– Я вытирал свои отпечатки пальцев, – раздельно проговорил Тищенко.
– Зачем?
– Чтобы никто не узнал, что чашку выбросил я.
Надежда подошла к своему креслу и, опустившись в него, сказала:
– Вы отравили Шимаханского?….
– Нет! Это не я! – закричал Тищенко. – Я только выбросил чашку!
– И вы не рассчитывали, что ее кто-то найдет?…. – ухмыльнулся Лев Астраханский.
– Кто знал, что Соколов спрячет мешок за стенд? Этот идиот все время лезет не в свое дело. Я был уверен, что уборщица вынесла мешок на помойку.
– А тут – нате вам!
– Что теперь со мной будет? – спросил Тищенко.
– Вы опытный человек. Знаете, что все зависит от того, какое содействие окажете следствию.
– Я дам нужные показания, – Тищенко согласно закивал головой. – В мои годы оказаться в тюрьме – верная смерть.
– Задаю первый вопрос: зачем вы выбросили чашку?
– Мне приказал он.
– Кто? – в разговор вмешалась Надежда, и Лев Астраханский буквально пришпилил ее к креслу осуждающим взглядом.
Но Тищенко ответил и на этот вопрос:
– Мне приказал Вадим Воронович, помощник Шимаханского.
– Он объяснил, зачем?
– Нет, не объяснил.
– Вы знали, что в кофе содержался препарат, убивший Шимаханского?
– Тогда еще нет. Но потом, сопоставив все факты, я понял, что Антона Геннадьевича убил Воронович.
– Но как? – удивилась Надежда. – Виктория приготовила кофе и принесла его в примерочную. Воронович все это время провел в гостиной и в фойе.
– Вы так считаете? – прищурился Тищенко.
– Говорите! – приказал ему Лев.
– Воронович заходил в тот вечер в примерочную и провел там не менее пятнадцати минут. Он присутствовал при нашем разговоре с Шимаханским.
– Постойте… – заговорила Надежда. – Когда туда заглянул Фридманович, Вороновича не было.
– Фридманович явился до того, как в примерочную пришел Воронович и Виктория принесла туда кофе.
– О чем вы говорили с Шимаханским в примерочной? – спросил Астраханский.
– Я уже рассказывал Надежде Алексеевне…
– Теперь расскажите мне.
– Шимаханский предложил мне возглавить собственное ателье по пошиву мужского костюма. Мы обсуждали специфические пункты контракта со шведской компанией. Антон Геннадьевич готовился к сделке.
– Значит, Воронович был в курсе? – спросила Надежда.
– В курсе чего? – не понял Тищенко.
– Что вы организуете свое ателье и собираетесь от меня уходить.
– Конечно, он знал.
– И вы считаете, что Воронович подсыпал амлодипин в кофе Шимаханского?
– У него было время, пока я и Шимаханский обсуждали контракт.
– Остается неясной одна деталь, – проговорил Астраханский. – Как Воронович заставил вас сделать то, чего вы не хотели делать?
– Что именно?
– Как он заставил вас забрать и выбросить кружку и чем это объяснил?
Помолчав, Тищенко сказал:
– После примерки Воронович зажал меня в темной гостиной и приказал избавиться от кружки, из которой пил Шимаханский. Он шантажировал меня тем, что все расскажет Надежде Алексеевне.
– Вам не показался странным его приказ?
– Я об этом не думал. Я просто хотел проработать у Надежды Алексеевны, по крайней мере, несколько ближайших месяцев и не знал, что было в кружке.
– Вас не удивило то, что Воронович пошел наперекор Шимаханскому?
– Это их дела, – неприязненно поморщился Тищенко. – Я в них не лезу.
– И все же вы влезли, – сказал Астраханский. – Причем по самые уши. Теперь вы сообщник.
– Я всего лишь забрал и выбросил кружку! – воскликнул Тищенко.
– Вы тертый калач, знаете, что это «всего лишь» тянет на пять лет. Скрыв информацию о том, что Воронович был в примерочной, вы преступили закон и ввели следствие в заблуждение.
– Но ведь сейчас-то я сотрудничаю со следствием!
– Кто вам сказал? – удивился Лев.
– Вы.
Астраханский широко улыбнулся:
– Я не веду следствие по этому делу и не имею к нему никакого отношения.
Тищенко вскочил с места, тщательно вытер Кузнецовскую чашку своим фартуком и поставил ее на стол.
– Мы ни о чем не говорили. Я вас не видел, – сказал он деловито и направился к двери.
– Это не та чашка… – сказал вслед ему Астраханский. – Та чашка найдена и уже прошла экспертизу. На ней нашли два превосходных пальчика. Они принадлежат вам.
Тищенко замер на месте и развернулся к Астраханскому:
– Чего еще вам от меня нужно?
Тот ответил:
– Вы должны повторить следователю Осташевскому все, что рассказали сейчас.
– Не дождетесь. Я не дурак совать голову в петлю.
Надежда взяла со стола телефон и включила запись диктофона. Прозвучал голос Тищенко:
– «После примерки Воронович зажал меня в темной гостиной и приказал избавиться от кружки, из которой пил Шимаханский. Он шантажировал меня, угрожал, что все расскажет Надежде Алексеевне».
– Значит, так?…. – Анастас Зенонович опустил голову. – Ваша взяла. Когда придет следователь? Или меня вызовут?
– С этим подождите, – сказал Астраханский. – Я скажу, когда будет нужно давать показания. Пока обо всем – молчок. И никаких контактов с Вороновичем. Если узнаю…
– Никаких! – заверил его Тищенко и вышел из кабинета.
Переглянувшись с Надеждой, Лев подошел к компьютеру:
– Мне нужно посмотреть фотографии. Где они?
– На рабочем столе – в папке «Фото с приема». – Надежда сама нашла эту папку и сказала: – Садись рядом со мной.
Лев придвинул свой стул, и они отсортировали фотографии по времени съемки. Результат был ожидаемым: с без десяти одиннадцать до десяти минут двенадцатого ни на одной фотографии Вадима Вороновича там не было.
Слова Тищенко подтвердились: в это время Воронович был в примерочной.
Глава 30Жертва
Надежде позвонила Виктория и сообщила, что на примерку приехала Аделина Ермакова.
– Господи! – вырвалось у Надежды. – Ну почему я все время о ней забываю?
– Наверное, потому, что вы не любите ее, – позволила себе заметить Виктория.
– Сейчас я приду.
Надежда взяла сантиметровую ленту, надела на руку подушку с булавками и достала из ящика мыльце.
Она спустилась по лестнице и вошла в примерочную. Там царило веселье. Примадонна Ермакова надела панбархатный жакет наизнанку, чем развлекла своих прихлебательниц.
– Здравствуйте, – Надежда оглядела Аделину и тихо сказала: – Пожалуйста, наденьте жакет правильно. К вещам следует относиться с уважением.
– Боже мой, сколько пафоса, – Ермакова сняла жакет и, вывернув, снова его надела. – Тряпка – она и есть тряпка.
Надежда подсунула под жакет плечевые накладки и поправила швы. Прекрасно выкроенный жакет лег на груди певицы красивыми складками. Широкие рукава длиной «семь восьмых» придали ему законченный вид.
Глядя на Ермакову в зеркало, Надежда сказала:
– Только не говорите, что он – говно.
Глаза Аделины округлились. Впервые за несколько лет это слово в примерочной сказала не она.
– По-моему, хорошо…
– Вот и прекрасно. Следующую примерку назначит Виктория. А я с вами прощаюсь.
Надежда вышла из примерочной в приподнятом настроении. Улыбнувшись Виктории, она распорядилась:
– Этот заказ последний. Мы больше не работаем с Ермаковой.
Поднимаясь по лестнице, Надежда услышала, что в кармане брюк звонит ее телефон, и взяла трубку:
– Слушаю.
– Надежда Алексеевна? Здравствуйте! Это Крымов.
– Здравствуйте, Кирилл Семенович! Приятно, что позвонили, но мне нечем вас порадовать: картина так и не нашлась.
– Она нашлась, – тихо сказал Крымов. – Только вы об этом еще не знаете.
– То есть как? – От удивления Надежда стала косноязычной.
– Два дня назад ее принесли в отдел научной экспертизы Третьяковской галереи. Мы можем с вами встретиться? Мне не вполне удобно сейчас говорить.
– Где?! – вгорячах выпалила Надежда. – Когда?!
– Кажется, вы говорили, что живете где-то поблизости?
– Мое ателье находится в двух шагах от Третьяковской галереи.
– Дайте адрес, и я приду к вам в обеденный перерыв.
– Пишите…
Кирилл Семенович Крымов пришел в ателье через полчаса. В кабинет Надежды его проводила Виктория.
Надежда бросилась навстречу:
– Я так вас ждала!
– Давайте присядем. В моем распоряжении всего сорок минут.
Они сели на диван.
– Рассказывайте! – Надежде не терпелось услышать подробности.
– Как я уже говорил, – начал Крымов, – два дня назад в отдел научной экспертизы на платной основе поступила картина. Клиент заказал всестороннее исследование. Я зашел в лабораторию совершенно случайно, по другому вопросу. Но, кода увидел картину, сразу понял, что она была украдена у вас.
– Это полуфигурный портрет? – уточнила Надежда.
Крымов подтвердил:
– Полуфигурный портрет. Грушенька Зотова держит в руках ларец с золотой змейкой на крышке. На ее правой ручке – браслет с большими драгоценными камнями.
– Это наша картина!
– Вы знаете, что в Третьяковке имеется разнообразное оборудование для исследования полотен самых сложных структур. Но даже при первичном осмотре и я, и специалисты сделали вывод, что эта картина является подлинником. Подпись абсолютно идентична подписи Василия Сомова.
– Просто удивительно…
– При более подробном осмотре мы обнаружили темные линии, похожие на порезы.
– Я видела их, – подтвердила Надежда.
– Так вот… – Крымов шумно вздохнул. – Дело в том, что картина состоит из нескольких составных авторских частей.
– Невероятно…
– Однако химическая лаборатория дала заключение, что все части холста однородны. Отсюда делаем вывод, что Сомов сам разрезал картину и собрал ее заново, словно мозаику.
Надежда удивилась:
– Зачем?
– Сейчас объясню, – отвлекся Крымов и тут же продолжил: – Сомов резал картину очень тонким и острым предметом. Из прежнего портрета он вырезал голову, руки и еще два фрагмента. Направление волокон холста указывает на то, что ранее голова и руки Грушеньки располагались под другими углами.