Согласно принятому в Южной Африке определению, смерть наступала, как только переставало биться сердце. По этой причине О’Донован отказывался поднять скальпель до тех пор, пока линия ЭКГ Дениз не станет ровной. Мариус и Озинский хотели остановить сердце холодным кардиоплегическим раствором, чтобы сохранить мышцу. Барнард был согласен, но О’Донован с его сильными религиозными убеждениями не дал им этого сделать. Нужно было решить все заранее, чтобы не усложнять ситуацию. Чтобы сердце остановилось естественным образом, оно должно было подвергнуться метаболическим повреждениям и умереть. Однако никто не осмелился идти вразрез с правовой системой.
Аппарат ИВЛ отключил сам Барнард в 02:20. Через десять минут ЭКГ оставалась нормальной.
Через двадцать минут сердце наконец зафибриллировало и остановилось. Мариус сказал: «Какой ужас, мы его убиваем!» Он был прав.
Только после этого О’Донован разрезал грудину. Очевидно, что поврежденное донорское сердце было проблемой для реципиента, хотя ожидание ровной линии не оказывало никакого влияния на будущее Дениз. Она была мертва в любом случае.
Журнал Newsweek написал о моменте смерти: «Они [хирурги] не скажут, отключили ли они мисс Дарваль от аппарата ИВЛ до того, как сердце остановилось. Они сочтут это дерзостью! Врачи утверждали, что предприняли все реанимационные мероприятия до момента смерти». Разумеется, предприняли, но кто-нибудь в это верил?
Позднее Мариус честно скажет: «Перед операцией мне казалось, что нам следует удалить сердце в наилучшем возможном состоянии. Мы несли ответственность за пациента, а не за эту девушку, чье сердце билось, но чей мозг уже был мертв. Проблемой той ночи стало замешательство. Не всё продумали заранее, и в итоге выживание Вашканского оказалось под угрозой».
Крис рассказывал мне, как он себя чувствовал, когда сначала удалял маленькую спортивную машину донора, а затем разбитый мусоровоз Вашканского. Его очень беспокоил тот факт, что они ждали слишком долго и сердце Дениз могло не запуститься. В таком случае политические последствия были бы ужасающими. Когда он прошел в кабинет мытья рук, соединявший две операционные, сестра Джордан, следовавшая за ним, мысленно взмолилась: «Только не урони его!» (Позднее Мариус все же уронил донорское сердце на пол.) Чтобы свести к минимуму ишемию, сердце быстро подключили к АИК и наполнили кровью Вашканского. Лежащее в почкообразном лотке фиолетовое и холодное сердценаконец забилось. Сначала слабо, затем сильнее. Практика сшивания собачьих сердец практически одинакового размера в лабораторных условиях была плохой подготовкой к крайнему несоответствию размеров сердца донора и реципиента. Теннисный мяч заменил мяч для регби с садовым шлангом, подключенным к канализации. Сосредоточенные хирурги, сложная операция и полная тишина в помещении. Только тихое гудение вращающихся насосов для крови и напряженное дыхание врачей. Пыхтящий аппарат ИВЛ выключили на время искусственного кровообращения. Периодически анестезиологи тихо передавали результаты крови перфузионистам. Любопытный ночной персонал, предупрежденный об операции, замер у запотевшего стекла куполообразной галереи, не веря своим глазам.
Крис описывал события той ночи бесчисленное количество раз, но об одном он говорил редко – инциденте с перфузией.
Джеральдин «Дин» Фридман, молодая стажерка-перфузионистка и подруга дочери Барнарда Дейрдре, рассказала мне эту историю много лет спустя. В те годы кровь из АИК перекачивали в организм пациента через пластиковую трубку, введенную в бедренную артерию. Из-за тяжелого атеросклероза у бедренные артерии Вашканского были закупорены жировыми бляшками. Хьюитсон не подозревал об этом, когда вводил канюлю, а Крис не проверил трубки самостоятельно, потому что удалял донорское сердце в операционной «Б».
Когда они готовились удались бьющееся сердце Вашканского, Крис дал указание главному перфузионисту Йохану ван Хердену начать искусственное кровообращение. Кровь потекла из полых вен в контур и стала проталкиваться роликовым насосом к больной бедренной артерии, которая была практически заблокирована.
Молодая Дин сообщила о давлении в артериальной трубке ван Хердену. Оно постепенно росло до угрожающе высокого показателя, пока Озинский не крикнул Барнарду остановить насос. Понимая, что ему придется перенести канюлю из бедренной артерии в аорту над сердцем, хирург сказал сестре Джордан пережать артериальную трубку, что она и сделала. Однако в панике никто не сказал перфузионисту отключить аппарат. При токе крови 4,5 л/мин давление в пережатой трубке резко возросло, и контур разорвался в месте соединения. Ярко-алая кровь окатила операционную, словно из пожарного шланга, и медсестры бросились за швабрами и ведрами. Неприятный поворот.
«Барнард стоял решительный, холодный, как сталь, и полностью владеющий ситуацией», – вспоминала Дин. Он крикнул отключить аппарат и быстро пережал венозную дренажную трубку, чтобы избежать дальнейшей кровопотери. Однако теперь в контуре образовалась воздушная пробка, которая могла вызвать тяжелый инсульт при повторном включении аппарата. У Вашканского в тот момент отсутствовала циркуляция крови, но Крис спокойно соединил артериальную и венозную трубки, чтобы наполнить контур донорской кровью и выпустить из него воздух. Система была восстановлена, и искусственное кровообращение удалось запустить до истечения четырех минут, критических для мозга. В противном случае у Вашканского произошли бы значительные неврологические повреждения. Новое сердце и изувеченный мозг – плохая реклама. Эту операцию нельзя было держать в секрете.
О случившемся инциденте Барнард неоднократно умалчивал, рассказывая всем, насколько хорошо была подготовлена бригада и что процедура шла четко по плану. Другие были менее оптимистичны. Дин сказала: «Для нас с Йоханом это был ужасный опыт. У нас колени тряслись до тех пор, пока все снова не оказалось под контролем. Когда Крис тихо спросил Пегги Джордан, почему она сделала такую глупость, она ответила: “Но вы так сказали, сэр!”»
Вид перикарда без сердца был действительно странным. Как машина без двигателя под капотом. В тот момент Хичкок впечатлился быстрой пульсацией на шее самого Барнарда. Его сердцебиение было в два раза чаще нормы из-за сильного стресса. В нем зашкаливал адреналин, тот же гормон, который требовался сердцу Дениз Дарваль, чтобы отключить Вашканского от АИК.
К 05:43 последние швы были наложены, но аккуратное донорское сердечко терялось в огромном перикарде Вашканского. С аорты сняли зажим, чтобы впустить теплую кровь в вялый орган, и тот вскоре начал извиваться от фибрилляции желудочков. В 05:52 на него осторожно установили электроды дефибриллятора. Первый разряд дозой 20 Дж вызвал электрическое затишье. Тем не менее его оказалось достаточно, чтобы напрячь мышцы спины и поднять тело пациента от стола. Затем сердце Дениз начало слегка трепетать, как золотая рыбка в банке. Барнард дал указание перфузионисту заполнить сердце и частично пережал венозную трубку. Когда пульсирующий орган заметно расширился, Озинский заметил колебания линии артериального давления. Новый левый желудочек, в пять раз меньше старого, начал извергать кровь против тока АИК. Обнадеживающий знак.
Первая попытка отключить аппарат провалилась. Артериальное давление Вашканского упало, а маленькое сердце Дениз раздулось, словно воздушный шар. Тревога расползалась по операционной и струилась со смотровой галереи. Было ли это результатом слишком долгого ожидания остановки сердца? Возможно. Однако после десяти минут поддерживающей перфузии сердце выглядело лучше, поэтому нетерпеливый и утомленный Барнард попытался снова отключить аппарат. Опять слишком рано. Кто-то предположил, что страдающий кусок мяса получил тупую травму во время аварии. Бригада, выдохнувшая было после пересадки сердца, снова напряглась.
Озинский сделал инъекцию кальция и калия, а затем обратился к стимулятору изопреналину. В 06:13 бригада предприняла третья попытку отключить АИК. Все замолкли в тревожном ожидании, но на этот раз левый и правый желудочки продолжили сокращаться. Может, не слишком мощно, но достаточно неплохо. Кровяное давление держалось на жалких 70 мм рт. ст. несколько минут, а затем резко пошло вверх. Озинский и Барнард с надеждой посмотрели на монитор. Когда африканский рассвет озарил небо над Столовой горой[88], туман в операционной «А» начал рассеиваться. Четыре коротких слова Барнарда прервали всеобщее молчание: «Jesus, dit gaan werk!» («Бог мой, это сработает!») Волна облегчения пронеслась по операционной и смотровой галерее. Так созидалась история.
Одна из медсестер обняла Барнарда, и его лицо просияло. Он отчаянно хотел стать первым, и ему это удалось.
Один из наблюдателей, стоявших в галерее, позднее признался: «Атмосфера была фантастическая. У меня началась легкая истерика, я едва осмеливался дышать. Невероятное напряжение».
Однако это был не конец: когда лейкоциты Вашканского встретились с чужеродными белками сердца Дарваль, все только начиналось. Макрофаги и лимфоциты распознали чужаков и дали костному мозгу команду действовать. Несмотря на вселяющую оптимизм совместимость, донорское сердце было крысой в гнезде шершней. И шершни незамедлительно попытались от нее избавиться.
Барнард оставил Хьюитсона и Хичкока закрывать грудную клетку, а сам пошел выкурить сигарету. Брат Мариус присоединился к нему в комнате отдыха для хирургов и замерил его пульс – 140 ударов в минуту. Было сделано два звонка. Первый разбудил главного врача больницы: «Сэр, мы только что пересадили сердце, пациент в порядке». Второй звонок был Лапе Муноику из Исполнительного совета по здравоохранению Кейптауна, в результате которого премьер-министр Балтазар Йоханнес Форстер в течение часа узнал о трансплантации. После этого Крис поговорил со своей женой Лувтье, не подозревавшей, что эта операция в итоге разрушит их брак. В течение нескольких часов пресса со всего мира оказалась в Кейптауне. В первую очередь был задан вопрос о том, кому принадлежало донорское сердце: черному или белому человеку?