У Олега оставались в загашнике показания Хамеда в качестве контрольного выстрела.
— И что означает вся эта демонстрация? Я, кажется, тут не за красивые глазки нахожусь. И депортировали меня, опираясь на факты.
Ермилов опешил от наглости Рашида:
— Вы же не признавали очевидное до этой минуты.
— Ну вот, признаю. Не для протокола. Я так понимаю, вы хотите не моего чистосердечного признания, тем более имея на руках все эти бумажки, — он приподнял за краешек лист с показаниями Каитова, — оно вам ни к чему.
— Чистосердечное никогда не бывает лишним. Не понимаю вас, вы же умный человек, признание скостит срок.
— Смотря как и в чем признаваться. Скажешь «а» и придется весь алфавит проговорить.
— Опасаетесь, что откровенность принесет пожизненный срок, а не смягчение приговора? — догадался Олег. Сам факт участия в НВФ, по-видимому, не самый жареный факт в биографии Евкоева.
— Вы-то чего добиваетесь от меня? Признания ради признания? Или есть корыстный интерес?
— Можно и так сформулировать. — Ермилов убрал в портфель фотографию и стенограммы допросов. — Если вы сможете просветить меня по одному вопросу про некоего англичанина, мы будем ходатайствовать в суде о смягчении приговора. Вы же хотите увидеть родителей, сестру?
— Я их увижу…
— В этой жизни, — уточнил Ермилов, — а не в загробной.
— А если поконкретнее, — попросил Рашид, и его лицо неуловимо преобразилось.
Тяжелое выражение, которое преобладало на протяжении первых двух допросов, когда его лицезрел Ермилов, сменилось циничным, рассудочным. Это лишний раз убедило Олега, что он имеет дело не с рядовым бойцом.
Ермилов пожалел, что нет сейчас рядом Горюнова. Петр видел в ИГИЛ разных типов и умел их довольно ловко квалифицировать.
— Вы хотите понять, что является предметом торга? — уточнил Олег. Снова решил действовать поэтапно, не торопясь выкладывать все сразу.
— Англичанин? — переспросил Евкоев. Он явно опасался, что расспросы будут лежать в другой плоскости.
Что-то было у него за душой — черное, как флаги ИГИЛ, мутное, как их обещания правоверной жизни в халифате, о чем он боялся рассказывать здесь, перед фээсбэшником.
Олег ждал, когда Евкоев догадается, о ком идет речь, или перестанет прикидываться, что не понимает. Или там было так много англичан?
— Вы не могли бы уточнить?
— Вы сопровождали его по военному учебному лагерю «Шейх Сулейман» под Хаританом.
— Допустим. Припоминаю. И что вы о нем хотите узнать?
— Все. Приметы, с какой целью приезжал к игиловцам, о чем говорил, в качестве кого вы были при нем.
— А взамен?
— Смягчение приговора. В суде сторона обвинения не будет настаивать на предельно большом сроке. По минимуму. Участие в НВФ, без отягчающих.
— Что вам этот англичанин?
Ермилов промолчал, ощущая заинтересованность Рашида в озвученном предложении.
— Мне надо подумать, — твердо сказал Рашид.
Олег смерил его оценивающим взглядом. Евкоев вознамерился прикинуть варианты. Не прогадает ли он, согласившись? Вероятно, пересмотрит свое отношение к англичанину. Раз тот представляет такой интерес для ФСБ, может, и стоит гораздо дороже. А что наиболее вероятно, Евкоев знает или предполагает, с кем имел дело в лице англичанина, и, прежде чем откровенничать с Ермиловым, попытается прощупать, обладает ли теми же знаниями собеседник из компетентных органов или только догадывается.
— Я и так потерял достаточно времени, — Ермилов встал. — Десять минут на раздумья. Конвойный! — позвал он. — Побудьте с подследственным. Я выйду минут на десять.
Олег нашел в коридоре окно с широким подоконником и решил перекусить, благо запасся бутербродом.
Этот перекус на подоконнике напомнил ему годы после института, когда он почти ежедневно проводил по многу часов в следственных изоляторах Москвы и мог пообедать только так, всухомятку, между допросами.
Люська заворачивала в бумажку бутерброды как примерная жена. До тех пор пока не вернулась в адвокатуру.
Сейчас ее могло встревожить только что-то из ряда вон выходящее. Как, например, недавнее ранение Ермилова, которое он наивно пытался скрыть от ее всевидящего ока. Она сразу учуяла, что у него температура, когда он прилетел из Владикавказа с лепешками, распространяя вокруг себя аромат коньяка.
Короткова потрогала его лоб. От ее рук пахло черной смородиной. Люська в его отсутствие ездила с Наташкой на дачу, собирали урожай.
Олег списал подъем температуры на простуду, но Короткова обнаружила недостачу рубашек (он выбросил ту, окровавленную, с порванным рукавом). Подозрения ее усилились.
— Ермилов, признавайся, что ты спроворил? — это была самая мягкая формулировка в допросе, который она ему профессионально учинила.
Когда он все же осмелился показать рану на плече, Люська напустилась на него всерьез, и прежние нападки оказались легкой разминкой. Затем она начала звонить своей подруге Инессе в Склиф.
Эта Инесса, дама почти двухметрового роста, с легкой растительностью на верхней губе, имела явные гормональные проблемы и громовой голос.
Когда она впервые пришла к Ермиловым в гости, Олег потерял дар речи и поздоровался лишь после того, как Люська его как следует ущипнула.
Инесса была еще обладательницей мужа — футбольного болельщика. Он беспрерывно говорил о футболе и… снова о футболе.
В юности Олег увлекался этим видом спорта, играл в студенческой команде голкипером, но в последние годы большой теннис полностью взял верх. И он не разделял восторженных речей Инессиного супруга об «Интере» и «Ювентусе».
— Я лучше в свою поликлинику завтра зайду, — Ермилов попробовал оказать сопротивление. Его не радовала перспектива попасть в крепкие хирургические руки Инессы.
— Инесса дежурит сегодня, — Люська уже успела до нее дозвониться. — А во-вторых, в твоей поликлинике ты только в очереди просидишь, да к тому же тебе в карточку понапишут бог знает чего и спихнут тебя потом, Ермилов, раньше времени на пенсию. А я еще не теряю надежды, что стану женой генерала.
Инесса зашила ему рану на плече и обещала прийти в гости в ближайшее время. Ермилов начал лихорадочно прикидывать, не выпадает ли у него дежурство на этот день и что предпринять, чтобы выпало.
А тут вдруг вчера появился оперативник из Управления по борьбе с терроризмом, по поручению Горюнова, и передал Ермилову ту самую долгожданную фотографию, иллюстрирующую приключения Евкоева в Сирии…
— Олег Константиныч, — конвойный выглянул в коридор, — он вас зовет.
— Я вам расскажу, — сказал Рашид, едва Олег вошел в допросную. — Но у меня есть условие в дополнение к вашему обещанию о смягчении срока. Я не буду больше ничего рассказывать следователю Миронову. И мне не станут вменять в связи с этим отказ от сотрудничества со следствием.
Свой срок Евкоев все равно получит. Годом больше или меньше — особой роли не играет. Олег кивнул, соглашаясь с условием.
— Ну, — Рашид вглядывался в лицо Ермилова, силясь понять, нет ли тут подвоха, — тогда спрашивайте.
— Он приезжал неоднократно? Как его зовут?
— Джимми. Приезжал к нам в лагерь раза три или четыре.
— Как он выглядит?
— Патлатый, черноволосый, долговязый, руки длинные, как у орангутанга, и ходит он как орангутанг, вперевалочку. Ботинки высокие. Не простые берцы, а еще выше, с тяжелыми носками. Нож на боку в кожаных ножнах, здоровенный, напоминающий… — Рашид пощелкал пальцами, припоминая, — как в Африке, в джунглях…
— Мачете, — подсказал Олег.
— Вот-вот. Глаза такие… — Рашид задумался, подбирая слова, — серые, злые и умные. Загнанные какие-то, что ли. Словно он занимается не тем, чем хочет. Из-под палки.
— А какие-то особые приметы? Шрамы, родинки…
— Татуировка на спине, — Евкоев смутился под удивленным взглядом Олега. — Он попал в песчаную бурю по дороге и хотел принять душ. А когда вышел, то футболку не сразу надел, ну я и увидел.
— Почему вам поручили его сопровождать?
Вот тут возникла первая заминка. Евкоев, очевидно, не хотел говорить истинную причину.
— Я хорошо знаю английский. А в тот момент некому было ему переводить.
— Он не знает арабского? — заинтересовался Олег.
— Нет. Причем английский его довольно странный. Я-то язык учил в спецшколе…
Олег поглядел на Евкоева заинтересованно. Ермилов и сам окончил английскую спецшколу и не мог себе представить, что, получив хорошее образование, захотел бы все бросить и уехать воевать в чужую страну за призрачную идею и за такие же призрачные гроши. Нет, Евкоев, очевидно, не идейный террорист. Хотел возвыситься любыми путями. И общение с важным англичанином одна из ступеней к этому возвышению.
— А в чем странность? Это кокни, может быть?
— Нет. Он, правда, слова тоже коверкал и растягивал. Вместо person[9] говорил body. Я не сразу и понял о чем речь.
— Ну это, возможно, жаргон? — Олег вспомнил еще одного человека, который говорил про объект разработки «тело». Плотников любит это словечко.
— Еще было slainte вместо thanks[10]. Или aye вместо yes.
— Вы не могли бы записать транскрипцию этих слов? — Олег подвинул Евкоеву листок бумаги. — Он приезжал один?
— Нет. С каким-то англичанином, а другой раз с арабом. Тот был сам по себе, я имею в виду араба. Возился с мотором, чистил от песка, наши ему помогали. Второй англичанин — громила, блондин с лошадиным лицом. Его, кажется, звали Тим.
— А их машина… Что за марка? — Ермилов потихоньку подбирался к главному.
— Пикап «Тойота» темно-синяя.
— Номер не помните?
— Нет, — вдруг стал лаконичен Евкоев.
— Вооружение в кузове было? — не глядя на Рашида, спросил Олег, записывая ответ в блокнот.
— Крупнокалиберный пулемет.
— И больше никаких особых примет?
— У кого?
— У машины, Евкоев, у машины! Я свое обещание могу и забрать, ведь вы хитрите и недоговариваете.