— Даг!
— Холера, ну что еще?!
— Я не холера. Я Аришка. Долго еще?
— Четыре остановки.
— Тогда знаешь, Даг, я не поеду дальше. Я сейчас сойду.
— Пжалста…
Аришка заворочалась, впечаталась локтем в соболью шапку дамы с переднего сиденья, отдавила лапу волку и все-таки встала. Но тут автобус дернулся на повороте, и Даг получил свое. Приятного в этом было мало, Даг зашипел и согнулся, а обретший долгожданную свободу Лобо пошел косить граждан. И хотя свободного места в автобусе было немного, народ разбежался. Довольный Лобо уселся возле кабины водителя, свесив язык, а Аришка схлопотала по шее.
— Дурак! — Аришка разрыдалась и выдала Дагу краткую и на удивление цензурную характеристику его моральных качеств. — Я домой хочу! Я Алеся люблю, он меня хоть по морде не лупит! А ты… ты…
— А я, стал быть, сволочь немеряная… Лобо, место! Извините, граждане, за семейную сцену.
Граждане сочувственно закивали и плотней сомкнули ряды. А Даг стал занудно объяснять, какая Аришка дура, и что нужна она Алесю, как дельфину лифчик, не ждет он ее и даже не надеется, и что нет у Аришки ни денег на билет, ни документов, что, по причине военного положения в столице, может привести к последствиям…
Аришка проглотила эту тягомотину безропотно и спросила, выжав из себя все ехидство, на которое была способна:
— Ты что, знаешь всех Александров в Метральезе?
— По мне что Алесь, что Сидор… Любой от тебя сбежит через пять минут.
— Может, и ты сбежишь, а? — жалостно попросила Аришка.
— … Поймают на первом же полустанке, изнасилуют, отправят в распределитель, потом расстреляют. А я пальцем не шевельну за тебя заступаться. Убей Бог, не пойму, зачем мне жалеть малознакомую истеричку. То люблю, то не люблю… синематограф.
— И откуда ты такой взялся, всемогущий, чтоб за меня заступаться? У меня, между прочим, муж — мэр. А ты кто?
— Кот в манто.
Аришка надулась и замолчала, подумав, что именно так отвечал на ее выверты Алесь. Вот же угораздило!
Поселок назывался «Фабрика Пролетарская Победа». Что такое фабрика и что — победа, Аришка понимала очень даже хорошо. Во всяком случае, фабрика виднелась на взгорке, за узенькой и непонятно почему не замерзшей речушкой. Над серо-стальной водой был переброшен шаткий мостик, от него убегала протоптанная в сугробах тропинка — вверх, к фабричным корпусам из красного кирпича. С торцовой стены одного из цехов скалились выщербленными улыбками сложенные из смальты три дебелых красавицы с сувоями полотна в могучих руках. Видимо, ткачихи и пролетарки. Понятное дело, с такими женщинами победа этим загадочным пролетариям была обеспечена.
Аришка думала обо всем этом, рассеянно плетясь за Дагом по улице — все вверх и вверх, мимо лиственничной аллеи и сквера с малопонятной скульптурой посередь громадной, как «чертово колесо», клумбы. Клумба была забросана лапником, но кое-где сквозь хвою проклевывались озимые сорняки. В глубине сквера пряталась почта, над крыльцом лениво полоскался флаг, почему- то красный, а не двухцветный, как положено. Табличка над почтовым ящиком извещала, что «выемка писем производится трижды». В неделю, в месяц или в год — никто не уточнял.
— Задворки цивилизации, — в ответ на Аришкино недоумение отозвался Даг.
— Кошмар… Неужели здесь люди живут?
— Живут, — сказал Даг. — И ты будешь.
Дом стоял на отшибе, заслонясь от сторонних людских взглядов кронами огромных тополей. В их вершинах запуталось больное зимнее солнце. Где-то на задах, в зарослях одичавшей не то малины не то смородины, истошно вопили коты.
— Прошу! — Даг пинком распахнул перед Аришкой хлипкую подъездную дверь. — Хоромы, правда?
— Хоромы, — вяло согласилась она.
— Я рад, что тебе нравится, — совершенно искренне сказал Даг. — Потому как именно здесь ты и будешь жить. Во всяком случае, до тех пор, пока твой Алесь за тобой не явится.
— А откуда он узнает, что я здесь?
— А мы ему телеграмму отобьем. «Молнию». Ты адрес не забыла?
Лицо Дага в пыльном сумраке было таким, что у Аришки между лопаток стаями забегали мурашки. Она вдруг подумала, что совсем не случайно Даг ее подобрал. Такое впечатление, что и Алеся он знает… Может, это Алесь ему поручил ее стеречь?
— Нету у меня адреса! — Аришка засопела. Даг легонько подтолкнул ее пониже спины, чтобы шла живее. Аришка развернулась, целя когтями ему в глаза. Даг лерехватил ее кисти, и одна царапина прошла по щеке, а вторая украсила переносицу. Кровь потекла на глаза, и Аришка перепугалась, покорно дала доволочь себя до квартиры, пропихнуть в дверь и посадить в прихожей.
23 декабря.
Небо было серое, и снег серый, и деревья за окном, и проплешины земли вместе с полоской далекого леса — все тонуло в тусклой мороси. В комнате тоже было сыро и холодно. Утро еще только начиналось, саардамка давно прогорела. Это надо вставать и растапливать… Аришка с укором разглядывала синий кафельный бок, которому полагалось быть горячим. Вылезать из-под одеяла не хотелось, но было нужно. Загодя приготовленное письмо для Алеся ждало на краю бюро — такого же обшарпанного, как и вся мебель в квартире. Письмо Аришка написала еще неделю назад, после заявления Дага о том, что «молнию» он отбил и ждет ответа, а если Алесь такая сволочь, что не отвечает на стенания прекрасной девы, так он в том не виноват; «прекрасная дева» подозревала, что Даг соврал, и решила прояснить ситуацию. У мужа. Дело оставалось за малым: подловить почту за работой. Всю неделю Аришка ходила туда, как на службу, изучила окрестности, цены в местных лавочках, выражение лица на памятнике… а почта была закрыта. И «три раза» никто ничего не вынимал. В конце-концов Аришка озверела и учинила Дагу дикий скандал. Она кричала, что он ей надоел прямо до смерти, видеть она его не может и сбежит прямо счас.
Даг отмахнулся, с тоской вертя в руках останки гарднеровского блюдечка с фиалками.
— Дура, — вздохнул он. — Хоть и вылитая Дани, а дура…
Аришка вздернула подбородок.
— Беги-беги, — злорадно продолжил Даг. — Куда ты денешься… Поймают — и к стенке.
— Когда в магазин за хлебом ходила, никто меня к стенке не ставил.
— Поставят, не сомневайся. Я прослежу.
Угроза Аришку впечатлила. И нужно было скорей писать Алесю, чтоб приехал и вырвал ее из гнусных Даговых лап. А почта не работала. Сегодня Аришка решила, что идет туда последний раз, а если не повезет, то нужно бежать. Она прислушалась. В доме стояла сонная тишина. Потом где-то внизу закапала вода, звякнула, сопровождаемая кошачьим мявом, крышка чайника. Аришка принялась одеваться.
— Привет, — не отрывая глаз от газеты, сказал Даг, едва Аришка возникла на пороге кухни. — Кофе будешь?
— Буду. И есть буду. Хотя никто не предлагал.
— Сама возьмешь, не королева.
Даг перевернул страницу, — на мгновение перед Аришкой мелькнуло его скучающее лицо, — наугад нашарил чашку, отхлебнул и фыркнул. Аришка злорадно ухмыльнулась: только что она собственноручно всыпала в его чашку добрую щепоть соли. Даг отшвырнул газету.
— Вкусно? — поинтересовалась Аришка с невинным видом.
— Гадость какая! — Дага перекривило. — Ты зачем это сделала?!
— Это я шалю. То есть балуюсь.
Аришка с безмятежным спокойствием сооружала бутерброд.
— Не люблю, знаешь ли, когда от меня отмахиваются, как от надоевшей кошки.
— Ну да, как же… — Глаза Дага опасно посветлели. — Подобрал — корми и шерстку причесывай. Так, что ли?!
Аришка критически оглядела бутерброд, решая, с какого боку к нему подступиться. В глубине души она была очень довольна, что ей удалось так просто Дага уесть.
— Шерстку — не надо, сама обойдусь. — Аришка любовно взвесила на ладони каштановую косу. — Кстати, ты мне зачем про телеграмму врал?
— Когда это?
— Да с самого начала, — Аришка впилась зубами в колбасу и потянулась к газете. — Ты не убивайся, я привыкла. Все вы врете: и ты, и Алесь…
Подымая с пола шуршащие страницы, она наслаждалась приятной легкостью в теле. До чего же здорово говорить гадости, за которые тебе не могут ответить.
— Ну-ка, ну-ка, чего в мире новенького… О, опять кого-то на площади хлопнули, и опять проклятые террористы. Сколько их развелось, ужас просто… — Она еще продолжала говорить, а глаза споткнулись о фотографию.
— Отдай, — мертвым голосом потребовал Даг.
У Аришки задрожал подбородок.
— Отдай, Арина, пожалуйста.
Она отстранила от себя газету, только бы не смотреть, а руки будто прилипли к листам. Ей казалось, что шаткая табуретка уплывает из-под нее, а мир вокруг, до того одинаково серый, делается вдруг ярким, как при магниевой вспышке.
С бледной фотографии, знакомое и неузнаваемое одновременно, глядело на нее неживыми, застывшими уже глазами лицо Алеся.
23 декабря. Мой служебный ежедневник. Рукой Александра Миксота.
Я с удовольствием шлепал по лужам, разбрызгивая худыми сапогами стылую декабрьскую воду, и таращился в серое, с проблесками неуверенной синевы небо. Спору нет, лужи в декабре — безобразие, но настроение… Впереди Рождество, торт с восемью… а, какая разница!.. свечками. День Рожденья Круга. Мелочь, а приятно. Тем более, что с ноября ничего хорошего не случалось. А Дага-то я и не приметил. А тот несся навстречу крупной рысью, совершенно ему не свойственной. Пока мы наконец не столкнулись.
— Мое почтение, — буркнул Даг, загнанно дыша. — Как критические дни, так твоя рожа.
Ну вот, как я — так сразу «рожа». А меня, между прочим, все девушки любят. Можно подумать, мне лицезрение начальства доставляет сущее удовольствие…
— Весна-а, — сказал я из общей вредности.
— Перед Рождеством?
— Нет в тебе романтики, — обвиняющим тоном заметил я. — Скоро Игры начнутся.
Сумрачный вид Дага меня нимало не смутил. Даг хмыкнул, смерил меня взглядом от чуба до пяток:
— Дитя ты горькое. Все бы тебе играться. — Помолчал и добавил, что игры уже начались, а игроки, похоже, ни сном ни духом. И вообще, все совсем не так, как я, простодушный, себе воображаю. Я сделал вид, что растерянно хлопаю ресницами. Подыграл, можно сказать. Очень я не люблю, когда начальство разговаривает загадками.