орый был слишком гордым, чтобы сидеть с простым людом. Я начала пробираться к нему, он посмотрел на меня и поднял руку. Сначала я думала, что он кочет мне помахать, но потом заметила сигарету.
— Не знала, что ты куришь, — сказала я, когда подошла достаточно близко.
— В Англии все старшеклассники время от времени покуривают, — ответил он, глубоко затянулся и выпустил дым в холодный воздух. — Будешь нотации мне читать? Это еще хуже, чем сквернословить?
— Для бегуна, наверное, плохо, — сказала я, отметив про себя, что настроение у Тристена было какое-то странное, даже учитывая кошмарные события, произошедшие накануне. А может, он просто казался очень закрытым из-за того, что надел солнечные очки и его глаза стали мне невидны. Я тоже прикрыла глаза от солнца рукой, чтобы получше его рассмотреть. — Ты же можешь подвести команду. Ты лидер...
— Наверно, я больше не буду бегать, — перебил он меня и пожал плечами.
— Не будешь бегать? — Хотя между мной и Тристеном все было кончено и я искала его, лишь чтобы забрать документы Джекелов, я как-то забеспокоилась за него. — Почему?
Тристен не ответил. Вместо этого он протянул мне сигарету:
— Затянешься?
Я с отвращением вскинула руку:
— Нет, спасибо,
— Умница, — похвалил он, еле заметно улыбаясь. — Не поддавайся пороку.
Я внимательно посмотрела ему в лицо, мне бы так хотелось, чтобы он снял очки.
— Тристен... — Как подойти к вопросу?
— Как мама? — поинтересовался он, затушив сигарету.
— Когда я утром уходила из дому, она была как в подпитии, но в целом нормально.
— Она сказала что-нибудь насчет...
— Нет, — ответила я. — Все получилось, как ты и сказал. Она, похоже, ничего не помнит.
— Хорошо.
Мы уставились на пустое футбольное поле, на котором Тодд Флик мог бы провести несколько славных матчей за школьную команду, но из-за Тристена сезон для него закончился, едва начавшись.
— Тристен, — сказала я, — верни мне ящик. И список.
— Конечно, Джилл. — Меня его согласие удивило. Но он попросил об отсрочке: — Завтра.
— Я… хочу забрать их сегодня. Пожалуйста.
— Завтра все это вернется к тебе, — сказал Тристен. — Подожди еще один день.
Завтра?
— Тристен, что ты собрался сегодня сделать? — спросила я.
— Джилл, ты умная девочка, — сказал он. — Одна из умнейших людей, с которыми мне повезло быть знакомым. Ты можешь догадаться сама.
— Ты собираешься начать пить растворы.
— Последний раствор, — уточнил он, все еще глядя на поле. Потом Тристен повернулся ко мне и улыбнулся, и в этой улыбке мне почудился свойственный ему мрачный юмор. — Раствор. Я и не задумывался, насколько это слово подходит к ситуации, а ты? Ведь, возможно, он растворит все зло во мне?
— Тристен, — начала я, тревожась за него все сильнее, хотя изначально я лишь хотела изъять у него список и ящик и никогда его больше не видеть. — А если ничего не произойдет, если ты ничего не почувствуешь, как ты узнаешь...
Я не могла выразить буйствовавшие у меня в голове мысли. Если он выпьет раствор и это его не прикончит, как он поймет, излечился ли он? А если ему покажется, что ничего не изменилось, что тогда? Что он будет делать в таком случае?
— Не волнуйся, — ответил он, — план у меня есть. И я даю слово, что завтра все, что принадлежит семейству Джекелов, будет у тебя.
Он встал, бросив мертвую сигарету под лавочку к тысяче таких же трупиков:
— Мне пора идти.
— Куда?
Тристен не ответил. Он пошел вниз, широко шагая, переступая через скамейки, я не сдержалась и позвала его, хотя мне было все равно, что с ним произойдет.
— Тристен?
Он повернулся:
— Да, Джилл?
— Последняя формула...Что там за примесь?
Тристен улыбнулся, сверкнув зубами:
—Не беспокойся. Не слишком смертельно.
Он шутил. Но я уже достаточно хорошо знала таинственного Тристена Хайда, чтобы понять, что на самом деле он говорит всерьез.
Я провожала его взглядом. Он шел через поле, направляясь бог знает куда, и казался совершенно расслабленным.
Когда он отошел метров на пятьдесят, я заметила, что он оставил на трибуне едва начатую пачку сигарет.
Последняя сигарета... Он больше не будет бегать… И коробка завтра вернется ко мне...
И тут я осознала, что этот парень почти наверняка уверен, что обречен. Он готов на отчаянный шаг. Неловко спускаясь с трибун, я думала о том, что надо бы побежать за ним и умолять его одуматься.
Но когда я дошла донизу, я вспомнила маму, одурманенную таблетками, с еле бьющимся сердцем. И я решила не ходить за Тристеном.
Я повернулась к школе и сказала себе, что я не отвечаю за то, что он может с собой сделать. Ни меня, ни мою семью, никого из Джекелов не смогут обвинить в том, что происходит с Хайдами.
Тристен
На закате я достал из сумки учебники, сунул на их место ящик Джилл и свои записи — и еще кое-что, что я купил по пути домой в хозяйственном магазине. Живущий внутри меня — в голове, в душе — зверь извивался, очевидно поняв, что с нами обоими что-то происходит. Я впервые переживал наше сосуществование осознанно, и это ощущение одновременно и тревожило, и придавало уверенности.
Жившая во мне тварь становилась сильнее, громче заявляла о своих правах — а это значит, что мое решение остановить ее было правильным, даже если это означало, что придется покончить с собой.
Насчет рая и ада я никогда особо не задумывался, но, когда я закрывал сумку, в которой лежал пузырек крысиного яда — смертоносного стрихнина, — у меня мелькнула мысль о том, какой мне вынесут приговор, если я сегодня предстану перед судом Всевышнего. Некоторые верят, что самоубийцы обрекают себя на ад. Но ведь сам Христос был рожден для того, чтобы принести свою жизнь в жертву.
Я поднял сумку, думая о том, что вопрос это все равно спорный. А я сделаю то, что нужно.
Я вышел в коридор и прошел мимо кабинета отца. Дверь была открыта, а внутри — темно. Отец в это время, как обычно, находился в университете. Компьютер, за которым он так часто работал, одиноко стоял на столе.
Остановившись, я подумал, что могу умереть, так и не узнав ничего о своем отце, о том, сколько в нем осталось человеческого и насколько он контролировал зверя в себе.
Я импульсивно бросил сумку на пол и подошел к компьютеру, думая, что стоит черкнуть строчку. Написать прощальную записку, рассказать, что я знал наверняка о нас обоих. Компьютер загудел в темноте, я открыл новый текстовый файл. Сочиняя сообщение отцу, я, честно говоря, улыбался.
Дорогой папа…Угадай, что выкинул твой непослушный сын!
Именно это я и напечатал и нажал кнопку «сохранить», чтобы мое послание не исчезло вдруг, как и сам его автор. Всплыло окошко — надо было как-то назвать новый файл. Я улыбнулся пошире, чуть не засмеявшись над абсурдностью происходящего. «Последнее письмо», как же его еще назовешь?
Я напечатал «по», а компьютер подобрал файлы, начинающиеся на эти буквы. И тут я увидел документ с названием «ПодавленнеХайда.doс»!
Этот файл, имя которого было так созвучно с моими собственными переживаниями, разожгло во мне любопытство. Я сохранил свое сообщение и переключился на отцовский текст.
Я спешно листал документ, двигаясь по тексту все быстрее и со все большим интересом. Я чуть ли не носом прижимался к экрану и просто не мог поверить глазам своим.
Джилл
— Мам, ну как суп? — поинтересовалась я, присаживаясь на край ее кровати. Она сидела, положив под спину подушки, и методично, ложку за ложкой, поглощала бульон.
— Вкусно. Спасибо, Джилл.
Я улыбнулась, думая о том, что даже такая простая мелочь — это очередной шаг вперед. Мама больше не голодала, а что-то ей даже начало казаться «вкусным».
— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала я, — уже не такая бледная.
— Мне действительно лучше. — Мама поставила пустую тарелку на тумбочку и закрыла глаза. — После целого дня в больнице я устала, но уже не чувствую себя такой слабой.
— Хорошо. — Я протянула руку за успокоительным, которое она до сих пор принимала на ночь. Открыв баночку, я посмотрела маме в лицо.
Она все же еще была бледновата и много спала. Уж не знаю, что там у доктора Хайда за подход, но он работал. Мама сегодня не только не казалась мрачной, но и улыбалась время от времени. И это была не вымученная гримаса, к которой я привыкла, а настоящая, хоть и неуверенная, улыбка.
Я подала ей таблетки, а когда протянула руку за стаканом с водой, мой взгляд упал на стоявшие на тумбочке часы.
Начало одиннадцатого. Интересно, Тристен уже в школе? Он уже готовится к...
Но мне все равно, напомнила я себе, подавая маме воду. Это его жизнь и его проблемы. Я ничего не могу поделать, и я не должна ничего делать.
— Джилл. — Мамин голос прервал мои мысли.
Я посмотрела на нее — она протягивала мне пустой стакан, и я взяла его.
— Да?
— Доктор Хайд… — Она закрыла глаза, готовясь уснуть. — Он мне очень помогает. Мы столько вопросов разрешили. И я теперь понимаю, что уделяла тебе недостаточно внимания с тех пор, как погиб твой отец.
— Мам, все нормально. — Я поставила стакан и взяла ее за руку. — Ты же болела.
— Да, так и Фредерик говорит, — согласилась она. — Но все же мне прямо не по себе становится, когда я думаю о том, сколько тебе пришлось взвалить на себя.
— Ничего страшного, — уверила ее я. Но у меня мелькнула и мысль: «Фредерик»? Не «доктор Хайд»? Это не зря показалось мне странным — или все пациенты так к врачу обращаются? — Ты, главное, поправляйся, — добавила я, — а за меня не беспокойся. Все в порядке.
— Джилл, ты сильная девочка. — Мама стиснула мою руку, язык у нее уже начал заплетаться. — Спасибо тебе за твою заботу. И поблагодари еще сына Фредерика...