даты?»
В университетской больнице он пошел на поправку. 15 января, когда начались ежегодные соревнования по борьбе сумо, он попросил портативный телевизор, который купил в Америке, и сел в кровати, чтобы посмотреть состязания. Он мог есть самостоятельно, хотя и обращался с палочками довольно неуклюже. Он попросил бутылку саке.
Дальнейшие события застигли семью Фудзии врасплох. 25 января его стул внезапно стал водянистым и кровавым, он потерял много жидкости, а следом — и сознание.
Следующие девять лет он провел в состоянии овоща. Два с половиной года он лежал в больнице, где его кормили через трубку, а потом его отправили домой, где жена и верный слуга ухаживали за ним, все так же кормили через трубку, меняли ему подгузники, мыли, массировали и лечили от развивавшихся инфекций мочевой системы. Временами он, казалось, реагировал на голоса, а иногда, казалось, смутно выражал удовольствие или наоборот.
В десять часов вечера 11 января 1973 года Сигэюки привел к постели доктора Фудзии своего сына Масацугу, некогда мальчика — теперь восемнадцатилетнего юношу. Именно он в день несчастного случая поднялся по лестнице, чтобы позвать дедушку. Сигэюки хотел, чтобы мальчик посмотрел на дедушку глазами врача. Масацугу прислушался к дыханию и сердцебиению своего деда и измерил его давление; он оценил его состояние как стабильное, и Сигэюки согласился.
На следующее утро ему позвонила мать Сигэюки и сказала, что отец показался ей странным. Когда Сигэюки прибыл, доктор Фудзии был мертв.
Вдова доктора выступала против проведения вскрытия. Сигэюки был за и прибегнул к хитрости. Он приказал отвезти тело в крематорий, а затем в ту же ночь вывез его через черный ход и доставил в американскую Комиссию по изучению последствий атомных взрывов, расположенную на вершине холма к востоку от города. Когда вскрытие было закончено, Сигэюки пришел за результатами. Обнаружив отцовские органы, разложенные по разным контейнерам, он испытал очень странное чувство от этой последней встречи и сказал: «Вот ты где, Ото-тян» («Вот ты где, папа»). Ему показали, что мозг отца атрофировался, толстый кишечник увеличился, а в печени обнаружилась раковая опухоль размером с мячик для пинг-понга.
Останки были кремированы и захоронены на территории храма Ночного лотоса, принадлежащего буддийской школе Дзёдо-синсю, недалеко от дома его матери в Нагацуке.
Так печально кончилась история этого хибакуся. Его семья поссорилась из-за наследства, и мать подала в суд на сына.
Через год после бомбардировки жители Хиросимы все еще разбирали груды развалин в местах, где прежде стояли их дома. Многие строили неказистые деревянные хибары и в качестве крыши использовали найденную посреди завалов черепицу. В их лачугах не было электричества, а значит, и света, и каждый вечер в сумерках, одинокие, растерянные и обескураженные, они собирались на пустыре возле железнодорожной станции Ёкогава, где торговали на черном рынке и утешали друг друга. Теперь сюда каждый вечер дружно приходили Киёси Танимото и еще четверо служителей протестантской церкви, а с ними трубач и барабанщик, громко дудящие и выстукивающие «Вперед, Христово воинство!». По очереди они вставали на ящик и читали проповеди. Развлечений все равно не было, поэтому вокруг них всегда собиралась толпа, в том числе девушки пан-пан — так называли проституток, обслуживающих американских солдат [43]. Гнев многих хибакуся, поначалу направленный на американцев за то, что они сбросили бомбу, теперь незаметно перешел на собственное правительство — за то, что вовлекло страну в необдуманную и обреченную войну. Проповедники говорили, что бесполезно обвинять власти, что надежда японского народа состоит в том, чтобы покаяться в греховном прошлом и положиться на Бога: «Ищите же прежде Царства и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам позаботится о себе: довольно для каждого дня беды его» [44].
Поскольку у Киёси Танимото больше не было церкви, в которую можно завлечь новообращенных, появись у него таковые, он вскоре бы понял тщетность подобных проповедей. Железобетонные стены его городской церкви с готическим шпилем отчасти уцелели, и теперь он сосредоточился на поисках путей восстановления здания. У него не было денег. Здание было застраховано на 150 тысяч иен, что составляло менее 500 долларов, однако завоеватели заморозили банковские средства. Узнав, что на различные виды реконструкции выделяются военные запасы, он получил от администрации префектуры бланки заявок на «материалы для перестройки» и начал охоту за вещами, которые мог бы использовать или продать. В этот период широко распространились воровство и недовольство японскими военными силами, и потому многие склады снабжения были разграблены.
Наконец он нашел на острове Камагари склад красок. Американский оккупационный персонал устроил здесь полный бардак. Не умея читать японские этикетки, они прокололи и перевернули много банок, очевидно, чтобы понять, что в них. Священник раздобыл лодку и перевез большой груз пустых банок на материк, где ему удалось выменять их у строительной компании Toda на черепичную крышу для своей церкви. Мало-помалу, в течение нескольких месяцев, он и несколько верных прихожан сами занимались плотницким делом, но имеющихся средств на многое не хватало.
1 июля 1946 года, перед первой годовщиной бомбардировки, Соединенные Штаты испытали атомную бомбу на атолле Бикини. 17 мая 1948 года американцы объявили об успешном завершении очередного испытания.
В переписке с сокурсником по Университету Эмори, преподобным Марвином Грином, пастором церкви Парк-чёрч в Уихокене, штат Нью-Джерси, Киёси Танимото рассказал о трудностях, с которыми столкнулся при восстановлении здания. Грин договорился с методистским Советом миссий о приглашении Танимото в Соединенные Штаты для сбора средств, и в октябре 1948-го он, оставив семью, отправился в Сан-Франциско на американском военном корабле «Гордон».
Во время морского путешествия в его голове зародилась амбициозная идея. Он посвятит свою жизнь сохранению мира. Он все больше убеждался, что коллективная память хибакуся послужит мощной силой для мира во всем мире и что в Хиросиме должен быть центр, где опыт бомбардировок помог бы в международных поисках средств, благодаря которым атомное оружие никогда больше не применялось бы на практике. Так что в Штатах, не подумав прежде посоветоваться ни с мэром Синдзо Хамаи, ни с кем-либо еще в Хиросиме, он составил меморандум, посвященный этой идее.
Он разместился в подвале прицерковного дома Марвина Грина в Уихокене. Преподобный Грин, заручившись поддержкой нескольких добровольцев, взял на себя вопросы организации и продвижения. На основе церковного справочника он составил список всех церквей страны, насчитывающих более 200 прихожан или имеющих бюджет свыше 20 тысяч долларов, и сотням из них разослал самодельные листовки с приглашениями на лекции Киёси Танимото. Он подготовил ряд маршрутов, и вскоре Танимото отправился в дорогу с подготовленной речью — «Вера, выросшая из пепла». В каждой церкви велся сбор средств.
В перерывах между выступлениями Танимото начал представлять свой меморандум о Центре мира людям, которые, как он надеялся, могли оказаться влиятельными. Во время одного из визитов в Нью-Йорк из Уихокена друг-японец познакомил его с Перл Бак [45] в офисе издательского дома ее мужа. Она прочитала текст меморандума, а он пояснял его. Она отметила, что высказанное в нем предложение произвело на нее впечатление, но она недостаточно молода и слишком занята, чтобы помочь. Однако она предположила, что знает как раз такого человека — Нормана Казинса [46], редактора Saturday Review. Господин Танимото должен послать свой текст мистеру Казинсу, и она поговорит с ним об этом.
Вскоре после этого, когда священник выступал с лекцией в сельской местности близ Атланты, ему позвонил Казинс, сказал, что глубоко тронут меморандумом, и спросил, не мог бы он поместить его в Saturday Review в качестве гостевой колонки.
5 марта 1949 года меморандум вышел в журнале с заголовком «Идея Хиросимы» — идея, которую, как отмечал Казинс в предисловии, «редакторы с энтузиазмом поддерживают и солидаризируются с ней»:
«Жители Хиросимы, пробудившиеся от оцепенения, последовавшего за атомной бомбардировкой их города 6 августа 1945 года, понимают, что стали частью лабораторного эксперимента, который доказал давний тезис миротворцев. Почти все они до единого приняли свою миссию как обязательную ответственность — помочь предотвратить в дальнейшем подобное разрушение в любой точке планеты…
Жители Хиросимы… искренне желают, чтобы их опыт всегда служил бы делу мира во всем мире. С этой целью мы предлагаем создать Центр мира, международный и внеконфессиональный, который послужит лабораторией для исследований и планирования образования в области мира во всем мире…»
На самом деле все до единого жители Хиросимы были совершенно не в курсе предложения Киёси Танимото (а теперь и Нормана Казинса). Тем не менее они остро осознавали ту особую роль, которую городу суждено будет сыграть в мировой памяти. Шестого августа, в четвертую годовщину бомбардировки, национальный парламент обнародовал закон, закрепляющий за Хиросимой статус мемориального города мира, и представил общественности окончательный проект мемориального парка, подготовленный великим японским архитектором Кэндзо Тангэ. В самом центре этого парка в память о погибших предполагалось установить величественный кенотаф в форме ханива — глиняной арки (их находили в доисторических японских курганах, и они предположительно служили домом для усопших). На ежегодную церемонию Мемориала мира собралась большая толпа. Танимото в это время был далеко — продолжал путешествие по американским церквям.