На левой руке три параллельные линии возвышаются на бугорке Солнца, одна поперечная черта пересекает две из них, третья идет, не будучи перервана.
Это нам ясно показывает Ламартина, теряющего свое богатство, затрагиваемого в его репутации, но слава которого не могла быть оскорблена; и, так как на другой руке линия репутации остается чистой, мы полагаем себя вправе сказать с уверенностью, что слава и репутация всегда ему останутся.
Продолжая наше исследование с хирогномонической зрения, мы видим первый сустав большого пальца скорее развитым для сопротивления, чем для господства; и сопротивление это увеличено его широтой, которая выражает твердость намерения, при надобности доходящую до упрямства.
У него длинные пальцы, дающие ему ум в частностях. И как он восхитителен в своих толкованиях и объяснениях. Его длинные пальцы, следует говорить уже все, могут довести его иногда до суетности, но до гордости – никогда. Эта мелочность дала бы также ему в высшей степени деловой ум, ибо его такт громаден, и, как известно, он получает от Меркурия восхитительное красноречие и великолепную проницательность, которые легко могли бы дойти до самой тонкой хитрости. Но он каждую минуту останавливается тем же препятствием: его сердцем!
Его рука, так же как и рука Дюма, украшена кольцом Соломона; он был бы царем в сокровенных науках, если бы захотел ими заниматься. Многие стихотворения в его Медитациях указывают на это.
Если высказать вполне нашу мысль, то мы полагаем, что рука этого великого поэта не имела в юности той формы, какую она имеет теперь; она должна была быть тонкой и гладкой. Годы, положение, случайности развили у Ламартина качества, которые, без сомнения, он имел, но которые были у него только второстепенными и из которых он сделал главные, превосходством своего таланта.
Его наклонности изменились, и вместе с тем необходимо должны были измениться и его руки.
В общем, его рука соединяет самую мужественную доблесть с организацией, напоминающей своей утонченностью, нежностью и самой избранной чувствительностью женскую.
Это очень богатая и прекрасная натура.
Прудон
Главные и очевидно господствующие планеты у Прудона – Юпитер и Марс.
Юпитер делает его волосы редкими и дает ему довольно белую кожу с красноватым оттенком (влияние Марса); Марс также дает ему рыжую бороду, широкую грудь и крупные формы. Эти две планеты у Прудона борются. Очень развитый Юпитер дает ему громадную, неизмеримую, нечеловеческую гордость, ибо он теряет свои качества первого мира из-за гибельного влияния Марса. Планета Сатурн производит на него также второстепенное влияние, выражаемое высотой его плеч и шириной первого сустава среднего пальца; она дает ему сомнение, мрачное расположение духа и суеверие; он получает от Венеры физическую любовь и получил бы нежность, если бы влияние этой планеты не было побеждено и почти уничтожено Марсом.
Рука Прудона очень проста, что бывает почти всегда, когда известное господство преобладает и не испытывает сопротивления.
Прудон родился для борьбы; борьба служит гордости, которая находит в ней пищу, преимущество, роскошь. Отсюда соединение силы и простоты. Это странная организация напоминает организацию сатаны, к которому Прудон иногда взывает, которому он шлет братский поклон.
Мы просим, чтобы в этом не видели никакого постыдного побуждения. Мы уважаем всякий разум, разум Прудона так же, как и других; но говорить правду мы вынуждены, а Прудон жестоко нападает на все, что уважаемо и почитаемо в мире, и да позволено будет нам сказать все, не стесняясь, что нам покажется полезным, и открыть истину.
По нашему мнению, Прудон неизбежно следует своей натуре; он был послан, чтобы прибавить к несчастьям осужденной эпохи несчастья разочарования. Его миссия заключалась в омрачении света и приготовлении безнадежности. Привет зловещему посланнику, и да исполнится воля Бога! Но если дозволено ему идти с заступом в руках, то ему не дано лопаты. Не устраняют посредством разрушения; быть может, можно возвести из грязи печальные хижины, которые обращаются в пыль, будучи высушены солнцем; но дворцы строят из мрамора и гранита: религии и милосердия.
Посмотрим, выражают ли руки Прудона его предназначение.
Бугорок Юпитера, как сказано нами, очень у него развит; это, как известно, – гордость.
Философский узел своим замечательным развитием делает его независимым, расположенным к возмущению, скептиком и козалистом (это опять-таки гордость, возмущение против всего существующего, непрерывное недовольство).
Головная линия пряма, положительна, неизбежно посвящена логике; она не так длинна, чтобы выражать высшее разумение, и не через нее он получает свои главные качества. Его разум не светильник: он – секира или шпага.
Его чрезвычайно четырехугольные пальцы дают ему тиранию видимого порядка, чрезмерную, ненасытную любовь справедливости. Все существующие вещи кажутся ему дурными; все пирамиды кажутся ему пошатнувшимися в их основании; все здания неправильны для его взгляда. Все дурно. Кто же может соорудить, иссечь, написать, создать основание? Он.
Другие – дети, другие – женщины, все эти великие люди, все великие мыслители.
Он один – мужчина; у него одного мужественный талант.
Второй сустав большого пальца силен, толст, не будучи длинен; его логика энергична, нервна, но ей недостает силы, она более придерживается парадоксов, чем разума.
Первый сустав большого пальца – воля, она не неослабная властительница, ищущая прогресса и совершенствования, она очень сильна, это сопротивляющаяся воля, и, как видели уже сто раз, выражает упрямство, упрямство непобедимое и, следовательно, еще раз гордость.
Вот оружие для борьбы: оно могущественно, вот и сама борьба – Марс, которым он должен извлечь пользу из этого оружия.
Руки Прудона жестки; это непрестанная деятельность, стойкость, энергия при нападении, энергия, которая никогда не ослабевает и которой покровительствует упрямство.
Бугорок Марса громаден и чист, это – принятое решение, твердость, постоянство, презрение к тому, что скажут.
На равнине Марса крест.
Крест на ладони – это ожесточенная бесконечная война – война всему и против всего; это палящий, лихорадочный жар к битве беспощадной, жестокий, вечный, которому жесткая рука прибавляет всепожирающую деятельность.
Мы очень редко встречаем крест на ладони и, между прочим, видели его однажды на руке одного журналиста, известного своими злобными нападками.
Глубокая и красная линия жизни прибавляет к этим инстинктам грубость, жесткость, даже зверство, когда возбуждено могущественное влияние Марса.
Таким образом, рука, повсюду ищущая повод для борьбы, нападала бы на все сразу в своем воинственном пыле, но ее удерживает главный инстинкт: слишком четырехугольные пальцы дают любовь к справедливости.
И вот он идет, глашатай справедливости. Справедливость – все, справедливость – божество. Подите! Она больше божества, ибо оно несправедливо. Божество – справедливый человек, а этот справедливый человек, где он?
Это, без сомнения, Прудон.
Но разве Прудон – атеист? Разве он не признает никакого божества? Едва ли.
Этот ужасный человек скрывает под своей жесткой корой любящее сердце; его линия сердца богата, прекрасна и разделяется на отростки; он любит свою небольшую семью, он счастлив ею и с ней; быть может, он по-своему любит и человечество; но гордость запрещает ему это показывать, и его сердце, столь богатое, повинуется гордости.
Пойдем еще дальше.
Приподнимем этот занавес атеизма, сбросим этот плащ неверия.
В руке у Прудона есть мистический крест. Прудон суеверен.
Его воинственный пыл, его философский ум увлекают его дальше, чем он хотел бы, что написано – то написано. Его упрямство запрещает ему взять обратно однажды сформулированную мысль; его гордость никогда на это не согласится (jacta est alea!); он не может уверовать в процессии и формулы церкви, но он чувствует тайное и могущественное влияние; он предчувствует, что существует властитель, Творец, Судия, ясная жизнь, которую он напрасно хочет изгнать из своей мысли. Он видит высшее существо в природе, в небе, в бесчисленных звездах, в заходящем солнце и восходящей луне; в особенности оно гнетет его в уединении, и иногда он трепещет; он слаб, – и повышает голос, подобно малодушным, которые поют, чтобы придать себе смелости; но та же идея, та же печаль, то же сомнение возвращаются к нему беспрестанно, внушаемые мистическим крестом и Сатурном, и тогда он изменяет себе, даже в своих сочинениях, он то умиляется заупокойной литанией; то насмехается вместе с сатаной; он путается, сомневается, богохульствует, дабы забыться, но он полон страха.
Вы тщетно будете это отрицать; мы имеем доказательства: никогда эти знаки не обманывали нас, никогда! Когда мы встречали их, никто не отрицает этого влияния, и сам Прудон не мог бы отречься от него.
Он нам сказал, когда мы с удовольствием нашли эти знаки на его руке: «Да, так было в моей юности».
Но если это было так в вашей юности, г. Прудон, то так осталось и до зрелого возраста, ибо линия эта не изгладилась.
Если жизненная сила, которая теперь так быстро и энергично протекает по вашим жилам, ставит вас выше этих предчувствий, то когда настанет время детской немощности, эти идеи будут кружиться над вами еще мрачнее, чем когда-либо, и не один раз вы упрекнете себя за свое опасное ученье и за зло, которое вами сделано.
Но мы еще не спрашиваем вас, могли ли вы сопротивляться силе ваших инстинктов? И если должно гибнуть общество, то не были ли вы посланы, со многими другими, скитальцами в тени, вредить, каждый по своей силе, когда настанет время [65] .
Разве наш век не железный?
Гуно
Гуно находится почти под равномерным влиянием возбуждающих его планет.
Венера, Юпитер, Марс и Сатурн вместе или поочередно господствуют над ним и служат его таланту, которому Меркурий и Луна также несут свои впечатления, не столь энергичные, но не менее могущественные.