но, как он занес над лошадью кнут.) Продвигаясь затем на восток и запад от фактического эпицентра взрыва, в начале сентября ученые провели новые измерения — на этот раз самый высокий радиационный фон был в 3,9 раза выше естественного. Поскольку считалось, что серьезные последствия для здоровья человека может вызывать лишь превышение по меньшей мере в тысячу раз, ученые объявили, что люди могут вернуться в Хиросиму, никакой угрозы нет.
В тот момент, когда эти новости достигли дома, где госпожа Накамура укрылась от внешнего мира, — или, возможно, вскоре после того, как у нее постепенно начали отрастать волосы, — вся ее семья перестала ненавидеть Америку, и госпожа Накамура послала своего родственника на поиски швейной машинки. Все это время она так и пролежала в резервуаре с водой и, когда ее принесли домой, оказалась ржавой и совершенно бесполезной.
В конце первой недели сентября отец Кляйнзорге лежал в постели в Доме иезуитов с температурой 39, и, так как ему становилось хуже, было решено отправить его в Международный католический госпиталь в Токио. Отец Цесьлик и отец-настоятель довезли его до Кобе, а живший там иезуит проделал с ним весь оставшийся путь и привез матери-настоятельнице Международного госпиталя следующее послание от доктора из Кобе: «Хорошо подумайте, прежде чем делать этому человеку переливание крови: мы много наблюдали за пациентами, пережившими бомбардировку, и совсем не уверены, что, если вы введете ему иглу, ранка потом перестанет кровоточить».
Когда отца Кляйнзорге доставили в госпиталь, он был ужасно бледен и весь дрожал. Он жаловался, что после взрыва у него нарушилось пищеварение и заболел живот. Анализ лейкоцитов в крови показал 3 тысячи единиц (при норме в 5–7 тысяч), отец Кляйнзорге не стал выглядеть лучше, а его температура выросла до 40 градусов. Врач, который мало что понимал в этих странных симптомах, — отец Кляйнзорге был одним из немногих пострадавших, кого доставили в Токио, — встретил его с обнадеживающим выражением на лице. «Вы выпишетесь отсюда через две недели», — заверил он. Но, выйдя в коридор, врач сказал матери-настоятельнице: «Он умрет. Все эти люди, пережившие бомбу, — они умрут, вот увидите. Они могут протянуть пару недель, а потом умирают».
Доктор прописал отцу Кляйнзорге усиленное питание. Каждые три часа в него запихивали яйца или говяжий бульон и скармливали ему столько сахара, сколько он мог проглотить. От анемии ему давали витамины, железосодержащие препараты и мышьяк (по рецепту Фоулера [23]). Оба предсказания врача он опроверг: через две недели не умер, но и не встал на ноги. Несмотря на то что, следуя совету доктора из Кобе, ему не делали переливания крови — а это могло принести больше всего пользы, — лихорадка и проблемы с пищеварением довольно быстро прошли. На какое-то время анализы улучшились, но в начале октября количество лейкоцитов снова упало до 3600; а затем, через десять дней, внезапно поднялось выше нормы — до 8800; в конце концов оно стабилизировалось — на показателе 5800. Его странные порезы озадачивали всех. Несколько дней они могли срастаться, а потом, при движениях, снова открывались. Но когда наконец он почувствовал себя хорошо, то испытал огромное удовольствие. В Хиросиме он был одним из тысяч несчастных, зато в Токио — настоящей диковиной. Десятки молодых американских военврачей приходили его осматривать. Его опрашивали японские специалисты. Одна газета взяла у него интервью. А однажды пришел смущенный врач, покачал головой и сказал: «Сложный вы, атомные ребята, случай».
Госпожа Накамура лежала дома с Миёко. Обе все еще чувствовали себя плохо, и, хотя госпожа Накамура смутно догадывалась, что недомогание их связано с бомбой, у нее не было денег на врача, а значит, и шанса узнать, в чем дело. Без всякого лечения, соблюдая режим покоя, они постепенно начали чувствовать себя лучше. Часть волос Миёко выпала, а небольшой ожог на руке не заживал месяцами. Тосио, сын госпожи Накамуры, и старшая дочь Яэко казались вполне здоровыми, хотя у них тоже выпадали волосы и иногда сильно болела голова. Тосио все еще снились кошмары, в которых всегда был его герой — 19-летний механик Хидео Осаки, погибший при взрыве.
Лежа с температурой под 40, господин Танимото с тревогой думал обо всех похоронах, которые должен был проводить для прихожан своей церкви. Возможно, он просто переутомился от тяжелой работы после взрыва, но лихорадка не отступала несколько дней, и он послал за врачом. Тот был слишком занят, чтобы приехать в Усиду, но послал медсестру, которая распознала симптомы легкой лучевой болезни и потом время от времени возвращалась, чтобы сделать господину Танимото укол витамина В1. Однажды к нему зашел знакомый буддийский монах и сказал, что прижигание [24] может помочь; он показал пастору, как проводить эту древнюю японскую процедуру, поджигая скрученную моксу и прикладывая ее к запястью. Господин Танимото обнаружил, что каждый такой сеанс временно снижает его температуру на градус. Медсестра велела ему есть как можно больше, и каждые несколько дней свекровь приносила ему овощи и рыбу из Цудзу, расположенного в 50 километрах, где она жила. Он провел в постели месяц, а затем совершил десятичасовое путешествие поездом в дом своего отца на острове Сикоку. Там отдыхал еще месяц.
Доктор Сасаки и его коллеги из госпиталя Красного Креста наблюдали за симптомами и развитием беспрецедентной болезни и наконец сформулировали теорию о ее природе. Они выделили три стадии. Первая была пройдена еще до того, как врачи поняли, что имеют дело с новой болезнью, — это прямая реакция организма на взрыв и воздействие нейтронов, бета-частиц и гамма-лучей. Люди, которые внешне казались невредимыми и которые так загадочно умерли в первые несколько часов и дней, стали жертвами этой стадии. Она убила 95 % людей, находившихся в радиусе 800 метров от эпицентра, и тысячи тех, кто был дальше. Анализируя события, врачи пришли к выводу, что, хотя большинство погибших также пострадали от ожогов и взрывной волны, убила их именно поглощенная радиация. Лучи просто уничтожали клетки тела — вызывали дегенерацию ядер и разрушали стенки. Многие из тех, кто не погиб сразу, на протяжении нескольких дней мучились тошнотой, головной болью, диареей, недомоганием и лихорадкой. Врачи не были уверены в том, что вызвало часть этих симптомов — облучение или нервный шок. Вторая стадия началась через 10–15 дней после взрыва. Ее первым симптомом было выпадение волос. Затем следовали диарея и лихорадка, температура в некоторых случаях могла подниматься до 41 градуса. Через 25–30 дней после взрыва проявлялись нарушения кровообращения: десны кровоточили, количество лейкоцитов резко падало, на коже и слизистых оболочках появилась петехиальная сыпь. Чем меньше лейкоцитов было в крови у пациента, тем хуже он сопротивлялся инфекции, поэтому открытые раны заживали необычайно медленно, а у многих больных появлялись боли во рту и горле. Двумя ключевыми симптомами, на которых врачи основывали свой прогноз, были лихорадка и пониженное количество лейкоцитов. Если температура оставалась стабильной и высокой, шансы пациента на выживание были невелики. Число лейкоцитов почти всегда опускалось ниже четырех тысяч; у пациента, чьи показатели падали ниже тысячи, надежды выжить почти не было. К концу второй стадии, если пациент выживал, наступали анемия или падение количества эритроцитов. Третья стадия представляла попытку организма компенсировать понесенный ущерб — например, количество лейкоцитов не просто возвращалось к норме, но продолжало увеличиваться до гораздо более высокого уровня. На этой стадии многие пациенты умирали от осложнений — например, инфекции в грудной полости. Большинство ожогов затягивались толстыми слоями розовой эластичной ткани, известной как келоидные рубцы. Продолжительность болезни варьировалась в зависимости от телосложения пациента и дозы радиации, которую он получил. Некоторые жертвы выздоравливали за неделю, у других болезнь затягивалась на месяцы.
По мере проявления симптомов стало ясно, что многие из них напоминают последствия чрезмерного рентгеновского облучения, и врачи основывали лечение на этом сходстве. Они давали жертвам экстракт печени, переливали кровь и пичкали витаминами, особенно В1. Но лечение затрудняла нехватка препаратов и оборудования. Врачи из войск союзников, прибывшие после капитуляции, обнаружили, что очень эффективны плазма и пенициллин. Проблемы с кровью были, в конечном счете, преобладающей особенностью заболевания, и некоторые японские врачи высказали теорию относительно того, почему болезнь развивается так долго. Они полагали, что, возможно, гамма-лучи, воздействовавшие на тело во время взрыва, сделали фосфор в костях жертв радиоактивным и кости, в свою очередь, сами стали испускали бета-частицы, которые, хоть и не могли глубоко проникнуть сквозь ткани, добирались до костного мозга, вырабатывающего кровь, и постепенно разрушали его. Но каковы бы ни были причины болезни, она имела некоторые странные особенности. Основные симптомы проявлялись не у всех пациентов. Люди с ожогами чаще всего не страдали от лучевой болезни. Те, кто находился в состоянии покоя в течение нескольких дней или даже часов после взрыва, заболевали с меньшей вероятностью, чем те, кто был активен. Седые волосы редко выпадали. И, словно природа сама защищала человека от его изобретений, репродуктивные функции у многих людей на какое-то время были нарушены: мужчины стали бесплодными, у женщин случались выкидыши, менструации прекратились.
Десять дней после наводнения доктор Фудзии прожил в крестьянском доме на горе над рекой Ота. Затем он узнал о пустующей частной клинике в Кайтаити, пригороде к востоку от Хиросимы. Он сразу же купил ее, переехал туда и, отдавая дань завоевателям, вывесил табличку на английском языке:
М. ФУДЗИИ, ДОКТОР МЕДИЦИНЫ
ОБЩАЯ ПРАКТИКА И ВЕНЕРОЛОГИЯ
Оправившись от ран, он вскоре наладил постоянную работу клиники, а по вечерам с удовольствием принимал представителей оккупационных сил, с которыми распивал виски и практиковал английский.