Люди со стихийными руками, когда эти руки остроконечны, как у британских нищих, заменивших труверов, любят поэзию и склонны к суеверию; они охотно верят в призраки; они еще вливают в рукава и за спину воду священных источников и, проходя по обширным равнинам, покрытым вереском, воздают почести стихийным духам.
Финляндия, Исландия и Лапландия, где царствует одна стихийная рука, полны колдунов. В хиромантии мы скажем, отчего происходит это суеверие. Их короткий большой палец делает стихийные руки робкими и чувствительными к страданию, если инерция не приобретает власти над ними, они склоняются перед своими горестями тем скорее, что совершенно лишены нравственных толчков, вследствие короткого большого пальца.
Люди со стихийными руками деятельны вследствие их жестких ладоней, что уравновешивает в них возбуждение физической страсти; они чувствительны, верующи и склонны к поэзии вследствие их остроконечных пальцев; их рука велика, толста и тяжела, но вовсе не жирна; она необычайно тверда и красна от воздуха. В некотором роде бесформенная, она не имеет ни изящных контуров, ни инстинктов чувственной руки. Короткие пальцы с очень длинной ладонью принадлежат стихийным рукам; их обладатели приближаются к скотству.
Короткие пальцы с очень длинной ладонью
Вот что по этому поводу говорит один физиолог, опубликовавший книгу о френологии и строении человеческого тела, книгу, более уважаемую в Германии, чем во Франции.
«Кости ладони, как это видно у обезьян, составляют у животных почти всю лапу; отсюда следует, что господство ладони над пальцами должно выражать в человеке характер, приближающийся к животному, то есть к низшим инстинктам, ибо было замечено, что пальцы вследствие тонкости ощущения и нежности движения – это орудия душевной жизни в согласии с действием. Ладонь является как бы очагом инстинктивной жизни души, так как, с одной стороны, она выказывает сношение сангвинической жизни, действия крови (доказательство этого в том, что она становится огненной во время лихорадки, сухотки и в главных случаях всеобщей дезорганизации вследствие раздражения); а с другой – состояние жизненных нервов, легко ощущаемое во время магнетических опытов, когда прикосновение к ладони причиняет некоторым личностям нестерпимый зуд. Сообщения этого излишества инстинктивной жизни передаются вне бугорков руки нервам, находящимся в большей или меньшей груде пачиниевых атомов [29] ; итак, ладонь имеет большое значение для здоровья человека. Справедливо говорит хиромантия, что белый или желтый цвет линии руки есть знак болезни. Как рука розоватого цвета и нежная, подобно земле, разрыхленной лопатой, чувствительная, теплая и влажная является признаком молодости, здоровья, чувствительности, так сухость и худоба выражают бесчувственность и жестокость характера».
Д’Арпантеньи разделяет руки на семь категорий. Мы не будем следовать за ним в этой классификации, ибо считаем ее бесполезной. Руки могут походить одна на другую, но природа никогда и ни в чем не повторяется, личности, по-видимому, самые сходные, – одной, едва заметной с первого взгляда чертой совершенно расходятся своими инстинктами.
Мы это видели в лопатообразной руке, мягкой и жесткой.
Мы объяснили всю систему д’Арпантеньи, которая может изменяться до бесконечности вследствие различных соединений; мы привели несколько примеров и приведем еще, но мы будем избегать всего, что может затруднить память наших читателей, решившихся изучить эту полезную науку.
Выводы
Итак: первый сустав всегда представляет божественный мир. Первые узлы, исходящие из первых суставов, дают стройность идеям: философию и пр.; мир духовный.
Второй узел дает материальный порядок: вычисление, экономия, устроение; мир вещественный.
Короткие пальцы дают синтез, любовь к общему.
Длинные – анализ, любовь к мелочам и восприимчивость.
Жесткие руки – деятельность.
Мягкие – леность.
Остроконечные пальцы – идеализм, поэзия, искусства. Чрезмерность – ошибочность, ложь.
Четырехугольные – порядок, размышление, мысль. Чрезмерность – мнительность.
Лопатообразные – деятельность, движение, телесная работа. Чрезмерность – пылкость или даже дерзость. Эти пальцы на мягкой руке означают деятельность ума. Чрезмерность – оккультизм (стремление к раскрытию сокровенного).
Гладкие пальцы – первое движение, вдохновение, такт. Чрезмерность – ветреность.
Узловатые – рассудочность, вычисление. Чрезмерность – эгоизм.
Но все инстинкты могут быть совершенно изменены формой большого пальца.
Большим пальцем в особенности совершается всасывание жизненной жидкости. Идиоты, живущие инстинктивной жизнью, почти совсем его не имеют. В минуту смерти он являет знак, предсказывающий ее несомненное приближение: умирающие прячут свой большой палец в руке, ибо прекращается сношение с миром высшим и материя вступает в свои права, когда искра улетает. Это ночь, простирающая свои тени, когда скрывается солнце. В Неаполе прячут большой палец между другими, чтоб избежать всасывания ядовитой жидкости, бросаемой yettator’ом. Находясь в обществе людей подозрительных и чувствуя себя суеверным, необходимо большой палец держать согнутым, так же как и пальцы Аполлона – науку, которая все всасывает, и Сатурна – рок, готовый вдыхать всякое дурное влияние, и оставить несжатыми пальцы покровителя – Юпитера, выражающего господство, и Меркурия – протектора, несущего кадуцей [30] . И щит и шпагу в одно время!
Если мы не тотчас охарактеризовали нашу систему, когда говорили о большом пальце, то это потому, что он не имеет узлов и слабо представляет те различные формы, которые имеют прочие пальцы.
Большой палец имеет общие формы.
Мы могли только дать несовершенную идею о том, что установили, и до сих пор мы жертвовали всем, даже изяществом стиля, из-за постоянных повторений, необходимых для лучшего понимания нас.
Одним словом, мы скорее действовали как человек с четырехугольным пальцем, чем как человек с остроконечным.
Большой палец, сказали мы, может все изменить. Мы приведем несколько примеров.
Мягкая, расположенная к лени рука, имея длинный первый сустав большого пальца – волю, будет работать, не любя работы, и даже больше, если нужно, чем другие, вследствие долга. Лопатообразная рука, при большом коротком пальце, сделается нерешительной, она все будет пробовать, ничего не кончая; ее дурно направленная беспрерывная деятельность станет для нее бесполезна; она будет нежна, любезна, экспансивна, что совершенно про тивно ее инстинктам. Но если логика у нее сильно развита, эта нерешительность прекратится; вследствие чувствительности короткого большого пальца она будет видеть быстро, а логика восторжествует над нерешительностью; она будет действовать наверняка, и освященная деятельность принесет ей успех.
Материальный порядок, второй узел пальцев, вместе с логикой, вторым суставом большого пальца, при твердой руке – деятельности, неизбежно приведет к счастью.
Философский узел дает стройность идеям и в особенности в поисках причин, которые являются следствием.
Логика и философский узел в соединении сделают человека сильным, если только слишком развитый корень короткого большого пальца или слабая воля не увлекут его в глубокую пропасть. Он пойдет, но пойдет, зная куда, и во всяком случае у него есть все, чтоб остановиться вовремя.
Большой палец посвящен Венере и Марсу, как считали многие древние хироманты; и тогда он – жизнь: любовь и борьба.
В настоящую минуту мы на этом остановимся.
Можно до бесконечности умножать и разнообразить эти примеры, и читатель знал бы так же хорошо, как и мы, как вывести из них следствие; во всяком случае, позже мы возвратимся к хирогномонии, когда займемся хиромантией, ее дополняющей. Эти две науки, так же как френология и физиогномика, всегда в полном согласии между собой, вследствие самой простой причины: они имеют одну и ту же исходную точку: звездную жидкость.
Бальзак был совершенно прав, когда говорил в Братце Понсе :
«Одна из величайших наук древности, наука о звездном магнетизме исходит из сокровенных наук, подобно тому, как химия вышла из печи алхимиков. Черепознание (cranologie), физиономика, неврология произошли оттуда же; и знаменитые воссоздатели этих наук, в новом их виде сделали только одну ошибку, свойственную всем изобретателям, приведя в систему одиночные, изолированные явления, причина которых еще не доступна анализу».
Приведем еще одну цитату из книги д’Арпантеньи, которая резюмирует и объясняет и его и нашу системы:
«Быть может, вы заметили, – говорит он, – что склонность к земледелию и садоводству приходит к нам вместе со старостью. Эта склонность, вначале слабая, мало-помалу увеличивается и развивается полнее при ослаблении способностей нашего воображения; и это тогда, когда руки наши, покрытые морщинами, как бы окостенелые и сделавшиеся нечувствительными, представляют верное изображение оскудения нашего разума, – это тогда, когда с особенной силой господствует страсть возделывать землю.
Мы обыкновенно становимся менее доверчивыми и более последовательными, более точными по мере развития узлов наших пальцев».
Рука д’Арпантеньи
Мы здесь даем описание руки д’Арпантеньи, сделанное с помощью его системы. Мы объясним его вкусы и привычки, прилагая к изобретателю его метод.
Мы могли бы идти гораздо дальше, вопрошая хиромантии, но всякая вещь хороша на своем месте.
В столь отвлеченной науке мы не можем быть совершенно понятными иначе, как только идя шаг за шагом и давая заключение после отдельных этюдов каждой из ветвей искусства.
Рука д’Арпантеньи особенно замечательна по своей редкой красоте: ее длинные и весьма остроконечные пальцы придают ей чрезвычайное изящество и, благодаря логике и философскому узлу, они доставляют ему полезные качества его расы. Мы не имеем надобности говорить о вдохновении профессора: открытие им системы является достаточным доказательством. Привлеченный своими продолговато-остроконечными пальцами к любви формы, он питает благоговение перед прекрасным в искусстве поэзии, в трудах воображения; его вкус тонок и изящен, но увлекаемый иногда его склонностью к тому, что ласкает взоры и слух, он пускается в изыскания. Как бы беспрерывно не был он удерживаем своей обширной логикой, которая дает ему также уважение к истине и простоту, природа пальцев время от времени берет верх. Он хорошо говорит, пишет умно, прелестно, его стиль никогда не бывает низким и возносится иногда до блистательных вершин, которые, однако же, находятся больше в согласии с тем веком, в котором м