Однако позвольте: с главным текстом не согласуется (как бандиты и банкиры говорят – не бьется). Ведь опознал Ромео только Тибальт и только по голосу. Слепец на сцене выглядел бы, нет слов, эффектно, но в этой пьесе он же должен фехтовать. Еще проткнет кого-нибудь реально. Станет звездой драмкружка в «Крестах». И режиссера там пристроят. Но директор пойдет на общие.
А вот Ромео на балу в новелле Да Порта:
«В маске, как и все другие, наряженный нимфой, привлекал он взоры всех ‹…› своей красотой, превосходившей красоту любой из пришедших туда женщин…»
Невероятно! В женском платье (как И. А. К. плясал перед русской императрицей)! Тогда уж, скорей всего, – в полумаске (стандартный размер 18 на 10 см; всегда в продаже и с доставкой на дом, но, что особенно радует, возможен самовывоз): как бы оправа для глаз – из золотой какой-нибудь бумаги, из серебряного шелка, из черного какого-нибудь бархата, прах его побери, закрывающая брови и переносицу вырезная лента.
Если что-то такое вообще было, то было именно так. И если так, то даже похоже, что действительно было. Не настолько талантливый писатель этот Да Порта (полегче на поворотах! кому было сказано, и кто обещал: не выше сапога? про другие опыты Да Порта в худпрозе вроде бы ничего никому не известно; для печати он работал в non-fiction), – ну или трудно поверить, что настолько дерзкий, – чтобы прямо из головы, лично от себя сочинить невозможный, неслыханный в мировой литературе комплимент – зачин романа Джульетты и Ромео:
– Клянусь вам, Ромео, честным словом, что здесь нет женщины, которая казалась бы мне столь же прекрасной, каким кажетесь вы.
А давайте я восстановлю весь этот разговор. Короткий: реплик пять. Как любителю пустяков, мне это доставит удовольствие, а вам перейти на следующую страницу – только пальцем шевельнуть.
Главная забота – заставить Р. и Дж. взяться за руки. Поскольку это случилось лишь под самый конец праздника (а до того Р. сидел в углу и никого не приглашал), Да Порта говорит, что последний танец был – «факел и шляпа»: в нем не только кавалеры приглашают дам, но и дамы – кавалеров. И кто-то (очевидно, какая-то барышня; почему бы не Розалина?) пригласил Р. и якобы случайно подвел к Дж. Она почему-то не танцевала, а стояла у стены рядом с молодым человеком по имени Меркуччо и почему-то держала его за руку. Приблизившись, Р. взял ее за другую руку.
Все это не то чтобы неправдоподобно, а как-то неуклюже. Ну не все, а что стояла с Меркуччо рука в руке, не танцуя. И что Р. так невежливо ее пригласил. Подойти и молча схватить за руку, тем более – барышню незнакомую, тем более – когда она стоит не одна, – это и на танцплощадке ДК им. Ф. Э. Дзержинского в Ленинграде не считалось comme il faut.
Поэтому Банделло вносит в текст Да Порта корректив: да, Ромео весь вечер просидел в углу, но напоследок все присутствовавшие встали в круг, взялись за руки и начали какие-то манипуляции с венком или там с гирляндой, не важно. Скорей всего – передавать друг дружке этот самый венок, кланяясь и произнося какие-нибудь условные волшебные слова. Игра. Хоровод. И вот в этом хороводе Джульетта оказалась между Маркуччо (справа от нее) и Ромео (слева).
Меркуччо в тексте Да Порта и Маркуччо, «прозванный косоглазым», в тексте Банделло, – без сомнения, – Меркуцио, наш, тот самый. «Он был придворным, – добавляет Банделло, – и славился своей учтивостью; все его любили за острый язык и всякие прибаутки, ибо у него была всегда наготове какая-нибудь веселая выдумка, дабы рассмешить компанию, и он умел позабавиться, не обижая никого».
Теперь открывается, что он был косоглаз и что руки у него были всегда, хоть в какую жару и сколько бы он ни отогревал их у камина, холодные.
Как лед, – лаконично сообщает Да Порта.
Холоднее, чем альпийский лед, – дает волю творческому воображению художник слова Банделло.
И это оказалось для Джульетты чрезвычайно кстати. Потому что, когда рука Ромео коснулась ее руки, с девочкой что-то случилось. Не стану и пробовать формулировать: у каждой читательницы была хоть одна такая минута в жизни, непостижная нашему, читатель, уму. Да и качество пера влияет: я пишу вороньим, а тут надобно гусиное.
Забывшись и вряд ли слыша свой голос, она, – пишет Да Порта, – произнесла:
– Благословен ваш приход ко мне, мессер Ромео.
(В передаче Банделло эта фраза тоже звучит не слабо:
– Да будет благословен тот миг, когда вы оказались рядом со мной!)
Ясно, что порядочные барышни вообще-то так себя не ведут. Тем более с малознакомыми. Все равно что броситься на шею. Да еще богослужебная лексика припутана.
Судя по ответной реплике, Ромео буквально остолбенел. Тупо переспрашивает:
– Как это благословен мой приход?
(В тексте Банделло:
– Мадонна, за что вы меня благословляете?)
Она уже пришла в себя настолько, чтобы отыграть назад свои опрометчивые слова:
– Да, благословен ваш приход сюда ко мне, ибо вы хоть левую руку мою согрели, пока Меркуччо мою правую застудил.
(В редакции Банделло:
– О, не удивляйтесь, благородный юноша, что я благословляю ваш приход: мессер Маркуччо своей холодной рукой меня совсем заморозил, а вы, по милости вашей, согрели меня нежным рукопожатием.)
На слух постороннего – неубедительно, причем красноречивый плагиатор вообще попадает впросак: получается, все-таки Да Порта прав – Дж. и М. держались за руки достаточно долго, прежде чем встали в круг? Интересно все-таки почему.
Ромео тоже, видать, потрясен. Пройдя суровую школу Розалины, он, должно быть, совершенно не готов к тому, что незнакомая красивая девушка выказывает ему искреннее доброжелательство. И его отклик на ее приветливые слова тоже немедленно нарушает границу обычной любезности; впрочем, еще не поздно выдать – и принять – его признание за шутку.
– Если я моей рукой вашу руку согрел, то вы прекрасными своими глазами мое сердце зажгли.
Но девочке не до шуток. И вот в этот момент она и говорит:
– Клянусь вам, Ромео, честным словом, что здесь нет женщины, которая казалась бы мне столь же прекрасной, каким кажетесь вы.
На что он («весь загоревшись», по словам Да Порта):
– Каков бы я ни был, я стану вашей красоты, если она на то не прогневается, верным слугою.
Банделло вычеркнул обе эти фразы – и Джульетты, и Ромео.
Само собой, у него ни слова про то, что Ромео наряжен нимфой.
Тогдашней итальянской публике, понимал он, эта деталь пришлась бы по душе ничуть не больше, чем народам нынешней РФ.
А ведь она, деталь, – ключ ко всему этому разговору. О чем, правда, не догадывается ни Банделло, ни Да Порта, – вообще, я тщеславно надеюсь, никто на свете.
Самое красивое, что видела в своей жизни Джульетта до встречи с Ромео, было, несомненно, Благовещение на стене какой-нибудь церкви (например, веронской Сан-Фермо или кафедрального собора; юный архангел, держа в руке цветок, говорит Марии: Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна ты в женах. (Лк. 1, 28; это церковнославянский текст; в русском синодальном переводе единственное отличие: благословенна ты между женами; современный научный перевод с греческого оригинала: Привет тебе, избранница Божья! С тобой Господь! См. также «Гавриилиаду» А. С. П.) Эти слова Евангелия превратились в излюбленную молитву христианок. По-латыни: Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus… На церковнославянском: Богородице, Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою: благословенна Ты в женах…
Вот я и думаю, что Джульетте как бы ударил в лицо яркий луч: Ромео был похож (или не был; ну, померещилось ей; имеет, что ли, значение?) сразу и на ангела, и на Мадонну; ей привиделось Благовещение и послышалось – благословение. И она проговорила его вслух: благословен ваш приход ко мне. Благословен. Benedetto.
Если это так – если три предложения, произнесенных Джульеттой, не являются беспорядочным лепетом, а выражают одну мысль, ее захватившую (притом что девушка попыталась ее скрыть), и если Да Порта эту связь идей в упор не видит (или тоже прячет), – для меня это убедительный знак, что ее слова не сочинены. Персонаж, полностью выдуманный, прозрачен: его голова – место встречи мыслей автора и читателя. Если девушка из художественного текста вставляет в свой разговор фразы необъяснимо неожиданные – значит, кто-то (автор или его информатор) такой разговор когда-то подслушал. Или даже участвовал в нем; тогда это, скорей всего, сам Да Порта.
И только тут я вспомнил, что его новелла имеет посвящение: «Прекрасной и изящной мадонне Лючине Саворньян». И что на сайте, упомянутом уже, рассказано: была у графа Луиджи Да Порта (1485–1529) своя печальная история, своя несчастная любовь. Даже с попыткой самоубийства.
А Банделло – ну что Банделло (1485–1561)? Прошелся по чужой брошюрке рукой мастера. Как если бы это была какая-нибудь фольклорная повесть о горе-злосчастье. Подумаешь – издана; не считается: в далекой Венеции, мизерным тиражом. Да Порта сам (как Белкин И. П.) признается в предисловии, что автор сюжета – не он; эту историю рассказал ему некий Перегрино из Вероны. Ну а мы признаемся, что слышали ее от нашего знакомого сеньора Чезаре Фрегозе, а ему ее сообщил его знакомый – тоже Перегрино! Капитан Алессандро Перегрино. Впрочем, почему тоже? Кто сказал, что мы читали некого Да Порта? Кто вообще его читал? А главное – кто переводил? (Третий постулат теории литературной славы: без семьи – можно, без переводчика – никак. Банделло живал во Франции, дружил с тамошними литераторами; умел выбрать перспективного человечка и подарить ему свой четырехтомник. Где таких новелл – 214 штук!)
В общем, столкнул он графа Луиджи в Лету. Невдолге, конечно, сам туда же бух. Но три важные услуги мировой словесности – и лично Шекспиру – оказал. Во-первых, стибрил и выставил напоказ впечатляющий сюжет. Во-вторых, сохранил (как и переводчик, и последующие переделкины; машинально; не зная зачем) в разговоре Дж. и Р. – словечко из молитвы, это самое benedetto – благословен. Шекспир положил на этот мотив весь диалог – шутливо-ханжеский – и конвертировал его в два поцелуя.