– Зачем?
– Не знаю. И даже не знаю, где этот пакет. Я… не могу… я не знаю, где пакет. Там… там их книги…
– Его так и не нашли?
– Нет, не нашли.
– Предметы представляли какую-то личную ценность?
– Не думаю… или… может быть…. Мне кажется… Судя по картине, которая у меня сложилась из обрывков воспоминаний и описанных фактов… которые мне описывали… судя по всему этому, Стив очень умен.
– Надо думать.
– Потому что я размышлял, зачем это нужно; я пытался понять, где книжки, сумочки и все остальное и зачем понадобился пакет. Когда… когда я думал об Анджело и Лос-Анджелесе, я припомнил, что после убийства девушки все ее вещи складывали в пакет и выбрасывали в мусорный бак… в его мусорный бак. А там же улики, понимаете? Книжки и сумочки – это улики.
После этого Бьянки рассказал, как отвез тела девушек туда, где их нашли:
– Я вылез из машины, прошелся по тупику, развернулся и направился на Уиллоу-роуд, и тут Стив исчез, а я появился.
– Значит, вы вернулись именно в этот момент? Как вы себя ощущали по возвращении?
– Будто только что подрался, понимаете? Я имею в виду, что устал еще сильнее, чем в начале. Были растерянность, легкий испуг – я не понимал, как здесь очутился. Первое, что я… что я увидел… я повернулся и увидел парк… парк Фэйрхейвен? Это он? Сначала я увидел… парк, и арку, и все остальное. И при этом – вот честно, так и было, – я… ужасно странно, потому что я не просто стоял, а шел, и вроде как оглянулся на ходу, и тут заметил арку – вход в парк, и продолжал идти, пытаясь сообразить, что я здесь делаю и как меня сюда занесло, но так и не понял. Тут меня уже начало серьезно потряхивать. Я наткнулся на свой грузовик. И не помнил, чтобы оставлял его там. Брюки у меня были порваны – я запомнил, потому что вдруг почувствовал, как потянуло холодом, и посмотрел вниз, а штанины с внутренней стороны разошлись.
– Как вы порвали брюки?
– Не знаю. Они… если на мне в ту ночь была та пара, о которой я думаю, то там уже была небольшая прореха. Шаговый шов там очень хлипкий. Может, он разошелся, когда я переносил тела. Думаю, всему виной движение, когда я наклонился, чтобы поднять тело, и материя натянулась. Но это всего лишь предположение.
– То есть именно шов разошелся, а не ткань порвалась?
– Да, просто шов. Тут я тоже только предполагаю, потому что вроде не слышал треска рвущейся ткани. Я сел в грузовик и уехал домой.
– Рассказывая о надругательстве над девушками, вы заметили, что воспоминания о нем вас не возбуждают. Почему вы считаете, что они должны вас возбуждать?
– Потому что я… я никогда… я никогда не участвовал в… э… Я занимался сексом лишь по взаимному согласию, и я… я возбуждаюсь. Меня это заводит, понимаете?
– С партнершей, которая согласна.
– Действительно, это… знаете, это на самом деле прекрасно. Даже когда… даже в тот единственный раз, когда я спал с проституткой, – всего однажды… Даже тогда, хоть ощущения были другие, эмоциональное и физическое возбуждение было просто невероятным, понимаете, это же так по-человечески… А при мысли об убитых девушках ничего такого нет.
Подробности. Бьянки подтвердил ход событий, установленный полицией в ходе следствия. Он излагал информацию от собственного лица, не превращаясь в Стива. Но что это значило?
Чарлз Моффетт оспаривал версию о расщеплении личности еще и потому, что Стив и Кен выглядели не столько реальными личностями, сколько надуманными карикатурами на плохого и хорошего человека. Также психиатр полагал, что Стив отдает Кену приказы и может даже довести до самоубийства. По мнению доктора Моффетта, проблема лежала куда глубже и у Кена, возможно, присутствовал психотический бред.
Официальный комментарий звучал так: «Бьянки следует поставить диагноз „психопатия, вероятная шизофрения недифференцированного типа“». Моффетт также отмечал, что Бьянки «следует признать невменяемым. Хотя рассудком он отличает хорошее от плохого, сочетание сильнейшего альтер-эго, психического расстройства и недостаточного осознания жестоких черт собственной личности не позволяют ему полноценно контролировать себя и руководить своими действиями».
Психиатр делал следующий вывод: «Сущность этого в высшей степени уникального психиатрического случая, по моему мнению, в том, что нельзя быть наполовину убийцей, наполовину невменяемым, а пациент сочетает обе ипостаси».
Однако остальные не разделяли мнения Моффетта. Бульшую часть дня Бьянки сидел в одиночестве. К нему захаживали посетители – полицейские эксперты, адвокат и Джон Джонсон, – и все же Кен проводил наедине со своими мыслями гораздо больше времени, чем обычный человек. Доктор Уоткинс запустил процесс осознания совокупности воспоминаний, а доктор Эллисон научил Кена вести диалог со Стивом. К тому моменту, когда с обвиняемым увиделся доктор Моффетт, симптомы расщепления личности заметно ослабли. Бьянки уже был не тем человеком, что при аресте. Как это выразить на точном языке диагнозов, никто не знал. Но главное – беллингхемская полиция получила дополнительную информацию для признания Кена виновным.
Глава 12
1 июня по поручению судьи с Кеном Бьянки встретился психиатр Сол Фэрштайн из Беверли-Хиллз. Доктор Фэрштайн не поддерживал версию о расщеплении личности и считал Бьянки абсолютно вменяемым. Как и в беседах с доктором Моффеттом, разговор коснулся убийства двух женщин в Беллингхеме, а также подростковых переживаний Кена.
Бьянки опять рассказывал, как боялся матери, любил отца и подвергался унижениям. Говорил он и о своих первых сексуальных опытах. По его словам, он потерял девственность в шестнадцать лет с разбитной старшеклассницей:
– Она была худющая как спичка, но притом со здоровенными буферами, понимаете, прямо-таки… У нее была куча знакомых, и она спала почти с… Вот честно, просто чудо, что она оказалась не заразной. Я от нее ничего не подцепил, но она была первой, кого… первой, кто мне дал, понимаете?
– Каким же был первый раз?
– Все шло… по порядку, – усмехнулся Бьянки. – Целая очередь выстроилась. Кажется… дело было то ли у нее, пока родители отсутствовали, то ли в… в «клубе», который соорудили рядом с Кортрайт-лейн, где я тогда жил. Когда мы туда переехали, на другой стороне и дальше по улице был лес. Теперь там все застроено. А тогда был лес. Ребята построили там домик на дереве, куда она часто забиралась. Но она же была… подстилкой.
– Для вас это был приятный опыт?
– Ну да.
– Вы сказали: чудо, что вы ничего от нее не подцепили. Вы использовали «резинку»?
– Ах да, вот почему! Ну и глупость я сморозил! Да, с ней я всегда… всегда надевал «резинку».
– Вы сморозили глупость?
– Ну, когда сказал, что ничего не подцепил… Ведь ничего и не подцепишь, если пользуешься «резинкой». Правильно?
– Так вы всегда пользовались «резинкой»?
– Ну да. Как и все… У нее даже был свой запас.
– Очень предусмотрительно.
– Да уж. Тут она молодец. В самом деле. Понимаете, ей просто нравилось этим заниматься, и… она… В школе дура, в постели умница – вот из таких.
Бьянки продолжал рассказывать о своем сексуальном опыте. По словам Кена, половое образование, причем довольно консервативное, он получил главным образом на улице. Кроме того, он признался, что дома разглядывал фото в журналах.
– Вы разглядывали фото, покупали журналы, ходили в кино?
– А то как же! У меня постоянно стоял. У родителей дома повсюду валялись журналы и я… я, можно сказать, случайно на них натыкался. Отец с матерью плохо прятали такие издания, и я время от времени их находил. И это меня возбуждало. Понимаете, у меня… Я ведь ничего об этом не знал. Вы должны понимать… Эти «мокрые сны», когда я еще был ребенком… они меня испугали. Понимаете, ведь рядом не нашлось никого… никого, к кому я мог обратиться и спросить: эй, слушай, тут такое дело, ты не знаешь, что это было? Богом клянусь, я помню ту первую ночь, и когда я проснулся, то подумал: что-то не так. Меня это напугало. Раньше такого не было, и я не понимал, в чем дело.
Единственным важным дополнением, которое сделал Бьянки в беседе с Солом Фэрштайном, были существенные подробности беллингхемского двойного убийства. Он изложил эту информацию без гипноза. Сначала речь зашла о веревке, которой связывали жертв.
– Кажется, это был какой-то шнур – белый шнур, – который хранился у меня дома. Такие применяют на вытяжке. В больницах, когда люди лежат на вытяжке после переломов. Он очень прочный. Он… знаете, подходит почти для всего. По-моему, его и использовали. Я почти уверен.
– Вы захватили его из дома вместе… одновременно с пистолетом?
– Нет; под сиденьем грузовика лежал желтый пакет. И тут я не понимаю… Мне трудно сказать, как он там очутился. В пакете уже было все необходимое – эластичные бинты, та веревка, «резинки»… презервативы… Они были в том желтом пакете.
Бьянки раскрыл жуткие подробности преступлений: как совершал насилие, как использовал разные презервативы и потом смыл их в унитаз. Описал комнаты, где находилась каждая из девушек, пока он занимался сексом с другой. Упомянул, что Диану Уайлдер изнасиловал на коврике в ванной комнате, – полиции еще раз предстояло проверить образцы волокон коврика из ванной.
По словам Кена, длинный шнур он разрезал на части специально для удушения. Убийства совершались в недостроенном подвале.
Бьянки признался, что во время убийств испытывал невероятный гнев. Ярость была направлена не на девушек, это было всеобъемлющее, неконтролируемое, животное неистовство.
– Животное – потому что руки у меня просто… В общем, тряслись и… я как будто… я видел, как костяшки пальцев все больше белеют, и в общем, я обмотал шнур вокруг кисти, и он затягивался все туже и туже.
– Вы находились позади жертв?
– Ну да. Шнур шел как бы сбоку. Они лежали лицом вниз.
– То есть вы нависали над ними?
– Точно. Да.
Затем Бьянки рассказал, как собрал вещи в пластиковый пакет, отогнал грузовик к школе и выкинул пакет в мусорный бак.