль, слишком бросалась в глаза. Начали раздаваться обвинения: удивлялись спешке, с какой Хидэёси покарал Мицухидэ; подчеркивали, что убийство матери предполагает долг отомстить, который не следовало бы смешивать с обычной изменой; намекали, что Хидэёси быстро воспользовался возможностью устранить неудобного соперника. Возбуждение достигло таких масштабов, что едва не вылилось в форменное побоище.
Тем не менее после долгих и упорных споров было достигнуто соглашение. Обоих сыновей Нобунага решили не допускать на место главы клана — с тем важным нюансом, что Нобутака стал опекуном Самбоси, своего племянника. Но до достижения мальчиком совершеннолетия делами будет руководить частный совет, куда войдут Сибата Кацуиэ, Икэда Нобутэру, Нива Нагахидэ и Хидэёси — словом, четверо присутствующих крупных полководцев. При организации власти по консульскому типу каждый из них будет жить поочередно в Киото в течение трех месяцев — управлять поместьем Ода было почти то же самое, что управлять империей!
Эта система, внешне усложненная, функционировала намного проще, чем кажется с первого взгляда, о чем свидетельствуют недавно изученные архивы одного чиновника, назначенного Хидэёси и работавшего на него, — Маэда Гэнъи (1539–1602). Маэда Гэнъи прибыл в Киото в мае 1583 г.: Хидэёси назначил его «магистратом Киото» (Киото буге). Едва заняв пост, он должен был провести в жизнь семь указов, которые в 1583 г. издал его господин для жителей столицы. В этом привлекательность бумаг Гэнъи, к которому каждый приходил за советом: они под непривычным углом иллюстрируют сложные отношения феодалов и горожан. Привилегии ремесленников и купцов, акты признания собственности — все эти дела, будничные, приземленные, но жизненно важные для нормального существования города, находились в ведении Гэнъи и решались им лично, не проходя через тяжеловесную — ис давних пор утратившую содержание — прежнюю иерархию сеньориального или государственного надзора. Между мирными горожанами и военными, ставшими управленцами, возник естественный союз, отличавшийся большой прочностью: купцы и ремесленники требовали от Гэнъи жесткого мира, необходимой защиты для их деятельности. Взамен они, организуя частные ополчения, обеспечивали общественный порядок — борьбу с огнем или с мелким бандитизмом на уровне квартала.
Они даже изъявляли готовность давать больше: деньги, займы, сроки выплаты которых удлинялись до бесконечности, в конечном счете превращая их в дары, — необходимые движущие силы для создания огромных армий: с удовольствием рассказывали, что Хидэёси содержит или оплачивает 50 тысяч человек, на вооружении которых находится почти пять тысяч мушкетов. Часто купцы сами предлагали займы, которые считали необходимыми их сеньору.
Словом, Хидэёси явно утверждал свою власть — его статуты от 1583 г. не оставляют в этом никаких сомнений, — но он не нуждался ни в каких мерах принуждения, чтобы навязывать свои законы. Горожане Киото были с ним единодушны и не ждали от него иного языка, лишь бы уважались старинные привилегии, благодаря которым когда-то завертелся мир. Только факты и эффективность диктовали издание законов. И Гэнъи признавал права любого, священника, горожанина или аристократа, но при условии, что эти права основаны на давней традиции либо порождены острой необходимостью. Поэтому проблемы улаживались спокойно, без борьбы разных социальных групп; тем не менее надо признать, что эти решения принимались на уровне достойной, пусть и скромной буржуазии. Было бы ошибочным видеть в Хидэёси, исходя из его происхождения, защитника простого народа, — к последнему никогда не прислушивались прежде и не стали прислушиваться теперь. Хидэёси выступал скорее не в качестве новатора, а в качестве продолжателя давнего дела сёгунов Асикага; он не измышлял никаких «революций», но старался поддерживать порядок. Например, любое распоряжение, любая декларация о собственности должны были подаваться ему на согласование, подлежали его одобрению, и уступать этого права он не желал. Но, поскольку одинаковые причины везде вызывают одинаковые следствия, каждый великий даймё в своих ленах, самое меньше уже полвека, боролся с распадом власти, с анархией. И предельная раздробленность власти постепенно, но неуклонно вела к централизации нового образца.
В этом деле Хидэёси и нашел свою настоящую дорогу и свои самые надежные опоры — как уважение народа, так и нервы войны [деньги].
Наряду с этими неотложными проблемами существовали другие острые вопросы в большей степени феодального характера, такие как неизбежный, но очень щекотливый вопрос раздела земель Нобунага.
Земля Оми (район озера Бива, в том числе замки Адзути и Нагахама) отошли к маленькому Самбоси; оба дяди получили соответственно земли Овари (с родовым замком Киёсу) и Мино (с крепостью Гифу); остальное поделили полководцы, за исключением Хидэёси, который, много приобретя благодаря своим недавним завоеваниям на западе Японии и обладая прекрасным замком Химэдзи, и так был богаче всех. Равновесие было непрочным — враги клана по-прежнему грозили ему со всех сторон, да и внутри группировки Ода имелись интриганы.
Поскольку Хидэёси официально получил свои поместья в Харима, Сибата Кацуиэ добился передачи себе бывшей крепости «Обезьяны» на озере Бива — Нагахама, которая, может быть, послужила прообразом для Адзути. Это отражало его законное стремление к стратегической эффективности, но вместе с тем стало инцидентом, во многом определившим окраску сложных отношений, портившихся изо дня в день, между этими двумя людьми.
Кацуиэ, конечно, пользовался немалым престижем, — доблестный полководец, он был еще и зятем Нобунага, хотя судьба его брака оказалась причудливой. Несомненно в 1557 г., в момент, когда он принес Нобунага вассальную присягу, последний предложил ему в жены свою младшую сестру О-Ити. Тем не менее через несколько лет, в 1565 г., опять-таки по приказу брата, она покинула мужа, чтобы выйти за Асаи Нагамаса, властителя провинции Оми (в районе озера Бива), — вне сомнений, лучшего залога у Нобунага не было! Когда Нагамаса погиб в ходе большого разгрома семейства Асаи, в 1573 г., ее брат забрал ее обратно в Овари вместе с тремя дочерьми, но без сына, с которым жестоко расправился, как и с его бабкой по отцу: Нобунага видел в злополучном ребенке не столько племянника, сколько сына врага, в дальней перспективе потенциально опасного. Осенью 1582 г. Нобутака, рассчитывая использовать Кацуиэ против Хидэёси, вернул ее первому мужу, за которым она с тех пор следовала в походах.
Это были еще только наметки борьбы за влияние. На укрепление семейных связей между Кацуиэ и Ода Хидэёси ответил убедительной демонстрацией своего могущества. Не имея опоры в происхождении, он умел поддерживать свой престиж сам и мог добиваться его подтверждения только со стороны императора, двора, Киото — этой геометрической точки в Японии, которая, сколь бы бедственным ни было ее непрочное материальное положение, тем не менее сохраняла значение символа. Эти постоянные обращения к императору иногда придавали политике Хидэёси пассеистский или искусс