– Тот организм, который я видела, еще не сформировался, – продолжила Эмма. – Он больше походит на группу клеток. Но с сосудистыми каналами. И сократительными движениями. Он пульсировал, словно культура клеток сердечной мышцы.
– Быть может, это и есть культура. Группа слипшихся одиночных клеток.
– Нет. Нет, думаю, это единый организм. Молодой организм, развивающийся.
– И что из него получится?
– В ВИМИИЗе знают, – отозвалась Эмма. – Эти существа росли в трупе Кеничи Хираи. Переваривая его органы. Когда его тело разложилось, они, видимо, распространились по всему шаттлу.
«Который военные немедленно поместили на карантин», – мысленно продолжил Джек, вспомнив о вертолетах и людях в скафандрах.
– Они растут и в трупе Николая.
– Избавьтесь от тела, Эмма! – воскликнул Джек. – Не теряйте времени.
– Мы сейчас этим и занимаемся. Лютер готовится выбросить тело через шлюз. Будем надеяться, что космический вакуум убьет этот организм. А ведь это историческое событие, Джек. Первые похороны человека в космосе. – Она рассмеялась, но потом, запнувшись, умолкла.
– Послушай, – сказал он, – я верну тебя домой. Даже если придется полететь на какой-нибудь дурацкой ракете, чтобы забрать тебя.
– Они не позволят нам вернуться домой. Теперь я это понимаю.
Джек никогда не слышал, чтобы Эмма говорила таким убитым тоном, и это разозлило его. Наполнило отчаянием.
– Эмма, прекрати пугать меня!
– Я просто стараюсь реально смотреть на вещи. Я видела врага, Джек. Химера – сложная многоклеточная форма. Она двигается, размножается. Она использует против нас ДНК, наши гены. Если это результат биоинженерии, какой-то террорист создал идеальное оружие.
– Тогда он наверняка создал и защиту от него. Никто не станет выпускать на волю новое оружие, не зная, как самому от него защититься.
– Фанатик станет. Какой-нибудь террорист, стремящийся убивать людей как можно больше. А этот организм умеет убивать. И не только убивать, но и размножаться. Распространяться. – Эмма умолкла. А затем в ее голосе зазвучали усталые нотки. – Зная об этом, я прекрасно понимаю, что мы не вернемся домой.
Джек сорвал наушники и уронил голову на руки. Он долго сидел в зале совсем один, и голос Эммы продолжал звучать у него в ушах. «Я не знаю, как спасти тебя, – думал он. – Я даже не знаю, с чего начать».
Он не слышал, как открылась дверь. Он поднял взгляд, только когда его окликнула Лиз Джанни из Управления полезной нагрузки.
– Мы нашли имя, – объявила она.
Джек в недоумении покачал головой:
– Что?
– Я же обещала проверить, какой из экспериментов пришлось уничтожить из-за разрастания грибка. Оказалось, это была клеточная культура. Ведущий исследователь – доктор Хелен Кёниг, морской биолог из Калифорнии.
– И что она?
– Исчезла. Две недели назад уволилась из лаборатории в «СиСайенс». С тех пор о ней ничего не слышно. И еще, Джек, неожиданный поворот. Я только что разговаривала кое с кем из «СиСайенс». Мне сообщили, что федеральные следователи девятого августа устроили набег на лабораторию Кёниг. И забрали все ее архивы.
Джек выпрямился:
– И что же за эксперимент был у Кёниг? Какую клеточную культуру она отправила на станцию?
– Одноклеточный морской организм. Их называют археонами.
21
– Эксперимент должен был длиться три месяца, – пояснила Лиз. – Наблюдение за размножением археонов в условиях микрогравитации. Культура начала показывать неестественные результаты. Резкий рост, кустообразные формации. Она размножалась с поразительной скоростью.
Джек и Лиз шли по одной из дорожек Космического центра Джонсона, мимо пруда с фонтаном, выбрасывавшим воду в неподвижный воздух. День был ужасно жарким и душным, но они чувствовали себя безопасней, разговаривая на улице; здесь, по крайней мере, можно было поговорить наедине.
– В космосе клетки ведут себя иначе, – заметил Джек. – По этой причине культуры и выращивались на орбите. В земных условиях ткань растет горизонтально, как бумага выстилая чашку, в которой ее культивируют. Отсутствие притяжения в космосе позволяет тканям расти в трех направлениях, и они могут принимать формы, которых никогда не образовывали на Земле.
– Зная о том, какими интересными были эти исследования, – продолжала Лиз, – поражаешься, что эксперимент был так резко прекращен по истечении всего шести с половиной недель.
– Кто прекратил эксперимент? – спросил Джек.
– Приказ поступил непосредственно от Хелен Кёниг. Очевидно, она проанализировала образцы археона, которые «Атлантис» доставил на Землю, и решила, что они заражены грибком. Она велела уничтожить культуры, находящиеся на МКС.
– И их уничтожили?
– Да. Но странно то, каким образом. Экипажу не позволили просто упаковать их и выбросить, как обычно поступают с неопасными организмами. Нет, Кёниг попросила отправить культуры в тигель и сжечь. А затем выбросить пепел за борт.
Джек остановился и посмотрел на собеседницу:
– Если доктор Кёниг биотеррористка, зачем ей уничтожать собственное оружие?
– Ты не хуже меня знаешь ответ на этот вопрос.
Джек немного поразмышлял, пытаясь найти рациональный ответ, но так его и не нашел.
– Расскажи мне об эксперименте поподробнее, – попросил он. – Что такое этот археон?
– Мы с Петровичем просмотрели научную литературу. Археон – это аномальный домен одноклеточных организмов, называемых экстремофилами – «любителями непригодных для жизни условий». Их открыли всего двадцать лет назад, они обитают и буйно размножаются возле кипящих вулканических образований на морском дне. Они также обнаружены в полярных ледяных шапках и в камнях из земных глубин. В местах, где, как нам казалось, жизнь не может существовать.
– Значит, они что-то вроде жизнестойких бактерий?
– Нет, они совершенно иная форма жизни. Их название буквально означает «древние». Они такие древние, что дата их происхождения совпадает с датой происхождения жизни на Земле. Тогда даже бактерий не существовало. Археоны – одни из первых обитателей планеты и, вероятно, будут последними, кто на ней останется. Не важно, что произойдет – начнется ли атомная война, упадет ли астероид, – они надолго переживут нас. – Лиз помолчала. – В каком-то смысле они и есть завоеватели Земли.
– Они заразны?
– Нет. Археоны безопасны для людей.
– Тогда это не наш организм-убийца.
– А что, если вместо этой культуры было что-то еще? Что, если она перед самой отправкой поместила туда какой-то другой организм? Любопытно, что Хелен Кёниг исчезла в самое сложное время.
Джек на некоторое время замолчал, раздумывая, почему Хелен Кёниг приказала уничтожить свой эксперимент. Он помнил, что Гордон Оби сказал на собрании. Возможно, это была вовсе не диверсия, а нечто не менее страшное. Ошибка.
– Еще кое-что сильно встревожило меня, – снова заговорила Лиз.
– Что?
– То, как эксперимент финансировался. Исследования, которые ведутся вне НАСА, проходят конкурс, чтобы оказаться на борту станции. Ученые подают заявки в УИОБИМ,[43] объясняя возможную коммерческую пользу эксперимента. Мы рассматриваем эти заявки, затем отправляем в различные комиссии и уже потом отдаем предпочтение тому или иному эксперименту. Процесс занимает много времени – минимум год.
– Как долго рассматривалась заявка на археон?
– Шесть месяцев.
Джек нахмурился:
– Заявку провели по всем инстанциям так быстро?
Лиз кивнула:
– Быстрый путь. Этому эксперименту не пришлось соревноваться за финансирование в НАСА, как большинству других. Его участие спонсировали. Кто-то заплатил за то, чтобы послать его на станцию.
В действительности отправка на борт полезной нагрузки от коммерческих пользователей была одним из способов, которым НАСА поддерживало материальную жизнеспособность МКС.
– И зачем какой-то компании тратить огромные деньги – я подчеркиваю, огромные деньги, – чтобы вырастить в пробирке, по сути, никому не нужные организмы? Любопытство ученого? – Она скептически фыркнула. – Я так не думаю.
– Какая компания заплатила за эксперимент?
– Фирма, на которую работала доктор Кёниг. «СиСайенс» из Ла-Хойи, Калифорния. Они занимаются созданием коммерческих продуктов морского происхождения.
Отчаяние, которое охватывало Джека ранее, отступило. Теперь у него была информация, с которой можно работать. План действий. Наконец он может сделать хоть что-то.
– Мне нужен адрес и телефон «СиСайенс», – сказал он. – И имя человека, с которым ты говорила.
Лиз отрывисто кивнула:
– Считай, что все это у тебя уже есть.
Диана очнулась от тревожного сна, голова болела, а сновидения продолжали затуманивать разум. Ей виделась Англия, дом в Корнуолле, где она жила еще девочкой. Дорожка, вымощенная аккуратными кирпичиками, вела ко входу, увитому розами. Во сне она открывала небольшую калитку и слышала привычный скрип несмазанных петель. Вот она идет по дорожке к дому. Всего пять-шесть шагов, и Диана, оказавшись перед дверью, откроет ее. Крикнет, что она дома, наконец-то дома. Ей хотелось, чтобы мама обняла ее и простила. Но пять шагов превратились в десяток. В два десятка. Диана не могла попасть в дом, дорожка становилась все длиннее и длиннее, и в конце концов дом отдалился, уменьшившись до размеров игрушки.
Диана проснулась от собственного отчаянного крика; ее руки были вытянуты вперед.
Она открыла глаза и заметила, что на нее смотрит Майкл Григгс. Его лицо частично скрывали защитная маска и очки, но гримаса ужаса не укрылась от Дианы. Она расстегнула спальный мешок и проплыла через российский рабочий модуль. Но еще до того, как взглянуть в зеркало, она уже знала, что увидит.
Ярко-красное пятно расползлось по белку ее левого глаза.
Эмма и Лютер разговаривали вполголоса, вплывая в тускло освещенную лабораторию. Бо́льшая часть станции до сих пор была отключена от энергоснабжения; только российский сектор, у которого было собственное снабжение, работал в обычном режиме. Американский сектор казался жутким лабиринтом темных туннелей, и в полумраке жилого модуля самым ярким источником света был экран компьютера, на котором отображались диаграммы контроля внешних условий и системы жизнеобеспечения. Эмма и Лютер уже были знакомы с этими системами, запомнили их компоненты и подсистемы во время тренировок на Земле. Теперь у них была веская причина проверить систему. На борту оказалась инфекция, и они подозревали, что заражена вся станция. Когда Николай кашлял, распространяя яйца по российскому рабочему модулю, люк был открыт. За несколько секунд циркуляционная установка станции, предназначенная для того, чтобы воздух с высоким содержанием диоксида углерода не скапливался, разнесла капли по другим частям станции. Но неизвестно, отфильтровала ли система контроля внешних условий эти частички из воздуха, как должна была? Или теперь заражена вся станция, все модули?