Роман нажал кнопку внутренней связи:
– Как ты себя чувствуешь, Натан?
Доктор Натан Хелсингер испуганно повернулся к смотровому окну и только теперь заметил за стеклом Романа.
– Я в порядке. Совершенно здоров.
– Никаких симптомов?
– Я уже сказал, я в порядке.
Некоторое время Роман пристально разглядывал его. Коллега выглядел вполне здоровым, только несколько бледным и напряженным.
Испуганным.
– Когда закончится карантин? – спросил Хелсингер.
– Прошло только тридцать часов.
– У астронавтов симптомы проявились через восемнадцать.
– Они находились в условиях микрогравитации. Мы не знаем, чего ожидать на Земле, и не можем рисковать. Сам знаешь.
Резко отвернувшись, Хелсингер снова уставился в телевизор, но Роман успел заметить слезы у него на глазах.
– Сегодня день рождения моей дочки.
– Мы послали ей подарок от твоего имени. Твоей жене уже сообщили, что ты не сможешь приехать. Ты – на борту самолета, летящего в Кению.
Хелсингер горько рассмеялся:
– Ты все предусмотрел, да? А если я умру? Что ты ей скажешь?
– Что это случилось в Кении.
– Неплохое место, не хуже любого другого. – Он вздохнул. – Так что вы ей подарили?
– Твоей дочери? Полагаю, Барби-доктора.
– Именно такую куклу она и хотела. Откуда вы узнали?
У Романа зазвонил сотовый.
– Я загляну к тебе попозже, – пообещал он и отвернулся от окна, отвечая на звонок.
– Доктор Роман, это Карлос. Мы получили кое-какие результаты анализа ДНК. Вам лучше приехать и увидеть все своими глазами.
– Уже еду.
Доктор Карлос Микстал сидел перед лабораторным компьютером. Данные бежали по монитору бесконечным потоком:
GTGATTAAAGTGGTTAAAGTTGCTCATGTTCAATTATGCAGTTGTTGCGGTTGCTTAGTGTCTTTAGCAGACACATATGAAAAGCTTTTAGATGTTTTGAATTCAATTGAGTTGGTTTATTGTCAAACTTTAGCAGATGCAAGAGAAATTCCTGAATGCGATATTGCTTTAGTTGAAGGCTCTGT…
Данные состояли всего из четырех букв – G, Т, А и С. Это была последовательность нуклеотидов, а буквы представляли собой строительные блоки, из которых состоит ДНК – генетический план любого живого организма.
Карлос повернулся на звук шагов с таким выражением лица, что Роману все стало ясно. Карлос был напуган. «Как Хелсингер, – пронеслось в голове у Романа. – Все боятся».
Он подсел к Карлосу.
– Это она? – спросил он, указывая на экран.
– Это из организма, которым заразился Кеничи Хираи. Мы взяли ее из останков, которые… соскребли со стен «Дискавери».
«Останки» – подходящее название тому, во что превратилось тело Хираи. Слипшиеся клочки тканей, которыми были заляпаны стены шаттла.
– Бо́льшая часть ДНК осталась нераспознанной. Мы не знаем, что это за код. Но мы можем идентифицировать последовательность на экране. Это ген кофермента F420.
– И что это?
– Фермент, характерный для домена археона.
Роман выпрямился, ощутив легкий приступ тошноты.
– Значит, все подтвердилось, – пробормотал он.
– Да. У этого организма определенно есть ДНК археона. – Карлос помолчал. – Но боюсь, все гораздо хуже.
– Что значит «гораздо хуже»? Разве может быть хуже?
Карлос нажал несколько клавиш, и на экране появилась другая нуклеотидная последовательность.
– Мы обнаружили еще один кластер генов. Сначала я подумал, что произошла ошибка, но потом получил подтверждение. Этот кластер соответствует Rana pipiens, леопардовой лягушке.
– Что?
– Именно так. Одному Богу известно, как туда попал ген лягушки. А сейчас станет по-настоящему страшно. – Карлос перешел к очередному сегменту генома. – Еще одна опознаваемая группа, – пояснил он.
По спине Романа пробежал холодок.
– И что это за гены?
– Эта часть ДНК характерна для Mus musculis. Мышь обыкновенная.
Роман пристально уставился на него:
– Это невозможно.
– У меня есть подтверждение. Эта форма жизни каким-то образом включила в свой геном ДНК млекопитающих, что добавило ей новые ферментативные способности. Она способна меняться. Эволюционировать.
«Во что?» – подумал Роман.
– Это еще не все. – Карлос снова нажал несколько клавиш, и на мониторе появилась новая последовательность нуклеотидов. – Данный кластер также не принадлежит археону.
– Что это? Снова ДНК мыши?
– Нет. Эта часть – из генома человека.
Романа прошиб холодный пот. Волосы зашевелились у него на голове. Он потянулся к телефону.
– Соедините меня с Белым домом, – попросил он. – Мне нужно поговорить с Джаредом Профиттом.
Ему ответили после второго гудка:
– Говорит Профитт.
– Мы проанализировали ДНК, – сказал Роман.
– И что?
– Ситуация хуже, чем мы ожидали.
18
Его руки дрожали от усталости, и Николай остановился передохнуть. После нескольких месяцев в космосе его тело ослабло и отвыкло от физического труда. В условиях микрогравитации не приходится поднимать тяжести и почти нет необходимости напрягать мышцы. Последние пять часов они с Лютером работали не останавливаясь и уже успели починить антенны диапазона S, разобрать и снова собрать шарнирный привод. И вот Николай изнемог. Усилие, которое он прилагал, сгибая руки в объемном скафандре, заметно затрудняло даже самые простые действия.
Работа в этом скафандре сама по себе была испытанием. Чтобы спасти человеческое тело от воздействия температуры, колеблющейся в диапазоне от – 150 до +120 градусов, и обеспечить давление, защищающее астронавта от космического вакуума, скафандр сделан многослойным: в нем есть слой алюминированного майлара, оболочки из нейлонового рипстопа[39] и огнеупорной ткани ортофабрик, гермооболочка, а под всем этим – еще костюм водяного охлаждения. Плюс ко всему приходится тащить на себе ранец жизнеобеспечения, в котором содержатся вода, кислород и радиооборудование; он также оснащен реактивной установкой для перемещения в открытом космосе. По сути, такой скафандр – громоздкий и трудноуправляемый персональный космический корабль, сковывающий движения до такой степени, что простая операция вроде затягивания болта требует от астронавта огромных усилий и предельной концентрации внимания.
Работа утомила Николая. Руки сводило судорогой в неуклюжих перчатках, и с него градом тек пот.
А еще ему хотелось есть.
Он глотнул воды из вмонтированной внутри скафандра трубки и тяжело вздохнул. Вода была странной, с рыбным привкусом, но Николай не придал этому значения. В условиях микрогравитации все приобретает странный вкус. Он глотнул еще немного воды и почувствовал, что облил подбородок. Он не мог добраться до внутренностей шлема и вытереть воду, а потому, решив не обращать на это внимания, посмотрел вниз, на Землю. Увидев родную планету вот так, во всем ее великолепии, он вдруг почувствовал головокружение и легкий приступ тошноты. Николай закрыл глаза, ожидая, что дурнота пройдет. Его просто немного укачало; такое часто случается, когда Земля неожиданно попадает в поле зрения. Когда желудок успокоился, Николай вдруг заметил новое ощущение: пролитая вода теперь текла вверх по щеке. Он поморщился, стараясь стряхнуть каплю, но та продолжала скользить по коже.
«Здесь же микрогравитация, здесь нет верха и низа. Вода вообще не должна куда-либо течь».
Он начал трясти головой, ударяя рукой по шлему.
Но капля продолжала двигаться вверх по лицу, оставляя мокрую дорожку. Она ползла к уху. Вот она достигла края шлемофона. Ткань наверняка впитает влагу и не даст капле протечь дальше…
Вдруг Николай замер. Капля скользнула под край шлемофона. И теперь протискивалась к уху. Нет, это не вода, не струйка пота, у этой влаги есть какая-то цель. «Она живая».
Николай метнулся влево, затем вправо, стараясь сбросить каплю. Он сильно ударил по шлему. Безуспешно – влага продолжала двигаться, забираясь под наушник.
Николай принялся извиваться в лихорадочном танце, и картинка перед его глазами менялась с головокружительной скоростью: Земля, чернота космоса, Земля, космос…
Влага скользнула ему в ухо.
– Николай! Николай, пожалуйста, ответь! – звала Эмма, наблюдая за движениями космонавта на мониторе. Он крутился и вертелся, а его руки в перчатках отчаянно колотили по шлему. – Лютер, похоже, у него припадок!
В кадре появился Лютер – он спешил на помощь своему напарнику. Николай, тряся головой, продолжал молотить руками по шлему. Эмма слышала их диалог на ультравысокой частоте.
Лютер спросил:
– Что случилось, в чем дело?
– Ухо… У меня в ухе…
– Болит? Ухо болит? Посмотри на меня!
Николай снова ударил по шлему.
– Оно пробирается глубже! – кричал он. – Вытащите его! Уберите его!
– Что с ним? – закричала Эмма.
– Я не знаю! Боже, он в панике…
– Он слишком близко к стойке с инструментами. Оттащи его, пока он не порвал скафандр!
На мониторе было видно, как Лютер схватил своего партнера за руку.
– Ладно, Николай. Отправляемся обратно в шлюз.
Вдруг космонавт вцепился в свой шлем так, словно хотел сорвать его.
– Нет! Не делай этого! – закричал Лютер, он схватил напарника за обе руки, изо всех сил стараясь сдержать его.
Николай и Лютер метались туда-сюда, фалы извивались, опутывая их тела.
Григгс, Диана и Эмма в ужасе следили за драмой, разворачивающейся за пределами станции.
– Лютер, стойка! – крикнул Григгс. – Не повредите скафандры!
Только он произнес это, как Николай резко и сильно изогнулся в руках Лютера, ударившись шлемом об опору. Похожая на белый туман струйка начала сочиться из защитного стекла шлема.
– Лютер! – воскликнула Эмма. – Проверь его шлем! Проверь его шлем!
Лютер пристально осмотрел защитное стекло на шлеме Николая.
– Черт, у него трещина! – крикнул он. – Я вижу, как через нее выходит воздух! У него декомпрессия!
– Нажми кнопку экстренной подачи кислорода и тащи его на станцию, быстро!
Лютер включил экстренную подачу кислорода в скафандр Николая. Дополнительный воздушный поток поможет некоторое время поддерживать давление в скафандре, и Николай сможет вернуться на станцию живым. Продолжая бороться со своим напарником, Лютер потащил его к шлюзу.