<…>
…Превращение в волка осуществлялось путем ритуального надевания шкуры, предшествовавшего или следовавшего за радикальным изменением поведения. Все то время, что воин находился в шкуре животного, он не был человеком, а непосредственно – хищником: он не только становился жестоким непобедимым воином, охваченным furor heroicus, но и избавлялся от любого человеческого проявления, иными словами, он больше не чувствовал себя связанным с законами и обычаями людей»[77].
В древнем Риме зимой совершались особые жертвенные ритуалы – луперкалии, местом их проведения была пещера Луперкал (лат. lupus – волк), где, по легенде, волчица вскормила основателей Рима – Ромула и Рема[78].
Не исключено, что древние жители, бывшие свидетелями и участниками подобных ритуалов, понимали их символическое значение и не воспринимали превращение буквально. Но со временем, кода христианство вытеснило язычество в Европе и древние обряды канули в прошлое, в народной памяти остались их отголоски, превратившиеся в сказочные истории об оборотнях.
Охотничья маскировка
Символическое превращение шамана в животное во время камлания также является распространенным элементом верований народов Сибири. Этим обусловлено использование обрядового костюма, включающего элементы животного происхождения: шкуры, рога, перья и т. д. Переодевание в звериные шкуры и подражание повадкам животных могло быть архаичным приемом охоты, позволяющим незаметно подобраться к добыче. Так за мифическим образом оборотня можно рассмотреть древнего охотника, на время выслеживания добычи «перевоплощавшегося в зверя»[79]. Охота в первобытном сообществе была тесно связана с магическими ритуалами, этим может быть обусловлено проникновение элементов охотничьего камуфляжа в обрядовую одежду шаманов.
Агрессивные животные
И, наконец, не стоит забывать, что жители той далекой эпохи зачастую подвергались нападению диких зверей, в первую очередь волков. Среди них могли встречаться особо крупные и агрессивные особи, вызывающие суеверный страх своим видом и поведением.
Вот как в «Истории северных народов» Олаф Магнус описывает реалии жизни своих современников:
«Чтобы путешественники, в январе едущие на санях в церковь, могли защитить свою жизнь, им надлежит вооружиться так, словно они отправляются в военный поход, то есть луками, копьями и пищалями, потому что оголодавшие волки нападают с двух сторон целыми стаями. Иногда волки, обезумевшие от голода и холода и подгоняемые природным инстинктом, нападают на человеческое жилье, на домашних животных, которых пожирают на месте или утаскивают в лес»[80].
Здесь также стоит вспомнить нашумевшую историю о «Жеводанском звере», хотя, как и множество других полулегендарных событий, она не имеет однозначного объяснения. В конце XVIII в. селения на юге Франции подвергались частым нападениям некоего зверя, в том числе приводившим к смертельному исходу. На фоне этих событий возникла легенда о Жеводанском волке-оборотне. Среди возможных разгадок данного явления выдвигались различные версии – появление особо крупной особи волка, гибрида волка и собаки, либо даже экзотического хищника из семейства кошачьих, или гиены. Не исключено, что за всеми нападениями стояло несколько разных зверей, которых народная молва объединила в один образ монстра-людоеда[81].
Подводя итоги, можно сказать, что для возникновения легенд об оборотнях было достаточно реальных предпосылок. Но мог ли кто-нибудь из людей, повторявших эти байки, признаться «на чистом глазу», что видел, как человек превращается в зверя? Что ж, это не исключено – какие только галлюцинации не порождаются человеческой психикой. Быть может, кому-то в приступе безумия действительно казалось, что он обращается в дикого зверя, за чем следовало соответствующее поведение. Может, кто-то в своих галлюцинациях «наблюдал» мнимое превращение других людей в животных. В любом случае за подобными историями вырисовывается масса прискорбнейших фактов из жизни наших предков – незащищенность от дикой природы, отсутствие развитой медицины (в особенности по части психиатрии), дремучая суеверность и судебный произвол могли привести к возникновению столь диких историй.
Пусть в наши дни клиническая ликантропия описана в медицинском плане, развеян ее мистический ореол, но весьма интересным остается главный вопрос – а почему, собственно, в некоторых случаях больному человеку кажется, что он превращается в животное? Конечно, бред и галлюцинации могут представлять весьма широкую галерею образов, но именно превращение в зверя является одним из повторяющихся мотивов. На этот вопрос непросто дать строго научный ответ. Конечно, можно предположить, что ликантропия имеет «вторичный» характер и подобная фабула бреда возникает на основе усвоенного культурного опыта – книг, фильмов, преданий, в которых фигурируют оборотни. Однако опыт человека может быть весьма разносторонним, и все же почему периодически возникают сюжеты бреда и галлюцинаций именно с «животными мотивами»?
Можно сопоставить подобные расстройства психики с эволюционным регрессом – человеческое сознание больного ликантропией как бы нисходит до архаичного уровня, причем даже не первобытного, а еще глубже – до животного. Русский физиолог Илья Ильич Мечников утверждал, что в некоторых аномальных состояниях психики (в частности – сомнамбулизме) у человека могут растормаживаться «животные» инстинкты[82]. Конечно, здесь напрашиваются рассуждения о генетической памяти и о том, что у человека и животных может быть общее «коллективное бессознательное» более древнего и глубокого уровня, нежели сам род человеческий, но такие теоретизирования явно выходят за рамки строгой науки. Мы же не будем становиться на эту зыбкую почву и на сем завершим краткий обзор оборотнических легенд и их предпосылок.
III. Вампиризм
«Вампир», Филипп Бёрн-Джонс (1897)
В настоящее время образ вампира получил широкое распространение в массовой культуре, приобретя характерные оттенки романтизации. Основной тон в литературе и кинематографе на данную тему в начале XX в. задавало знаменитое произведение Брэма Стокера, в конце века ярко отметились романы Энн Райс. Однако это лишь конечные продукты эволюции мифологии вампиризма, имеющей исключительно древние истоки. Исконные образы сверхъестественных кровопийц не похожи ни на утонченных вампиров Энн Райс, ни даже на мрачного графа Дракулу. Пожалуй, древние представления о нежити, одержимой жаждой крови, не смогли бы создать вокруг этой темы романтический флер, поскольку придавали ей весьма отвратительные черты. В позапрошлом столетии произошла удивительная трансформация, снабдившая художественные образы нечистой силы привлекательной харизмой. Истоки этого переосмысления возводятся к повести «Вампир» Джона Полидори, опубликованной в 1819 г.
С чего же началась вереница вампирских легенд? Согласно этимологическому словарю Фасмера, вампир – это труп злого колдуна или ведьмы, который бродит ночью в образе волка или совы и убивает людей и животных. Согласитесь, это совершенно не похоже на привычный для нас осовремененный образ вампира. Превращение трупа в зверя или птицу отсылает к оборотническим легендам, с одной лишь разницей – здесь метаморфоз постигает не живого человека, а мертвое тело. В дальнейшем зоологические ассоциации еще могут сыграть роль в расшифровке подоплеки подобных мифов.
Вампир, упырь
Происхождение слова «вампир» имеет древние индоевропейские корни. В нашу речь оно могло вторично прийти из немецкого или французского языка в XVIII в. В славянском фольклоре вампирический персонаж именуется «упырем», очевидно, что это модификация той же лексемы (согласно Максу Фасмеру, более ранняя). Наименование «упырь» может быть родственно словам «парить», «перо». Также можно провести параллели со старопольским wąpiory – пернатый, латинским vapor – пар, и с древнерусским названием летучей мыши – нетопырь[83]. Схожим словом «Вубар» именуется злой дух в чувашских преданиях (хотя чуваши относятся к тюркским народам). Вубар описывается как призрачное существо и больше соответствует славянской маре, беспокоящей людей по ночам[84].
В румынском фольклоре одним из наименований вампиров служило слово «морой», очевидно связанное с латинским morbus (болезнь) и mors (смерть). Морой как призрачное существо также напоминает славянскую мару. Другое наименование вампиров в румынском фольклоре – «стригои». Стригойками также называли ведьм, что происходит от лат. strix (сова-неясыть, согласно поверьям, высасывающая кровь у детей). Вновь мы видим связь вампиризма и колдовства с птицами[85], [86].
Лилит
Здесь также стоит вспомнить такой персонаж ветхозаветной мифологии, как Лилит, упомянутую в книге пророка Исайи:
«И зарастут дворцы ее колючими растениями, крапивою и репейником – твердыни ее; и будет она жилищем шакалов, пристанищем страусов. И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим; там будет отдыхать ночное привидение (lilith) и находить себе покой»[87].
Согласно иудейским поверьям, Лилит – ночная демоница, пьющая кровь детей и соблазняющая во сне мужчин. Демоническое имя ilith на языке Ветхого Завета интерпретируется как древнее название опять же совы-неясыти