В гостиную заглянул охранник:
– Ираида Самсоновна, к вам пришел Власов.
– Пусть он войдет, – сказала Ираида Самсоновна и демонстративно отправилась навстречу Григорию Александровичу.
Не дожидаясь, пока он войдет, Надежда скрылась в коридоре, ведущем на производство.
Коллекционные платья Надежда разглядывала вместе с Соколовым. Она сразу почувствовала, как внутри у нее что-то дрогнуло, и это был верный признак успеха. Коллекция получалась разнообразной и созвучной единой идее, связанной с историческим бальным платьем.
– Необыкновенно женственно, – сказал Соколов.
– Вы видели ткань с новым принтом?
– Ту, что сделали по вашим рисункам? Это восхитительно! У вас уже готовы эскизы моделей?
– Виктория их принесет вам. Начинайте делать лекала.
– Сегодня же приступлю.
– Времени остается все меньше и меньше. Коллекцию нужно сдать на конкурс за два дня до его начала. – Надежда обернулась к Тищенко, который вырезал костюм на своем закройном столе: – Анастас Зенонович, а вы можете потихоньку перебираться в свою закройную.
– Она уже готова? – спросил он.
– Почти.
– Тогда пусть заканчивают, я лучше подожду. Шерстяные ткани не терпят пыли. Потом не отчистишь.
– Что ж, вам виднее. Как ваши дела?
– Стабильно хороши.
– И это не может не радовать, – сказала Надежда, придерживаясь заданной им стилистики разговора.
Заглянув за стенд для оцифровки лекал, она поинтересовалась:
– Что это за мешок?
– Бумажный мусор, – ответил Соколов, – Обрезки лекал.
– А почему уборщица не отнесла их на мусорку?
– По-видимому, не заметила.
– Где она сейчас?
– Помыла пол и ушла.
– А где ключ от черного хода? – Надежда вытянула мешок из-за стенда.
– Позвольте, это сделаю я… – Соколов галантно предложил ей свою помощь.
– Будет лучше, если вы займетесь лекалами, – Надежда отказалась от помощи и снова спросила: – Где ключ от черного хода?
– Висит на гвозде в шкафу.
Надежда взяла ключ и поволокла мешок по коридору в сторону черного хода. Мешок был легким, наполовину заполненным лекальной бумагой. Подойдя к выходу, она отомкнула дверь черного хода и вытащила мешок с мусором на лестничную площадку. Потом спустилась по лестнице, вышла из подъезда и направилась к контейнеру с мусором. Размахнувшись, забросила мешок в контейнер. Внутри мешка что-то дзынькнуло. По звуку было ясно, что это что-то разбилось.
Надежда огляделась и, отыскав неподалеку дощатый ящик, подтащила его к контейнеру. Потом влезла на ящик и достала мешок из контейнера. Она раскрыла его здесь же и, сунув руку, нащупала стеклянные осколки. Подцепив один, вытащила его наружу.
Надежда сразу опознала в нем Кузнецовскую чашку, в которой Виктория подала кофе Шимаханскому. На внутренней поверхности еще сохранился кофейный налет и прилипший осадок.
Вытряхнув из мешка все содержимое, она подобрала с земли все недостающие части и, завернув их в бумажные обрезки, пошла к подъезду.
Войдя на первый этаж, Надежда собралась открыть дверь ателье, но вдруг услышала голоса. Разговаривая, кто-то спускался с верхнего этажа. Она уже открыла дверь ателье, но ее что-то остановило.
Надежда задрала голову и, глядя наверх, слушала голоса. Один голос показался ей очень знакомым. И когда ее нетерпение достигло наивысшего градуса, она увидела этих двоих. Одной из них была Ирэна Валтузова, вторым был Лев Астраханский.
Банальность ситуации оглушила Надежду и разорвала ее душу. Она не желала никаких объяснений, и это была ее принципиальная позиция. Добежав до фойе, Надежда схватила свое пальто и, как была, с осколками чашки в руках, бросилась к своей машине.
Рванув ее с места, едва не сбила Астраханского, он только успел стукнуть рукой по капоту ее машины.
Глава 24Просто любовь
Вернувшись домой, Надежда закрылась на все замки, выключила телефон и рухнула в постель, накрыв ухо подушкой. Грядущая ночь представлялась ей адом. Она знала, что ни за что не уснет.
Довольные лица двоих любовников стояли у нее перед глазами. Она вспоминала детали, которые успела запомнить, и словно смаковала их, разрывая свое сердце в клочья. То, как Лев придерживал Валтузову за локоть, как мирно, почти по-родственному они говорили…
Надежда знала, что на третьем этаже этого дома постоянно сдавалась квартира. Неужели Лев снял ее для свиданий с Валтузовой?
Она копалась в памяти, вспоминая, с чьими рекомендациями появилась Ирэна. Но это ничего не дало, и Надежда продолжила себя накручивать.
В дверь позвонили… Один звонок… Другой… Третий… Потом – долгий, непрекращающийся. Она слышала, как Лев пытался отомкнуть дверь своими ключами, но та была на задвижке. В конце концов, он просто начал в нее стучать.
Этот стук и мысли о том, что любимый Астраханский изменяет, были для Надежды мучительны. И теперь он стоит на пороге, рвется к ней, а она его не пускает.
Стук прекратился внезапно, и это даже обидело Надежду – мог бы постучать и подольше. Плакать не хотелось, но было так худо, хоть в голос вой.
Надежда встала с постели и вышла в гостиную, оттуда – на кухню. Открыла створку шкафа, порылась в аптечке в поисках снотворного. Отыскав таблетки, налила в стакан воды.
Обернувшись, Надежда вскрикнула от испуга – перед ней стоял Лев Астраханский. Он схватил ее в охапку и крепко прижал к себе:
– Дура! Дура! Какая ты дура!
Таблетки выскользнули из ее рук, вода расплескалась.
– Как ты сюда попал? – спросила она.
– Влез через балкон. – Отстранившись, Лев забрал у нее стакан и поставил его на стол. – Что ты себе напридумывала?
– Ты и Валтузова… – проговорила Надежда. – Вы встречаетесь в квартире на третьем этаже?
– Валтузова – мой информатор. Она приезжает в ателье не только для примерок, а еще и для встреч со мной. Я просил тебя об этом, и ты разрешила.
Надежде очень хотелось ему верить, но она все же сказала:
– Ты просил меня об этом после того, как она у нас появилась.
– Не хотел вмешивать тебя в эти дела. Просто отпирал дверь черного хода, Ирэна выходила в подъезд после примерки, и мы поднимались на верхний этаж, подальше от лишних глаз. Потом она сказала, что ты в чем-то ее подозреваешь, и я решил частично, – он подчеркнул слово «частично», – поставить тебя в известность.
– Машина Валтузовой подолгу стояла у ателье… – Надежда закрыла глаза и замерла, как будто прислушиваясь к себе.
– За ней могли проследить, – сказал Астраханский. – Иногда Ирэна привозила документы, и мне приходилось их фотографировать. Некоторые вопросы требовали консультаций. На это нужно время.
– Но почему бы не встречаться в помещении ателье?
– Лишние свидетели.
– Мне в это не верится…
– Я говорю правду.
Надежда знала, что Лев патологически не выносит лжи, и ей так хотелось ему верить. Она вдруг спросила:
– Ты ужинал?
Он улыбнулся и решительно помотал головой:
– Нет.
– Садись за стол, буду тебя кормить.
За несколько минут на кухне воцарились мир и спокойствие. Надежда готовила ужин, мечась от холодильника к мойке, от печки – к разделочной доске на столе. Астраханский сидел за столом с кружкой чая.
Надежда рассказала ему о найденной чашке, добавив:
– Но я разбила ее, когда закидывала мешок в контейнер.
– Осколки нужно передать Осташевскому. На внутренней поверхности наверняка остались частички кофе и таблеток. Экспертиза установит, содержался ли в нем амлодипин.
– Показать осколки?
– Не стоит… Ты, конечно, к ним прикасалась руками?
– Как еще мне было достать их из мешка?
– Там осталась куча твоих отпечатков. Это плохо. Но, возможно, криминалисты обнаружат еще чьи-то.
Надежда поставила на огонь сковородку с котлетами и села напротив Астраханского.
– Послушай, откуда у тебя эта привычка? – неожиданно спросил он.
Она напряглась:
– Какая?
– Я не раз замечал, как ты, закрыв глаза, замираешь. Мне кажется это странным.
– Вряд ли тебе будет интересно…
– Для меня интересно все, что связано с тобой.
Надежда заговорила неохотно, но постепенно раскрылась, как будто заново переживая свое прошлое:
– В те времена мы с матерью жили в коммуналке, здесь же, в Замоскворечье. В квартире было четыре комнаты, и все были заняты. Нам принадлежала самая маленькая. Мать много работала: съемки, показы, командировки. Она дала мне врожденное чувство стиля и неплохой вкус, остальному я училась у нашей соседки.
– Квартира, где сейчас ателье, досталась вам позже?
– Ее матери оставила в наследство тетушка Люся, когда мне было двенадцать лет. Я же говорю о том времени, когда мне было не больше пяти.
– Значит, мать работала, а ты оставалась дома одна… – тихо сказал Лев.
– Я была самостоятельной девочкой. Просыпалась утром, брала свое платьице и шлепала к соседке Светлане. Та заплетала мне косы, кормила и угощала карамельками «клубника со сливками». Вазочка с ними всегда стояла в старинном буфете.
– В детстве я любил эти конфеты.
– Светлана была слепой, жила одиноко и все делала на ощупь. Я воспринимала ее слепоту как что-то вполне нормальное для обычного человека. В подражание Светлане тоже закрывала глаза и все делала на ощупь, даже играла. С закрытыми глазами я слышала, о чем говорят предметы и обстоятельства. Но как только их открывала – все пропадало.
– Возможность видеть все подавляла? – спросил Астраханский.
– Скорее всего – да. Добровольная слепота позволяла мне острее чувствовать и понимать эмоции человека. В детстве я пользовалась этим даром, предполагая, что он есть у всех. И только повзрослев, осознала его исключительность. Должна заметить, что с годами мой дар поиздержался, возможно, оттого, что я все реже закрываю глаза и все чаще включаю логику.
– И это жаль.
– Тем не менее остатки дара не раз выручали меня во время сложных примерок или в трудных жизненных ситуациях. Конечно же, я интересовалась природой этого свойства. Ученые называют его слепым зрением. Как выяснилось – вполне ординарная вещь. Все дело в том, что подсознательная система позволяет мозгу воспринимать импульсы, идущие от людей и предметов. Природа компенсирует слепым людям недоданное. Что касается меня – я проскочила «зайцем».