– Что собираетесь снимать? – указывает на нее Ким.
– Пока не знаю, – произносит он. – Возможно, какой-нибудь особенный момент.
– А эта толпа – она разве не особенная?
– Подобные известия нынче разносятся быстро.
– Что разносится быстро?
– Ну, такого рода вещи по Интернету, – неодобрительно косится на нее мужчина. – Кто-нибудь проставляется, трое снимают, рассылают еще девятерым, от них это становится известно еще двадцати семи, и так по нарастающей. – После этих слов, будто по команде, в небо взмывает подожженная прямо у них под носом ракета и рассыпается лавиной сверкающих брызг. – И вот уже набегают незнакомцы и разносят весь дом.
– У вас не будет еще одной сигареты?
– Разумеется, – мужчина протягивает ей пачку. Они курят.
Она узнает его по походке. Он загорел, подрос на несколько сантиметров, из-за пробивающейся бородки вид у него лихой. Взгляд сразу падает на его светло-русые кудри, которые он, кажется, давно не стриг, и теперь они роскошной гривой обрамляют его лицо. Заметив его, тусовщики начинают оборачиваться.
– Ким! – Он радостно заключает ее в объятия. – Сто лет не виделись. – Парень поворачивается к мужчине, протягивает ему руку:
– Ян.
– Карл.
Девушка хихикает и лишь кивает.
– В чем дело? Вы знакомы?
– Не знаю, здесь все так странно, – отвечает она. – Стоит оставить его на пару дней в покое – и вот, пожалуйста! – Она указывает на то, что происходит вокруг, и вновь покачивает головой.
Карл с интересом прислушивается, предлагает парню закурить, тот, поблагодарив, отказывается и достает свою пачку. Тем временем на мусорные контейнеры возле булочной взгромоздились еще несколько человек. Со стороны фонтана долетают голубоватые блики.
– Не поверишь, кого там принесло на водопой. – Ян затягивается и выпускает клубы дыма в темноту. – Там лошади! Аж целая дивизия выстроилась. Семь штук, каждая в холке с человеческий рост, выше меня, стоят и бьют копытами. Если приблизишься, заметишь, что они не могут дождаться, когда придет их черед. А на них полицейские в сапогах и бронежилетах, с опущенными забралами на шлемах, каждый – словно ходячая крепость.
– Разве фонтан не укрыли?
– Наверное, так тепло, что решили повременить.
Петарды выстреливают одна за другой. Еще чуть-чуть – и разноцветные всполохи салюта начнут плавно переходить один в другой.
– Ну что, пойдем внутрь? – спрашивает Ким.
– Мы тут не единственные желающие. Боюсь, никто не откроет. Без шансов. – Он достает смартфон. – Попробую позвонить.
Парень набирает номер, прижимает трубку вплотную к уху.
– Номера не существует, – передразнивает он автоответчик. – У тебя нового нет?
– Тиль не хотел, чтобы я ему звонила, – снова качает головой она.
– Ну, а меня не было, – парирует Ян. – Откуда у меня взяться его новому номеру?
– Слыхала, – кивает она.
– В поездке о таком не думаешь.
– О чем?
– Ну, вот о всяком таком. – Он достает новую сигарету. – Пойду куплю себе пива. Вам принести?
Ким опять-таки качает головой; Карл кивает. Пока парень прокладывает себе путь сквозь толпу, пытаясь подловить только что подошедшую группу с очередным ящиком алкоголя, островок свечей растет почти незаметно, но стабильно. Сняв крышечки с только что добытых бутылок, он протягивает одну из них Карлу.
– Ну и чем ты занимаешься? – спрашивает он Ким.
– Ты считаешь, это стоит сейчас обсуждать?
– А чем еще предлагаешь заняться?
– Позвонить Анне-Мари, например.
– И думать забудь. Она не возьмет трубку.
– Ладно.
– В смысле – ладно?
– Я работаю на пряничной фабрике.
– Это розыгрыш, я полагаю?
– Пока не сдам нормально экзамены, так, чтобы можно было пойти учиться.
– Почему ты считаешь, что тебя не возьмут? Ты всегда была одной из самых одаренных. В плане творчества, я имею в виду.
– Я не собираюсь учиться на художника. Кто тебе это сказал?
– Ну, Тиль вроде бы на это намекал.
– Когда вы в последний раз с ним говорили?
– Давненько. – Он делает большой глоток, утирает губы. – Для него ты была и будешь самой выдающейся художницей всех времен.
– Надо полагать, такой вывод он сделал по тем трем картинкам, что я нарисовала за все время?
– Он бы сказал, что дело не в этом.
– Это у него от родителей, они внушили. – Ким продолжает мотать головой. – Нет, я собираюсь пойти на психолога, ты бы наверняка по мне не подумал.
Он делает глоток.
– В таком случае все мы ошибались. Хочу сказать, к лучшему.
– А ты на кого? – спрашивает она.
– Архитектор.
– Кто бы сомневался.
– Ян – реальный пацан, в Яне можно не сомневаться, – смеется он.
– А какой ты в этом видишь смысл?
– Мы так слишком далеко зайдем. Я же у тебя не спрашиваю, для чего ты выбрала психологию.
– Вообще-то пока я леплю пряники. Но могу тебе сказать почему.
– Ладно, – он ненадолго задумывается. – Так вот. Все, что нас окружает – это некие пространства. Верно?
– Согласна.
– И есть разница в том, как они организованы, в том смысле, что их форма оказывает на людей определенное воздействие. Так?
– Могу представить.
– Ну, вот что я имею в виду, в качестве примера: представь, кем бы ты была, если бы выросла в замке. Я вовсе не хочу этим сказать, что сейчас, с учетом тех условий, в которых ты выросла реально, ты какая-то плохая или еще что. Просто к тому, что пространство оказывает воздействие на развитие личности. Какие-то способствуют, какие-то скорее препятствуют успеху.
– Это не ты придумал…
– Поэтому я и собираюсь стать архитектором.
– Но это же не твоя идея!
– Моя.
– Хорошо, если ты так считаешь, тебе же лучше.
На контейнерах тем временем отплясывает уже столько народа, что время от времени кто-нибудь скатывается вниз в толпу, а на их место взбираются новые танцоры. После некоторого молчания, во время которого Ян был погружен в напряженное размышление, он решительно заводит ладонь за спину, хватает за руку Ким, произносит: «Идем!» – и начинает прокладывать путь. Девушка следует за ним, не отставая ни на шаг. Возле подъезда Тиля кучкуются несколько человек. Дверь заперта, по ней стучат и барабанят, эпизодически нестройный хор скандирует: «Энн! Энн! Энн!» Они проходят мимо практически совсем уже выцветшего тильтега и оказываются под большими окнами булочной. Витрина пуста, лишь корзины простаивают в ожидании того, когда же их снова наполнят. Кажется, словно от булочной остался лишь скелет, а все мясо отпало от кости. В тусклом свете, идущем из задней комнаты, виден силуэт фрау Треттер, стоящей прямо у окна. Глаза ее широко распахнуты, рыхлое тело застыло в оцепенении.
Держа за руку Ким, Ян встает так, чтобы оказаться в поле ее зрения. Некоторое время она не шевелится, потом прищуривается. Парень машет ей. Поначалу на ее лице читается удивление, она отступает на полшага назад, словно ей явился кто-то давным-давно как без вести пропавший. Ян делает рукой жест, словно что-то нервно вращает; фрау Треттер хлопает себя по широким карманам белого фартука, выуживает ключ, указывает на других людей, как бы прося никого лишнего не впускать, и чуть приоткрывает дверь. Звенит подвеска, обычно возвещающая о приходе нового покупателя; Ким и Ян поочередно проскальзывают внутрь. Пахнет сахарной пудрой, круассанами и детством. Булочница поспешно захлопывает дверь и дважды проворачивает ключ в замке.
Она долго не выпускает парня из объятий; от волнения ее одежда слегка пропотела, грудь колышется. Затем так же долго прижимает к себе и Ким.
– До чего же я рада, что вас сюда принесло, – утирает она капли пота со лба. – Ян! Кто бы мог подумать! А с ним и маленькая подружка нашего Тиля, верно? – Девушка трясет головой, Ян кивает. – Какое облегчение, а! Посреди всего этого сборища сумасшедших… – к витрине тем временем подошли трое молодых людей. Они пытаются привлечь к себе внимание тем, что стучат по стеклу и корчат рожи. – Пора бы им уже и вмешаться, нет? Полиции, я имею в виду. Иначе за что мы налоги платим?
– Не тревожьтесь, – парень касается ее руки. – Скоро все стихнет.
– Спасибо, – отзывается булочница. Двое прижали третьего лицом к витрине и делают вид, будто имеют его в зад. Даже при всем шуме невозможно не услышать, как они при этом громко стонут. На лице фрау Треттер читается ужас. – Конец света приближается, верно? Как они и предсказывали, нечистоты хлынут на улицы… Посмотрите на этих мартышек! Вконец испорченную молодежь стало невозможно удержать – гляньте только на весь этот сброд! Сначала они колошматят друг друга, потом начинают кидаться на мирных граждан, поганят фасады, поджигают машины, булыжники выдирают из мостовой, поджигают дома, молотят витрины – я права?
– Да нет же, фрау Треттер, это просто глупые забавы, – отвечает Ян. – Так уж сегодня принято – вот так вот собираться и веселиться.
– Но почему обязательно здесь?
– Нам туда? – Ким указывает на дверь за прилавком, ведущую в заднюю комнату.
– Но вы же не можете бросить меня с этими людьми одну!
– Не волнуйтесь, мы мигом.
– А если они разобьют окно?
– Конечно нет. Но вы спокойствия ради посидите пока в комнатке, погасите свет, подоприте дверь, а мы мигом вернемся!
Друзья проходят в дверь; там, как всегда, жужжат механические печи. Булочница прикрывает за собой тяжелую дверь, Ян помогает ей приставить тестомес. Она перебирает связку в поисках нужного ключа и отпирает дверь, ведущую на лестницу.
На лестничной клетке никого. С улицы едва проникают отголоски шума. Только слышно, как сверху доносятся мягкие басы. Ян бросается на третий этаж по ступенькам и тихо бормочет: «Фак!»
Они останавливаются у пушистого коврика с надписью «Мой дом – твой дом». Дверь в квартиру Тегетмейеров закрыта. Сразу за порогом слышны голоса, периодически проскальзывает смешок или вскрик. Оба переглядываются и делают глубокий вдох; Ян осторожно стучит. Дверь тут же распахивается, словно на нее долго давили с той стороны, и вот она наконец поддалась. Вместе с окатившим их сквозняком на них вываливается какая-то усыпанная блестками девчонка. Это Лилит. От нее доносится сладковатый запах водки, смешанной с «Ред Буллом». Поцеловав каждого в щечку, она отступает, позволяя им войти. Под потолком витают клубы дыма, в коридоре невозможно протолкнуться, светодиодные лампы убавлены до минимума. Большинство гостей – девушки, почти полураздетые. На многих парнях лишь плавки и солнечные очки. Прижавшись друг к другу, Ян и Ким пробираются вперед, оставляя позади сайдборд. Дверь, ведущая на половину родителей, заперта. Кухня переоборудована в бар, мужчина в