— А почему я должен перед тобой отчитываться? Как Узбекистан?
— Стоит. Так как? Завтра сможешь?
— Слушай, у тебя все кавалерийским наскоком. Надо подумать, посоветоваться с руководством, — промямлил Ермилов.
— Так уже. С замом твоего шефа я переговорил. Шеф не против отпустить тебя на денек. Больше и не потребуется. Клиент совсем там дозрел в ожидании серьезного разговора. И мы, я думаю, вполне удовлетворим его ожидания, — Горюнов замолчал, явно что-то прикидывая про себя, и все же решился: — Олег, ты меня извини, а если я к тебе в гости напрошусь? Я сам с самолета, дома шаром покати — Сашка с детьми на юге, да и обсудили бы нашу предстоящую поездку. — Поскольку Олег молчал в ответ, слегка обескураженный, то Петр, вздохнув, заключил: — Понял. Не бери в голову.
— Нет, ты как раз не понял, — больше всего Ермилов не любил разочаровывать людей. — Просто я сам еду не домой, а в гости.
— А туда напроситься нельзя? — продолжал наглеть Горюнов.
— Фиг его знает! — пробормотал Олег. Он злился на Люську, затеявшую поход в гости, когда муж только из командировки. Из самолета — на службу, и творожные лепешки протухли бы уже, если бы он не скормил их Григорьеву. — Сделаем финт ушами, — решился он. — Только тебе придется приложить усилия, чтобы обаять хозяев.
— Ты сомневаешься в моих способностях? — хмыкнул Петр. — Ну-ну.
Ермилов позвонил Игореше и преподнес визит Горюнова в таком ключе, что Петр — его товарищ по работе и давно мечтает познакомиться с настоящим археологом. Польщенный Игорь охотно согласился.
И все же определенную неловкость испытывали все, ожидая приезда Горюнова. Люська сердилась, что Олег не посоветовался с ней и тащит к ее друзьям своего приятеля. Манана волновалась как хозяйка гостеприимного дома, Игорь готовился предстать перед незнакомцем «настоящим археологом».
Однако появившийся с узбекскими сладостями: хаштаком из сушеной дыни, бухарской халвой с кунжутом и грецким орехом и с бутылкой хорошего грузинского вина, Горюнов сразу снял напряжение. Узнав, как зовут хозяйку, сказал:
— Манана в переводе с арабского «милостивая». Вот и вы милостиво разрешили мне посетить ваш гостеприимный дом. Благодарю вас!
В том же спортивного кроя костюме, в котором его видел Олег при первой их встрече, он выглядел элегантным, хоть и слегка небритым с дороги. Перелет из Ташкента был вдвое дольше, чем у Ермилова из Владикавказа, но усталости в Петре словно и не накопилось. Легкость в общении нивелировала его статус незваного гостя.
Он заметил на стене турецкий назарлык от сглаза и карту раскопок в рамке под стеклом. Спросил что-то Игоря по-турецки, тот с небольшим затруднением, но ответил. Тогда Горюнов, воодушевившись, затараторил так, что у Игореши глаза стали больше линз его очков. Из их разговора Олег различил только знакомое «Гёбекли-Тепе». Игорь некоторое время силился поддерживать разговор, но в конце концов, рассмеявшись, перешел на русский:
— Петр, я настолько хорошо не знаю турецкий.
— Да нет, он у вас вполне на уровне, — утешил его Горюнов. — Так что там с раскопками? Я бывал в Шанлыурфе, правда, проездом и не при слишком приятных обстоятельствах. — Он умолчал, что нелегально собирался тогда пересечь границу с Сирией, направляясь в сердце черного халифата — в Эр-Ракку в качестве новобранца ИГИЛ. — Гёбекли-Тепе там неподалеку. Не посчастливилось побывать. А вот в девяностых древние развалины Невали-Кери я видел. Это на дне водохранилища Ататюрка, их возраст примерно такой же, как у построек Гёбекли-Тепе, около десяти с половиной тысяч лет. Как можно было забросить раскопки Гёбекли-Тепе? Начали же еще в 1963 году. Постойте, ваша фамилия Джейранашвили? Уж не про вас ли писали в «Сабахе», дескать, вы там что-то свистнули с раскопок.
— Мы, — сознался Игореша покорно, зачарованно слушавший гостя. — Вот Людмила наши права в суде отстояла и наше оборудование.
— Уважаю, — Горюнов схватил руку Коротковой и сжал в своей лапище. — У турок вырвать что-то из глотки — это надо постараться и обладать недюжинным красноречием. А еще лучше, чтобы в кармане шуршали не только лиры, но и что-нибудь посущественнее.
Ермилов втайне надеялся, что может считать себя эрудитом, но после археологической эскапады сник.
«Ясное дело, он же разведчик. Ему необходимо уметь внедряться в любую компанию», — Олег искоса поглядывал на Петра.
Когда Ермилов рвался работать в ФСБ, он по-мальчишески надеялся, что станет уж если не участвовать, то разрабатывать острые контрразведывательные спецоперации. Просидев на аналитической работе не один год, подрастерял романтический пыл, хотя и участвовал потом во множестве оперативных разработок. И все-таки объективно оценивал свое место в Конторе. Таким, как кадровые офицеры, ему не стать. Но он способен взять другим.
Уже за столом разговор, умело направленный Горюновым в русло археологии (он просто ловко избегал ответов на вопросы: «А что вы делали в Турции?», «А где вы там жили?», «А сколько вы там жили?»), так и витал вокруг древних развалин.
— Особенно интересно, — оживленно размахивал вилкой Игореша, — это Т-образные столбы. Они бесполые. Вы понимаете?
Олегу хотелось погладить его по голове и успокоить: «Понимаем, дорогой».
— Шмидт утверждает, что это самые ранние изображения богов. Безо рта, без глаз, да и вообще без лиц. Зато у них есть руки! Ладони! Вы понимаете, Они творцы! А надписи, а пиктограммы! Все это вместе, и в частности изображения птицеголовых существ, отсылает нас к таким же изображениям на острове Пасхи.
— Понятно, — кивнул Горюнов и пристально посмотрел на Олега, словно на единственного в этой компании способного понять, — поэтому войны идут повсеместно. У Бога просто нет ушей, чтобы хоть что-то услышать, зато слепить клубок из тел, железа, оставшихся после разрыва многотонной бомбы, — запросто. Ведь у него есть ладони.
От воображаемой картины Олега передернуло. И было очевидно, что Горюнов говорит не о гипотетическом взрыве, а о чем-то вполне конкретном, осязаемом и обоняемом — воняющем кипящей кровью, горелым мясом и раскаленным железом. О том, что он видел своими глазами.
— Это не наш Бог, — только и смог выдавить Ермилов, подавляя тошноту.
— Бог один, — холодно уточнил Петр и снова повернулся к Игореше с особым вниманием на лице.
— Такие нравятся женщинам? — заинтересованно спросил Олег, склонившись к самому уху жены, отводя ее рыжие кудряшки, которые щекотали его щеку. Она тщательно накручивала их каждый раз в парикмахерской, когда собиралась в гости. Эта ее дежурная прическа раздражала Ермилова всегда, но он только изредка позволял себе проехаться по ее «макаронной фабрике», когда Люська уж слишком прижимала очередной его больной мозоль, которыми он за годы мнительности оброс в избытке. — Ну скажи, я же вижу, как у тебя глазки загорелись.
— Я его старше лет на десять, это во-первых. А во-вторых, мне больше нравятся другие — с ямочкой и лысинкой. У таких интеллект присутствует уже во внешности.
— С залысинкой, — уязвленно поправил ее Олег, тем не менее польщенный. — Ты хочешь сказать, что он недалекий? По мне так из него интеллект брызжет.
— Ну и женись на нем, — непоследовательно пресекла дальнейшее обсуждение Горюнова Люська и пошла на кухню помочь Манане с посудой.
Горюнов с трудом дотерпел без сигарет — хозяева не курили. И, осыпав комплиментами Манану и Игоря, пообещав ему помочь с переводом сложных текстов с арабского и турецкого, он выскочил на улицу первым, предоставив возможность Ермилову и Коротковой попрощаться с друзьями наедине.
— Вас подвезти? — когда они вышли, спросил Петр, куривший у подъезда, подкидывая ключи от огромного черного джипа, стоящего бесцеремонно на разлинованном для спецтехники парковочном месте.
Ермилов с завистью подумал, что Горюнов человек без комплексов и с хорошей наглостью, которой Олегу всегда недоставало.
Заметив, что Люська сделала жест рукой, отмахиваясь от дыма, Петр тут же метнулся к урне и затушил сигарету. Ермилов с болезненным замиранием в сердце чувствовал, что его Короткова нравится Горюнову и при других обстоятельствах тот мог бы за ней приударить.
— Вы же где-то на Филях живете?
— Ну это уже слишком, — нахмурился Олег.
— Брось, я не узнавал специально. Вадим говорил. Садитесь, — он распахнул обе задние дверцы, а заметив на сиденье два детских кресла, спохватившись, быстро их снял и небрежно бросил в багажник. Галантно подал руку Люське — ей в узкой юбке и на каблуках было затруднительно взбираться на довольно высокий порожек джипа.
Ермилов сел за водительским местом, наткнувшись в темноте ногой на что-то круглое, валявшееся на полике. Когда Горюнов плюхнулся на свое место и зажег свет в салоне на мгновение, перекладывая сигареты и зажигалку в бокс на подлокотнике, Олег разглядел под ногами футбольный мяч и потрепанные небольшие кроссовки, принадлежащие, очевидно, мальчишке-подростку.
— У вас маленькие дети? — спросила Люська.
— Имеется парочка, — как показалось Ермилову, неохотно ответил Горюнов. — Удобно устроились? — он обернулся. — Сашка говорит, что я купил этот танк из-за моего раздутого эго. Ей трудно парковаться, хотя тут есть парктроники.
Ермилов подумал о своем сплющенном эго, раз уж он ездит на маленькой красной машинке, и то когда ему позволят. Но, прислушавшись к себе, понял, что такой расклад его нисколько не задевает.
Во время поездки по полупустым московским улицам, промытым очередным дождем, Люська без умолку щебетала с Горюновым о кухнях мира. Он рассуждал и на эту тему с удивительным знанием дела.
Глядя на улицы через стекла, слегка затонированные и запотевшие от холодного ночного воздуха, обтекавшего джип, Олег думал, как завтра сложится день. Снова командировка, и Люська будет возмущаться, что ей приходится и работать, и справляться с Наташкиной неуемной энергией в его отсутствие.
Краем глаза он замечал, как Горюнов ведет машину — почти не глядя на дорогу, придерживая руль чуть ли не одним пальцем. Чувствовалось, что ему приходилось водить очень много и в не самых благоприятных условиях.