коварник. А тут?
На мой взгляд – двое. Cancer и так называемое государство (коллективный псевдоним, сказал бы Оруэлл, Внутренней партии). Cancer молча уполз и грызет сейчас кого-нибудь другого. (Многих, увы.) Про государство – я, разумеется, ни слова.
…………………
…………………
…………………
…………………
В этом же выпуске новостей, под заголовком: Россия потратит 321 млрд рублей на космическую программу и начнет осваивать Луну в ближайшие десятилетия – один из заправил (жирняй) радостно орет: хорош заниматься пресловутым международным сотрудничеством! У нас у самих найдутся средства! Построим на Луне казармы для боевых роботов и, к чертовой матери, аннексируем исконную нашу спутницу! А ты, так называемая цивилизация, жди своей очереди и трепещи!
То есть, разумеется, не орет, а торжествующе артикулирует, и термины бреда употребляет другие, чтобы лунные жители не с ходу расшифровали. Так что это мой личный перевод официозного пересказа. («…Обратил внимание, что в настоящей геополитической ситуации, учитывая развитие экономик ведущих стран мира, Россия обязана быть максимально прагматичной».) Но мы, местные, реагируем правильно. Не говоря, что Оруэлл уже прочитан.
И умирающие в РФ кричат от боли.
Трагедия ли? Разряд неудач (см. выше) тоже, в общем, подходит: в неправильное время и в неправильной стране пришлось умирать несчастной жене несчастного Павла К. Это бывает. Это с каждым может случиться. Кроме заправил, да и то, наверное, не всех, а дальновидных.
Как полагаете, высокочтимая Немезида?
А вы, великая Мнемозина, – забудете, конечно, Павла К.?
К вопросу о качестве предложений. Пейзаж работы Салтыкова:
«Сиротливо раскинулась по обеим сторонам дороги родная равнина, обнаженная, расхищенная, точно после погрома. При взгляде на эти далекие, оголенные перспективы не рождалось никакой мысли, кроме одной: где же тут приют? Кто тут живет? зачем живет? в каких выражениях проклинает час своего рождения?»
Самый умный русский писатель. Автор лучшего русского романа. Обладал и пользовался абсолютно всеми средствами русского языка (как Шекспир, говорят, – английского).
Только один недостаток. Не умолкал, пока было что сказать. Не останавливал ни фразу, ни период. Не ставил точку, пока не договорит мысль. Всю ее вбивал – ввинчивал – в предложение. Не любил пауз.
Из людей, писавших русскую прозу в девятнадцатом веке, только Салтыкова читали бы мыслители века двадцать второго. Если бы такой век наступил. А он отчасти оттого и не наступит, что некому было читать Салтыкова.
…………………
…………………
И тогда я обернулся и, как мог безмятежно улыбаясь, сказал самому крупному из шедших за мной по пятам дураков:
– Что ты ходишь за мной, как тень отца Гамлета?
За мою не короткую жизнь я всего раза два или три поступил правильно. И это был первый раз. А в остальное время – огромное, вообще-то, – практиковал я главным образом тактику низкого, презренного смиренья. Без всякой, между прочим, выгоды и пользы для себя.
Но ни за что не решился бы я тогда обернуться, если бы не звенел у меня в голове голос Меркуцио – если бы не эти слова: низкое, презренное.
O calm, dishonourable, vile submission!
Холодное, бесчестное смиренье! (Перевод А. Григорьева)
Трусливая, презренная покорность! (Перевод Б. Пастернака)
О подлая, бесчестная покорность! (Перевод А. Радловой)
…………………
…………………
…………………
Такая забава была в 167-й мужской: распинать Христа. В полутемном коридоре человека – того, кто был мной в 1952 году, – два сапиенса постарше и, соответственно, покрупней ставят спиной к стене и к ней же прижимают разведенные руки. А еще один сапиенс берет этого человека за подбородок – и бьет об стену его затылком.
…………………
…………………
…………………
…………………
Тринадцать сотрясений мозга! (За два года насчитала тогда и уверяла меня впоследствии моя мать. Наверное, все-таки меньше.) Я их даже немножко полюбил: не надо было в школу; однажды (наверное, не однажды) купили плитку шоколада; я лежал в постели, и мать читала мне Диккенса: «Жизнь и приключения Николаса Никльби».
…………………
…………………
…………………
Разбитое колено, сломанный нос. Какие пустяки. И даже самый мрачный день – 14 января 53-го – теперь вспоминать почти смешно. Хотя и не смешно.
Эй, однокорытники! Если кто из вас еще жив и если кого иногда, случайно, пощипывает совесть, – не горюйте! Страна боролась с космополитизмом; в частности, вы – со мной. Все нормально. Мне посчастливилось: видать, крепкая была башка. Вам не удалось выбить из меня, как пыль из коврика, – этот самый космополитизм.
…………………
…………………
…………………
…………………
Не то чтобы я этим гордился, гордиться тут нечем, да и не умею я чувствовать гордость (как выяснилось – и страх; да, представьте; сам удивляюсь). Но как-то радует меня, что я жил и умру безродным космополитом. Как всякий разумный человек.
Как лучшие из всех, кого я встретил в жизни; кого читал; про кого читал.
Называю наугад: как Спиноза. Как Лермонтов. Как Шаламов. Как Оруэлл. Как Брэдбери.
Как мой Меркуцио.
Без пафоса, без пафоса, пожалуйста. Все равно последнее слово – всегда за Пошлостью:
– Отдельный вид динозавров – пситтакозавр сибирский – открыли палеонтологи из Томска, говорится в статье на сайте Санкт-Петербургского госуниверситета. При раскопках в Кузбассе они обнаружили рядом два целых скелета, один чуть меньше, другой побольше, с выступами на голове. Ученые предположили, что это самец и самка, и назвали их Ромео и Джульетта.
8 декабря 2014 года
Смысл всего
А теперь, значит, начинается травля неверующих. За инакомыслие. Наплевать, что нас – большинство. При социализме – когда было объявлено, что он дошел до восковой зрелости, – тоже большинство понимало, что он гниет, – а все-таки «диссидент» сделалось ругательством, обозначавшим отброс общества.
Давно ли номенклатура увлекалась теннисом и волейболом. Нынче – горными лыжами и православием. Стало быть, и низшим классам положено. Горные лыжи дороговаты. Поэтому откуда ни возьмись тьма православных ораторов и публицистов.
Само по себе это не плохо. Потому хотя бы, что с любого легального дохода взимается налог, поступающий в госбюджет.
Но эти люди подчас позволяют себе проявлять наглость.
Не трогают – хватает же ума (и трусости, и лицемерия) – мусульман и буддистов, зато неверующих оскорбляют совершенно бесстыдно.
Уже один идеологический работник прокукарекал – и хор подхватил: атеист – не человек; атеист – это всего лишь больное животное. (А больных животных – додумывайте, додумывайте, не стесняйтесь, – их усыпляют, не правда ли? лечение, тем более принудительное, вряд ли даст надежный эффект.)
Эх вы, ораторы: ваши собственные бабушки и дедушки, папы и мамы не верили в Бога (и писали это слово со строчной). Вы обзываете их больными животными? Возможно, это по-христиански (или по-православному, вам видней; как там насчет того, чтобы чтить отца и мать?). Но как-то некрасиво. Или вы произошли не от советских граждан?
Миллионы и миллионы воспитанных в атеизме – и хуже того: в сталинизме – не питая, то есть, надежды на загробную жизнь, – рисковали и жертвовали – например на войне – жизнью земной. По-вашему, они были животные? больные?
Андрея Сахарова, Лидию Чуковскую, Василия Гроссмана, Анатолия Марченко – вам уже не усыпить, опоздали. Вам желательно, чтобы такие люди не появлялись в России больше никогда.
Остановить мозги. Установить монополию на истину. Отменив свободу сомневаться.
Так объявите православие государственной религией, что вам стоит? Одно заседание Штемпелевальной Машины, триста, или сколько их у Единой Кормушки, кнопок нажать – и вы в дамках. Слабо?
Покамест вы колеблетесь, я вот что напоследок вам скажу.
Наука и все авраамические религии (к которым, вы ведь не станете возражать, относится и православие) согласны в одном-единственном пункте: объект, именуемый Богом, для человеческого ума невидим. Доказать его существование нельзя.
В Бога можно только верить. Или не верить.
То есть чувствовать Его присутствие, Его участие – в явлениях природы, в событиях истории, в произведениях искусства, в собственной жизни.
Или не чувствовать.
Многим случилось, и не раз, почувствовать. Мистики, поэты, живописцы описывали эту свою интуицию как невыразимое ощущение невыразимого смысла Всего. Как переживание истины.
Многим другим не посчастливилось так. И те из них, кто считает себя верующими, составляют свою картину мира понаслышке, с чужих слов. И те, кто считает себя неверующими, – точно так же.
Но есть еще (и всегда были) и такие люди, которым столь же пронзительная интуиция говорит: есть только то, что есть, и оно не означает ничего другого. А смысл (да, относительный) в жизнь привносит только – да, ограниченный, да, близорукий, да, несчастный – человеческий ум.
Бывает, да, и такое переживание истины. Довольно охотно, кстати, поддерживаемое естествознанием.
Идею авторского права на Вселенную (типа: кто-то же ее создал; подобно тому как культура создана творческими личностями, должен же быть и на природу у Кого-то копирайт) эти люди полагают наивной. Не говоря уже о посмертной перспективе и проч. Другое дело, что тут целый мир – огромный и прекрасный – бесконечно продуктивных метафор.
Невеселое мировоззрение. Малоутешительное. Вас, ораторы, оно тревожит, пугает, оно разжигает в вас интеллектуальную зависть, – а вы успокойтесь. Займитесь своими проблемами. У вас вон Лев Толстой – про которого человечество полагает, что Россия им гордится, – пребывает на положении Салмана Рушди.
А что с Аввакумом Петровым? Вроде бы вы его недавно амнистировали. Но ведь сначала сожгли. За оскорбление ваших чувств. А Михаила Булгакова какой ожидает приговор?