Оставалось закрепиться, и Хидэёси очертя голову принялся возводить свои дворцы грёз — Дзюракутэй в Киото и замок Осака, строительство которого началось в 1583 г. недалеко от Осаки, на побережье.
Странная компенсация вреда, нанесенного нескончаемой войной, в стране, которую так долго разоряли феодальные распри. Надо было отстраивать все или почти все, но следовало считаться с двумя требованиями. А именно — воссоздать былой блеск и отразить происшедшие перемены: окончательное подчинение буддийского духовенства, которое терпят и которому покровительствуют при условии, что оно повинуется; насаждение христианской веры, которую сначала поощряли, а потом воспринимали все хуже и хуже, веры, столь чуждой всему, что знала Япония до тех пор; подъем воинов в ранг аристократии, достигнутый неустанной борьбой и утвержденный властью.
Из чаяний этих людей, настолько разных и разделенных острым соперничеством, проистекало чувство, которое те и другие испытывали с равной интенсивностью, — любовь к грандиозному в сочетании с желанием создать новый образ жизни, не отказываясь, однако, от традиций двора или сёгунов Асикага, главных опор национального духа. Возник стиль «библиотеки и дворца» (сёин), просторных залов, геометрию которых можно было менять с помощью хитрой системы подвижных дверей, открывая или пряча помещения, чтобы точно приспосабливать пространство к ситуации и к количеству присутствующих. Это усовершенствование традиционного японского дома выросло из изобретения, на первый взгляд незначительного, — умелого применения опор квадратного сечения, а не круглого, как колонны прежних эпох. Образец, Хиункаку, сегодня сохранился в Ниси Хонгандзи в Киото — имеется в виду элемент первого дворца в Киото, Дзюракутэя, который Хидэёси был вынужден разобрать в 1595 г., предложив монахам Икко вновь поместить в столице некоторые его обломки.
В нем можно узнать основные элементы архитектуры сёин: деревянные столбы, поверхность которых не покрыта ничем или просто отлакирована, но уже не отделана алым лаком; изящные этажерки, поставленные у окна, где расположен стол для чтения; альков, где, как в храмах дзэн-буддистов, достаточно вазы, цветка, картины, чтобы задать тональность комнате, в остальном лишенной украшений, и указать место гостю. К этим особенностям интерьера, позаимствованным у сёгунов Асикага, расточительные военачальники XVI в. добавили богатейший декор, скользящие двери и кессонные потолки (последние в Японии были известны со столь же давних времен, как и архитектура в китайском духе), соответствующие пышным шелкам костюмов. Ширмы и стенки, раздвижные или нет, позолоченные, посеребренные или нет, представляли собой прекрасную основу для картин на радость художникам — Кано Эйтоку (1543–1590), Кано Мицунобу (умер в 1608) давали там полную волю своему синтетическому гению, изысканно смешивая традиции черно-белой китайской живописи, яркой и цветной японской живописи эпохи Хэйан и некоторые формы западноевропейской живописи, привнесенные португальскими иезуитами.
За пределами домов самураи и монахи, следуя дзэнской монашеской традиции, сооружали сады камней или создавали изощренные сочетания мхов с разными породами деревьев, образовавшие редкостные гризайли в зеленых тонах. Наконец, между домом и садом они устраивали как можно более совершенные, изящные и удобные переходы с крытыми галереями; причем эти галереи, снабженные рейками с особым скрипом, служили не только для удобства и увеселения, но представляли собой полезную систему сигнализации: тревога воина, чьей жизни угрожают, постоянные волнения господина, которого терзает призрак измены, никогда надолго не прекращались.
Самому Хидэёси, уже после смерти, предстояло испытать это на собственном трагическом опыте.
Если сегодня спросить жителя Киото, на какое время приходится золотой век его города, много шансов, что он ответит «на эпоху Хэйан» (эпоху основания города) или «на эпоху Хидэёси», строителя сегодняшнего Киото.
Она началась с восстановления императорского жилища и достигла апофеоза в 1587 г. в возведении собственного дворца Хидэёси, располагавшегося на западной границе тогдашнего города, за жилыми поселениями и с видом на поля, в месте, где когда-то стоял Императорский дворец. Так родился Дзюракутэй, «Дворец всех удовольствий», который был разобран в 1595 г. и остатки которого ныне составляют гордость Ниси Хонгандзи — прибежища монахов Икко, которым Хидэёси в 1591 г. разрешит вернуться и поселиться рядом со столицей, что давало возможность изгладить память о былых драмах, а также лучше контролировать их потенциальных участников.
В самом деле, хоть этой пышной резиденции давно не существует, остались изображения на ширмах, столь модных в конце XVI в. и в первой половине XVII в.: на фоне золотых облаков и в ярких красках они представляют великолепие Киото, наконец восстановленное, и рассказывают о жизни в его окрестностях, где в густых лесах прячутся очаровательные долины, освежаемые поющими родниками и горными реками. Один из таких экранов более подробно изображает жилище Дзюракутэй[2], гордость тогдашнего Киото, в городе со множеством дворцов: защищенные циклопическими стенами, грозный облик которых смягчает легкая тень сосен, эти дворцы отражаются на глади прудов или рвов. Военное назначение, конечно, никуда не делось, его олицетворяет донжон, но он превратился в воздушный павильон, взмывающий на четыре-пять этажей или выше; его конек гордо венчают два золотых дельфина, в то время как блестящая черепица, серая или синеватая, тускло мерцает под небом, обличья которого бывают самыми разными. Валы, потерны, дозорные пути принимают здесь облик сказочных украшений; стены, тщательно покрытые белилами из порошка, получаемого при перемалывании раковин, с окнами, которые затенены решетками с бесчисленными и изысканными рисунками, выражают уверенность в том, что для Киото настал мир.
В Дзюракутэе они также славят бесподобное богатство хозяина, велевшего их воздвигнуть: входные двери с тяжелыми медными створками поворачиваются на двух железных столбах, донжон усыпан звездами, по черепице крыши мчатся тигры с отделкой из драгоценных камней и драконы, словно бы кричащие в воздух, во всех главных воротах есть два прохода, для экипажей и для пеших, личная резиденция Хидэёси крыта, в традиционной японской манере, деревом, но притом изысканным кипарисом, наконец, ансамбль включает то, что необходимо любому сеньориальному дворцу, — помещения для чая, помещения для любования луной и сцену для театра но, расположенную в саду.
Что можно сказать об интерьере? На раздвижных стенах, покрытых позолотой и серебрением, скачут тигры и львы или же расцветают цветы четырех времен года, последовательность которых при переходе из комнаты в комнату соответствует совершению церемоний в зависимости от месяца. Хидэёси выбрал лучшего мастера, которого смог найти и который уже показал свой талант в Адзути, дворце его господина, — Кано Эйтоку (1543–1590).
Вокруг, внутри ограды и за оградой, поселилась семья и основные вассалы — к северу, югу и западу от резиденции (с востока простирался город). Во многих из этих сеньориальных домов, часто рассчитанных на многие сотни жителей, также были чайные павильоны и подмостки для но. В 1591 г. Хидэёси еще расширит квартал своей резиденции, велев снести все городские постройки, отделяющие его от императорского дворца, расположенного параллельно ей, но с другой стороны столицы, на востоке.
Жителям предложат очистить территорию в несколько дней; они должны будут разобрать свои жилища, сделанные из легких деревянных, бамбуковых или глинобитных конструкций, и заново их поставить в другом месте, по возможности в кварталах, где никто никогда не хотел селиться, — например, в Нисидзине, квартале ткачей, расположенном на северо-западе.
Как любитель архитектуры Хидэёси не мог отказать себе в удовольствии перестроить столицу. После десятилетий войн и переменчивой удачи она в этом очень нуждалась. Благоустройство проспектов, перенос больших храмов — перемены из года в год пробивали себе дорогу. Как и можно было ожидать, обычные увеселительные заведения, на появление которых с готовностью соглашались, занимали немного места и служили прикрытием для военного аспекта того, чему предстояло стать градостроительным планом современного Киото.
Как в давнее время, в эпоху созидания Хэйан (794), Хидэёси выдворил за стены города обременительные монастыри, стратегическое значение стен которых он понимал лучше, чем кто-либо; монахи сект Нитирэна, Дзёдо, дзэн, Тэндай должны были за свой счет организовать переселение и обосноваться в местах, где лишь новейшее расширение города создает впечатление, что они входят в городскую черту. Смятение, вызванное этой политикой, ничуть не затронуло традиционных крупнейших святилищ, чья история в большей или меньшей степени сливалась с историей Японии, поскольку они изначально были возведены далеко от центра: так, Нандзэндзи, Тофукудзи, Сёкокудзи, Кэнниндзи, Тодзи, Дайгодзи, Рокухара Мицудзи, Мёхоин, Сандзюсангэндо не шелохнулись, тем не менее все они получили субсидии на реставрацию и улучшение.
Хидэёси желал не потрясений, а опять-таки стремился к восстановлению ортодоксального порядка: с IX в. японские суверены пытались, успешно или безуспешно, заставить уважать строгое разделение светской и духовной властей.
Те же военные соображения побудили наконец построить городскую стену Киото, которая, хоть и входила — по китайскому образцу — в изначальный план, до сих пор не была возведена. Решение этой огромной задачи, провозглашенной в 1591 г., растянется на пять месяцев и завершится постройкой странного сооружения, скорее имевшего символический характер, чем реально защищавшего город. Но пока что Хидэёси вынашивал другие планы, более срочные, на его взгляд, — установки гигантского Будды, колоссальной бронзовой статуи, сравнимой с той, которая с VIII в. составляла го