«Изгоняя, но не убивая». Религиозным и гражданским властям стоило бы почаще вспоминать совет Хильдегарды! Монахиня связывает немощь смертного тела и неспособность видеть истинный свет с первородным грехом. Именно учителям и наставникам, которых поставил Христос, надлежит «печься о том, чтобы все люди прежде смерти могли очиститься от своих грехов. Для этого им самим надлежит иметь сердце чистое, бодрствовать и не судить, разве что судом Всемогущего». Она говорит о необходимости уважения к бедности и бедняку ради любви Христовой: «Хотя Бог попускает богатому иметь богатство, дабы он поддерживал бедного, бедный есть и образ Его, и возлюбленное чадо».
Решительно хочется сказать, что Хильдегарда предчувствовала появление нищенствующих монахов, которые, идя вслед за братом Франциском и братом Домиником, отвоевали Госпоже Нищете почетное место, чтобы нравы стали чище, а монашеская жизнь обновилась, чтобы учение Церкви одержало победу над манихейской ересью, или, точнее, сектой.
Глава IXПоследние сражения. Духовная музыка
Вероятно, на протяжении 1170 года, после посещения Кельна, Хильдегарда совершила еще два путешествия ради проповеди: в Майнц и в швабскую провинцию. Неизвестно, каковы были в точности этапы этого последнего путешествия, в которое она отправилась, будучи уже семидесятилетней. Однако известно, что, проезжая эти удивительно живописные края, с многочисленными башнями, замками, пещерами, она остановилась в Кирхайме-на-Теке. До нашего времени там сохранилась церковь XII в., посвященная святому Мартину. Духовенство города в лице некоего Вернера — аббата или прево сообщества местных приходов — написало ей, опять же прося обязательно выслать текст проповеди, которую она перед ними произнесла (письмо LII в издании «Patrologiæ Latina»).
Аббат именует ее «матерью и невестой Агнца», и тон прошения свидетельствует о состоянии души, в котором он обращается к ней: «Поскольку благоухание Вашей добродетели достигло отдаленных мест земли, а Ваше сердце украсило мир не только благими трудами, но и пророчествами о будущем, открывая Вам небесное силою Святого Духа, мы находим, что достойно препоручить Вашей святости наше братство, хотя мы сами того недостойны». Именно поэтому они позволяют себе просить ее «в своей материнской благости благоволить написать нам и передать слова, которые Вы, просвещенная Святым Духом перед лицом нашим, а также многих других в Кирхайме, к нам обратили по поводу небрежения священнослужителей, совершающих Божественную жертву; дабы они не изгладились у нас из памяти и мы имели их всегда перед своим взором».
Сабина Фланаган в своем блестящем исследовании переписки Хильдегарды удивляется реакции этого братства священнослужителей, которых монахиня сурово призвала к более ревностному благочестию: они не только не обиделись, но и пожелали сохранить память о ее наставлениях. Впрочем, удивляться этому — значит не вполне представлять себе состояние духа общины, пережившей, видимо, охлаждение религиозного пыла, но не утратившей его окончательно. Тронутые словами Хильдегарды, эти люди почувствовали, что они их возрождают. Образ, который описала Хильдегарда, сам по себе был способен потрясти. Она вновь описывает его в ответном письме, датированном 1170 годом:
«Бодрствуя душой и телом, я увидела прекрасный образ, имевший вид дамы столь пленительной и любезной своей нежной красотой, что человеческому уму не под силу ее помыслить. Она стояла на земле и достигала небес. Лик ее был светозарен, а очи вознесены к небу. Она была облечена в белоснежную ризу из светлого шелка, а поверх нее — в хитон, украшенный драгоценными камнями — изумрудами, сапфирами, алмазами и жемчугом; ноги ее были обуты в обувь из камня оникса. Однако лик ее был запылен, одежды справа разорваны, а хитон утратил свою изящную красу. Обувь ее была замарана, и она вопияла к небесам голосом громким и жалобным, восклицая: „Внемлите, небеса: лик мой запятнан; рыдай, земля, ибо одежды мои разодраны! Стенайте и простирайтесь, бездны, ибо обувь моя запятнана! Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, я же не имею ни утешителя, ни посоха, на который опереться“».
«И еще говорила: „Я пребывала в сердце Отца, пока Сын Человеческий, Который был зачат и родился от Девы, не пролил Свою кровь. Он обручился со мною и омыл меня Своей кровью, возродив чистым и простым обновлением от воды и Духа, то есть от того, что прежде было иссушено и отравлено ненавистью змея. Те, кому пристало печься обо мне, то есть священнослужители, благодаря которым мой лик должен бы воссиять, как заря, и усердием которых одежды мои должны бы блистать подобно молнии, хитон — искриться драгоценными камнями, а обувь — быть белоснежною, замарали мой лик грязью, разорвали мои одежды; из-за них померк мой хитон и черна моя обувь. Те, которые должны были меня украсить, разорили меня“». И она перечисляет, какие оскорбления нанесли ей люди, которые должны были заботиться о ее красоте. «Священники Христовы, которым следовало бы хранить мою чистоту и служить мне в чистоте, лишь растравляют раны, в своей непомерной алчности обходя церкви одну за другой».
Хильдегарда говорит и о последствиях преступной алчности: «Лжесвященники обманывают сами себя, ибо желают пользоваться честью священнослужения, не исполняя его обязанностей, что невозможно, ибо никому не дается награда без труда. Как только благодать Божия касается человека, она побуждает его трудиться, чтобы получить воздаяние».
В эпоху Хильдегарды церковные бенефиции еще не раздавались столь щедро номинальным служителям Церкви, не заботившимся об исполнении своих обязанностей, столь щедро, как это будет впоследствии, в XIV и XV вв. и в классическую эпоху: в силу конкордата 1516 года монарх получал право назначения епископов и аббатов монастырей. Но стремление получать доходы, которые полагались за исполнение церковной должности, не исполняя самой должности, — увы, склонность, присущая человеку в любые времена. Видимо, Хильдегарда понимала, что и алчность сильных мира, и гнев народа однажды обрушатся на этих священников, пытающихся обратить свою должность в монету: «Безрассудные князья и народ устремятся на вас, о священники, пренебрегшие Мною. Они изгонят вас, и обратят в бегство, и захватят ваши богатства, ибо вы в свое время не радели о служении. И скажут о вас: „Отвратимся от Церкви с ее прелюбодеяниями, хищением, злокозненными людьми“. И, совершая сие, захотят угодить Богу, ибо скажут, что из-за вас Церковь растлилась (…), и многие внутренне возмутятся против вас, и многие народы будут ложно мыслить о вас, видя, как вы почитаете свое священническое служение и посвящение за ничто. Они будут помогать мирским царям и князьям изгонять вас из своих пределов, ибо вы злыми делами предали непорочного Агнца». Хильдегарда утверждает, что в этом видении ей раздался голос с небес: «Таков образ Церкви».
Она продолжает описывать видение: «И вновь я, убогое создание, увидела образ жены, державшей высоко в воздухе меч, извлеченный из ножен; одна сторона его лезвия была обращена к небесам, другая — к земле. Меч был простерт над духовным народом, который некогда прозревал пророк, восклицая в радости сердца: „Кто сии, летящие, как облака, и подобные голубицам в проемах окна?“ Этим людям, вознесенным от земли и отделенным от остальных, подобает жить свято, сохраняя голубиную простоту в делах и нравах. Ныне же и в делах, и в нравах они растленны». И все же видение заканчивается ободряющей нотой: она видела также священнослужителей чистых и простых душой, и Бог глядел на них так же, как в то время, когда ответил пророку Илии: «Осталось в Израиле семь тысяч человек, не преклонявших колени пред Ваалом». «Ныне, да исполнит вас неугасимый огонь Святого Духа, дабы вы обратились на лучший путь».
Проповедь в Кирхайме, по всей вероятности, черпает пищу в том величайшей силы и точности образе, который описывается в письме, написанном в ответ на просьбу местного духовенства. Это, конечно, суровое предостережение, но, видимо, оно достигло цели, раз адресаты пожелали заполучить текст.
Предположительно, во время своего пребывания в Швабии Хильдегарда заехала и в аббатство Хирсау, близ Фрейденштадта, в ее время бывшее одним из известнейших монастырей Ордена бенедиктинцев. Оно было основано в XI в., приняло клюнийскую реформу и имело более ста дочерних монастырей. Сегодня от него ничего не осталось, кроме Эйлентурма — прекрасной квадратной башни начала XII в., возвышавшейся в монастырском дворе, напротив церкви. В первом этаже ее, принадлежавшем когда-то библиотеке аббатства, сохраняются немногие фрагменты былой обители. С этой библиотекой связаны воспоминания о Конраде из Хирсау, бывшем почти современником Хильдегарды и всеми силами учившем почитанию классических авторов античности — Цицерона, Горация, Овидия и других, которых считал источниками культуры, обязательными для изучения в монастырях, чтобы монахи развивали в себе вкус к красоте, тонкость выражения, литературное чутье.
Но нам лучше вернуться к предыдущему путешествию Хильдегарды в сторону Майнца, потому что оно оказалось связанным с затруднениями, омрачившими последние годы ее жизни и вместе с тем побудившими написать прекрасные страницы, особенно о музыке.
В письме высшему духовенству города она описывает, что случилось: «В видении (…) мне было велено написать о том, что заповедано нам наставниками (Хильдегарда и ее монастырь подчинялись архиепископу Майнца) по поводу одного усопшего, погребение которого было у нас совершено священником и без всяких преткновений. Несколько дней спустя после его погребения наши наставники приказали извлечь его из кладбищенской земли. Охваченная ужасом, который можно себе вообразить, я, как всегда, обратилась к истинному Свету — и вот что узрела в своей душе: если, по их приказанию, мы исторгнем тело усопшего, то это наведет на нас великую погибель, которая в виде густой тьмы опустится на место, где мы находимся, и охватит нас наподобие черного облака, какие возникают перед бурей или грозой. Потому мы не хотели извлекать тело умершего, который был исповедан, помазан, причащен и погребен безо всяких помех, и не подчинились приказаниям тех, кто хотел нас к этому принудить. Мы не пренебрегли советом праведных мужей или прелатов, но боялись (…) нанести оскорбление человеку, который при жизни принял Христовы таинства. Однако, чтобы не ослушаться во всем, мы, как нам было велено, прекратили петь Божественные хвалы и воздерживались от причащения Тела Господня, тогда как обычно мы принимали его каждый месяц. В то время, когда я и сестры горевали обо всем этом и, сокрушенные тяжким бременем, пребывали в сильной печали, я услышала в видении такие слова: „Не подобает вам из-за человеческих слов воздерживаться от таинства, ибо в него облеклось спасительное Слово, которое родилось, не нарушив девства Марии. Однако вам надлежит испросить разрешения ваших начальников, наложивших запрет“, (…) Я услышала, что виновна оттого, что не предстала перед наставниками с совершенным смирением и преданностью, прося их о разрешении принимать Причастие; ибо нам не могло быть вменено в вину то, что мы приняли этого человека, погребенного после совершения всех обрядов, приличествующих христианину, и препровожденного в Бинген обычным порядком, на что не последовало никаких возражений». Чтоб