– Чтобы потом в его смерти обвинили меня? – Воронович усмехнулся и протянул: – Не-е-ет. Я придумал идеальный способ убийства – смерть при стечении большого количества народа. Смерть при свидетелях, каждый из которых может оказаться убийцей.
– У вас изощренный ум психически нездорового человека, – сказал Протопопов. – Впрочем, кто еще, кроме вас, поверил бы в россказни о похороненном приданом.
– Можете изгаляться как вам будет угодно. Я остаюсь при своем мнении.
– Теперь объясните историю с блистером амлодипина.
– Я взял пять таблеток, заранее их измельчил и подсыпал в кофе. Потом протер блистер и сунул в карман Шимаханского. Когда Надежда Раух подержала его в руках, я решил этим воспользоваться и подкинул блистер в мужскую гостиную.
– А мы на это чуть не купились, – Осташевский виновато посмотрел на Надежду: – Прошу меня извинить.
Она спросила:
– Можно вопрос?
Следователь уточнил:
– Мне?
– Нет. Вороновичу.
– Спрашивайте.
– После того, как вы с Шимаханским вышли из ателье… Почему сразу не уехали?
Воронович отвел глаза. Отвечая, он глядел в сторону:
– Шимаханскому стало плохо, но он долго не терял сознание. Я ждал, пока он отрубится.
– Вы знали о его умных часах? – спросил Осташевский.
– На это и был расчет.
– Шимаханский просил вас о помощи?
Воронович промолчал, но за него ответил Тищенко:
– Ему нужны были свидетели смерти Шимаханского. Поэтому он потащил его в ателье!
– Ну что же. – Протопопов поднялся со стула и, разминая ноги, прошелся по кабинету. – Кажется, все ясно. – Он посмотрел на Осташевского: – Пакуем?
Тот ответил:
– Обоих. С минуты на минуту сюда приедет оперативная группа.
Глава 32Интеллектуальная собственность
Проводив полицейских, Ираида Самсоновна вернулась в гостиную и тяжело опустилась в кресло:
– Боже мой, как я устала…
– Ты звонила в больницу? – спросила Надежда.
– У твоего Астраханского все хорошо. Виктория записала телефон и адрес больницы, куда его увезли.
Надежда вскочила на ноги:
– Я еду туда!
– Не спеши. Лев спит после наркоза. Ему доставали пулю.
– Господи! – Надежда схватилась за голову.
– Знаешь, кто сюда приходил, пока вы там разбирались? – спросила Ираида Самсоновна и, не дожидаясь вопроса, ответила: – Акчурин!
– Чего он хотел?
– У него должна была состояться примерка.
– Ты сказала ему, что теперь это случится не скоро? – поинтересовалась Надежда.
– Сказала.
– И что он?
– Велел тебе передать, что забирает ребенка.
– Мерзавец… – расстроенно проговорила Надежда. – Мальчишка только привык к родителям. Я слышала, что он попал в хорошую молодую семью.
– Наверное, ты будешь меня ругать… – сдержанно проронила Ираида Самсоновна.
– За что?
– После ухода Акчурина я позвонила в приемную прокурора Мешакина.
– Зачем?
– Чтобы сообщить ему имя отца ребенка.
– И ты сообщила?
– Конечно!
– Зачем?
– Чтобы прекратить это безобразие. Акчурин должен оставить в покое ребенка и его семью. Прокурор Мешакин пообещал стереть в порошок этого педофила.
– Ты представилась ему?
– Конечно! Такому человеку, как Мешакин, не составит труда определить, откуда звонили.
– В конце концов, Акчурину – поделом, – Надежда прислушалась и посмотрела в сторону фойе: – Кажется, кто-то пришел.
Ираида Самсоновна выглянула в окно и, увидев машину Фридмановича, сказала:
– Марк приехал. Я – в свой кабинет.
Она ушла, и скоро Фридманович появился в гостиной. Надежда спросила:
– Есть новости?
– И еще какие! – По лицу Марка было видно, что он ликует.
– Рассказывай!
– Твою коллекцию удалось отбить.
– Как? – Надежда задохнулась от радости.
– Помнишь тот пункт, который я потребовал внести в ваш контракт?
– Помню.
– На нем Козырев погорел. Мне удалось доказать, что, несмотря на то, что физически коллекция принадлежит Козыреву, раз он ее оплатил, она – твоя интеллектуальная собственность. Если Козырев захочет, после конкурса сможет забрать платья себе.
– Ты сказал, после конкурса? – удивилась Надежда.
– Учитывая все случившееся, в качестве исключения администрация внесла твое имя в список участников конкурса.
Надежда расстроганно прошептала:
– Марк… Ты просто гений. Как мне тебя отблагодарить?
– Я скажу тебе об этом чуть позже, вот только останемся с тобой наедине, – он многозначительно поглядел на Викторию.
Надежда стукнула его по руке:
– Прекрати!
– Шучу! Но, если говорить серьезно, могу рассказать, для чего Козыреву была нужна победа дочери на конкурсе дизайнеров одежды.
– Ну?..
– Чтобы провернуть аферу и выиграть тендер на реконструкцию старинного особняка в центре Москвы. Козырев планировал приобрести его в собственность якобы для обустройства в нем Дома моделей.
– Не хочу про него слышать, – сказала Надежда. – Могу задать тебе личный вопрос?
– Прошу. Не стесняйся.
– Зачем в вечер приема тебе понадобился Шимаханский?
– Я хотел переговорить с ним по одному важному делу, – ответил Фридманович.
– Можешь сказать, по какому?
– Чтобы попросить скидку на антикварный комодик, который продается в его магазине.
– Зачем тебе комодик? – удивилась Надежда.
– У Марины день рождения. Хотел сделать ей подарок. – Спохватившись, Марк объяснил: – Жене подарил комодик, но люблю я только тебя!
Эпилог
Надежда вышла из больницы. На завтра была назначена выписка Астраханского, и ей многое предстояло сделать. Перво-наперво съездить на рынок и купить хорошего мяса, чтобы приготовить для него обед.
Услышав телефонный звонок, она вынула из сумочки трубку. Звонила Строганова, бывшая владелица портрета Грушеньки Зотовой.
– Здравствуйте, Валентина Ефимовна, – сказала Надежда. – Как ваши дела?
– Спасибо, хорошо. Простите, что беспокою, но, думаю, вам будет интересно узнать…
– Слушаю, говорите.
– После нашего разговора я достала старый альбом с фотографиями и пересмотрела его. Кажется, я знаю, куда делись сокровища из приданого.
Надежда спросила:
– Вы что-то обнаружили?
– Фотографию детской лечебницы в Подмосковье. Что-то вроде открытки. На ней написано: «Построено на пожертвования купца Первой гильдии Семена Порфирьевича Зотова в память о безвременно усопшей дочери».
– Жертва… – тихо проронила Надежда. – Он пожертвовал приданое Грушеньки на строительство детской лечебницы.
– Ну что же, – сказала Строганова. – Надеюсь, что больше никто не станет искать захороненное приданое. До свидания!
Ася остановилась, воткнула лыжные палки в снег и попыталась оттянуть рукав куртки, чтобы посмотреть на часы. Напрасный труд – перчатка задубела на морозе и не хотела гнуться. Поискала глазами солнце. Вон оно – белое, едва заметное на таком же белом небосводе, уже почти касается веток деревьев. Еще немного – и короткий зимний день перетечет в ночь. И тогда станет еще тяжелее. Правда, есть фонарики, но вряд ли Стас согласится ими воспользоваться – свет может выдать их местонахождение тому, кто идет по пятам. Или не идет? Ася обернулась, поглядела по сторонам. Кроме Стаса, чья спина маячит довольно далеко впереди, – никого. И почему она согласилась на эту авантюру? Ведь сразу поняла, что это не для нее! Сорок километров! Если посчитать дорогу на работу и обратно и прибавить походы по магазинам, столько она проходит за неделю.
Не останавливаясь, Стас оглянулся, недовольно махнул рукой, и Ася, сунув руки в петли палок, пустилась вдогонку.
– Ну ты чего? – спросил Стас, когда Ася с ним поравнялась. – Привала еще никто не объявлял. Сейчас спустимся, – он указал палкой на довольно крутой склон, – дальше будет распадок. Там накатанное место – можно и в темноте топать. Пройдем его, и останется всего ничего, километров тридцать.
– Как тридцать? – Асин голос предательски дрогнул. – А сколько мы уже прошли?
– Какая разница? И не вздумай реветь! – возмутился Стас, но навигатор достал и, шевеля губами, стал подсчитывать: – Восемнадцать километров за три с половиной часа. Очень даже неплохо. Но расслабляться рано.
– Значит, осталось двадцать два километра? – пытаясь справиться с отчаянием, спросила Ася.
– Да нет же, нет! – Стас поморщился от такой беспросветной бестолковости спутницы. – Я же сказал, после того, как мы пройдем распадок, останется тридцать километров, вернее, двадцать девять с чем-то.
– Но ты же говорил…
– У нас на хвосте специально обученные люди. Они ждут, что мы пойдем по самой короткой дороге. А мы, вопреки их ожиданиям, сделали крюк, и теперь у нас гораздо больше шансов уйти от преследования. Неужели это непонятно? – Он уже почти кричал, и от этого крика, эхом разносящегося по притихшему сосняку, у Аси разболелась голова.
– Если бы ты заранее сказал…
– И что тогда? Что бы изменилось?
– Я не знаю… Голова болит… Сильно…
– Это от избытка свежего воздуха, – он уже взял себя в руки и даже попытался изобразить подобие сочувствия. – Ничего, еще часик – и устроим привал. Давай соберись! Я пойду не слишком быстро, а ты – за мной, делай как я. – И Стас двинулся вниз по склону.
Спускаться по глубокому снегу было непросто, и скоро у Аси заныли лодыжки. Зато, сконцентрировавшись на том, чтобы не упасть, она забыла о головной боли.
Ночь застала их в распадке, на узкой тропе, зажатой между двумя холмами, поросшими карабкающимися вверх соснами. Сначала в темноте растворились верхушки деревьев, а вскоре стало вообще ничего не видно, кроме эмблемы фирмы-производителя из светоотражающего материала на спине у Стаса – буквы «М» в тройном кольце.
«Как мишень», – сказал он, впервые примеряя костюм, но в целом снаряжением остался доволен. Костюмы и правда были замечательные. Легкие, практически невесомые, они защищали от холода и ветра. Производители гарантировали, что в них можно ночевать на снегу при температуре до тридцати градусов ниже нуля. И хотя Стас обещал, что спать под открытым небом они не будут, Ася уже успела убедиться, что безоглядно верить его словам не стоит.