«Самая ужасная смерть, какую только можно представить», – подумала Эмма. Обширное кровотечение в кишечник и желудок. Кровь хлещет изо рта и прямой кишки. Она была свидетелем подобной смерти на Земле. В космосе она будет еще ужаснее: огромные пузыри крови наполнят отсек, словно ярко-красные шары, они забрызгают все поверхности, всех членов экипажа.
– Значит, ничего не помогло, – подытожила она.
Тодд промолчал.
– Неужели нет никакого лекарства? Такого, чтобы не убивало зараженный организм?
– Они упомянули только об одном. Но Роман считает, что это дает лишь временный эффект, но не лечит.
– Что это за средство?
– Барокамера. Потребуется давление минимум в десять атмосфер. Эквивалент погружения на стометровую глубину. Инфицированные животные, которые содержатся под таким высоким давлением, все еще живы, хотя от момента заражения прошло уже шесть дней.
– Минимум десять атмосфер?!
– Если меньше, инфекция идет своим ходом и животное погибает.
Эмма даже вскрикнула от отчаяния:
– Даже если мы сможем поднять давление воздуха до десяти атмосфер, станция этого не выдержит.
– Какое там десять! И две атмосферы способны нарушить целостность оболочки, – отозвался Тодд. – К тому же вам понадобится гелиево-кислородная смесь. Вы не сможете создать такую на станции. Поэтому я не хотел даже упоминать об этом – для вашего случая подобная информация просто бесполезна. Мы уже думали о доставке кессона на МКС, однако столь крупное оборудование – такое, которое обеспечило бы необходимое высокое давление, – можно доставить только в грузовом отсеке «Эндевора». Но проблема в том, что шаттл уже прошел стадию обслуживания в горизонтальном положении. Потребуется минимум две недели, чтобы погрузить кессон и отправить на МКС. А это означает стыковку корабля и МКС, риск заражения «Эндевора» и его экипажа. – Тодд помолчал. – В ВИМИИЗе говорят, что это не выход.
Эмма молчала, чувствуя, как отчаяние перерастает в гнев. Их единственная надежда, кессон повышенного давления, требует возвращения на Землю. И это тоже невозможно.
– Наверняка мы можем как-нибудь использовать эту информацию, – сказала она. – Объясни, почему лечение высоким давлением оказалось действенным? Почему в ВИМИИЗе вообще решили применить ее?
– Я задал Роману тот же вопрос.
– И что он ответил?
– Что это новый аномальный организм. И что поэтому применяется нетрадиционная терапия.
– Он не ответил на вопрос.
– Это все, что он смог рассказать.
Давление в десять атмосфер на пределе возможности человеческого организма. Эмма любила нырять с аквалангом, но не осмеливалась забираться глубже сорока метров. На стометровую глубину погружались только отчаянные храбрецы. С чего это в ВИМИИЗе решили подвергнуть инфекцию такому экстремальному давлению?
«Должно быть, у них есть причина, – решила она. – Они что-то знают об этом организме и потому посчитали, что высокое давление сработает. Они что-то недоговаривают».
22
Причина, по которой Гордона Оби называли Сфинксом, стала совершенно очевидна Джеку во время их совместного полета в Сан-Диего. На аэродроме Эллингтон-Филд они взяли один из Т-38. Оби сел за штурвал, а Джек втиснулся в единственное пассажирское кресло. Находясь в воздухе, они и словом не обмолвились, но это и неудивительно: Т-38 не располагает к беседе – пассажир и пилот сидят друг за другом, как две горошины в стручке. Но даже во время остановки для дозаправки в Эль-Пасо, когда оба вылезли из самолета, чтобы размять ноги после полуторачасового сидения в тесноте, Джеку так и не удалось разговорить Оби. Только однажды, когда они стояли у края летного поля, попивая «Доктор Пеппер», извлеченный из автомата с напитками, он выдал неожиданное замечание. Оби прищурился, глядя на солнце, которое уже миновало свой зенит, и произнес:
– Если бы она была моей женой, я бы тоже до смерти испугался.
Затем он швырнул пустую банку в урну и двинулся к самолету.
Приземлившись на аэродроме Линдберг-Филд, Джек сел за руль взятой напрокат машины, и они направились на север, в Ла-Хойю по федеральной автостраде номер пять. Гордон молча смотрел в окно. Джек всегда считал Гордона скорее машиной, чем человеком, и представлял, как его механический, подобный компьютеру мозг регистрирует мелькающий пейзаж, словно считывает биты информации: холм, переезд, строительная площадка. Хотя Гордон когда-то был астронавтом, никто из отряда не знал его по-настоящему. По работе он вынужден был появляться на всех светских раутах, но всегда держался в стороне – молчаливая одинокая фигура с напитком не крепче «Доктора Пеппера», который он особенно любил. Казалось, ему комфортно находиться в молчаливом одиночестве, которое было частью его личности, так же как забавно торчавшие уши и неудачная стрижка. Никто по-настоящему не знал Гордона Оби лишь потому, что он сам не видел причины раскрываться.
Вот почему его замечание, высказанное в Эль-Пасо, удивило Джека. «Если бы она была моей женой, я бы тоже испугался до смерти».
Джек даже представить себе не мог, что Сфинкс когда-нибудь чего-нибудь боялся, а тем более, что Оби когда-нибудь был женат. Насколько он знал, Гордон всегда был холостяком.
Когда они ехали по извилистой береговой линии Ла-Хойи, с моря уже поднимался послеполуденный туман. Они чуть не проехали вход в «СиСайенс»: на повороте была всего лишь небольшая табличка, и казалось, что дорога за ней ведет в эвкалиптовую рощицу. Только когда они проехали около километра по боковой дороге, появилось какое-то здание – необычный, похожий на крепость комплекс из белого бетона, возвышающийся над морем.
У поста охраны их встретила женщина в белом лабораторном халате.
– Ребекка Гулд, – представилась она, пожав им руки. – Я работаю по соседству с Хелен. Это я разговаривала с вами утром.
Из-за коротких волос и крепкого телосложения Ребекку можно было принять и за женщину, и за мужчину. Даже ее глубокий голос сбивал с толку.
Они сели в лифт и спустились в цокольный этаж.
– Не знаю, почему вы так хотели приехать сюда, – сказала Ребекка. – Как я и говорила по телефону, сотрудники ВИМИИЗа уже все вынесли из лаборатории Хелен. – Она указала на дверь. – Смотрите сами: они почти ничего не оставили.
Джек и Гордон шагнули в кабинет и в смятении огляделись. Вытащенные и опустошенные ящики картотеки. Полки и настольные короба были тоже пусты, пропала даже подставка для пробирок. Остались лишь плакаты и фотографии на стенах: туристические плакаты – соблазнительные тропические пляжи, пальмы и загорелые женщины с блестевшей на солнце кожей.
– В тот день, когда они пришли, я была в своей лаборатории и слышала множество расстроенных голосов и звук бьющегося стекла. Я выглянула из своей двери и увидела людей, вывозящих папки и компьютеры. Они забрали все. Инкубаторы с ее культурами. Стойки с образцами морской воды. Даже лягушек, которых она держала в террариуме. Мои лаборанты пытались предотвратить налет, но их забрали на допрос. Естественно, меня тоже вызвали наверх, в кабинет доктора Габриэля.
– Габриэля?
– Палмера Габриэля. Президента нашей компании. Он и сам спустился сюда вместе с юристами «СиСайенс». Но они тоже не смогли их остановить. Военные просто вошли и все забрали. Даже обеды сотрудников! – Ребекка открыла холодильник и указала на пустые полки. – Не знаю, что, черт возьми, они надеялись тут найти. – Она обернулась к ним. – И не имею ни малейшего понятия, зачем сюда приехали вы.
– Думаю, все ищут Хелен Кёниг.
– Я же сказала вам. Она уволилась.
– Вы знаете почему?
Ребекка пожала плечами:
– Сотрудники ВИМИИЗа тоже все время об этом спрашивали. Не держала ли она зла на «СиСайенс». Не была ли она психически неуравновешенной. Я точно могу сказать, что нет. Думаю, она просто устала. Выдохлась, работая здесь по семь дней в неделю бог знает сколько лет подряд.
– А теперь никто не может найти ее.
Ребекка гневно вздернула подбородок:
– Уехать из города еще не преступление. Это не значит, что она биотеррористка. Но сотрудники ВИМИИЗа обращались с этой лабораторией как с местом преступления. Словно она выращивала вирус Эбола или что-то в этом роде. Хелен изучала археоны. Это безобидные морские микроорганизмы.
– Вы уверены, что это единственный проект, который проводили в этой лаборатории?
– Думаете, я следила за Хелен? Конечно нет. У меня своей работы полно. Но чем еще она могла заниматься? Она посвятила годы исследованию археонов. Тот штамм, который она послала на МКС, был ее открытием. Хелен считала его своей личной победой.
– Используют ли археоны в коммерческих целях?
Ребекка задумалась.
– Насколько я знаю, нет.
– Тогда зачем изучать их в космосе?
– А вы разве не слышали о теоретической науке, доктор Маккаллум? О знаниях ради знаний? Археоны – странные, загадочные создания. Хелен обнаружила эти образцы в Галапагосском рифте, возле вулканического кратера, на глубине пять тысяч восемьсот метров. При давлении в шестьсот атмосфер и температуре кипения этот организм прекрасно себя чувствовал и размножался. Это говорит о том, насколько сильна у живых существ способность приспосабливаться. Совершенно естественно задуматься над тем, что случится, если вынуть эту биологическую форму из ее экстремальных условий и перенести в более благоприятное окружение. Где не будет такого давления. И гравитации, искажающей ее рост.
– Простите, – прервал ее Гордон, и Джек с Ребеккой повернулись к Сфинксу.
До этого момента Гордон бродил по лаборатории, заглядывая в пустые ящики и корзины для мусора, а теперь вдруг остановился возле одного из туристических плакатов, висевших на стене. К уголку рамы была приклеена скотчем фотография, изображавшая большой самолет, стоявший на летном поле, и двух летчиков под его крылом.
– Откуда это у вас? – спросил Оби, указывая на снимок.
Ребекка пожала плечами:
– Не могу сказать. Кто-то сфотографировал лабораторию Хелен.