Круглые желтые глаза уставились на прибывшего.
— Э-э-э… привет, — оторопело сказал Даниль.
— Угу, — ответила сова и посмотрела на ворона.
Захлопав крыльями, суровый страж снялся со шкафа и перелетел ближе к подруге. «Ого! — мысленно сказал Даниль, посмеиваясь. — Пять!» Сова здесь не более чем присутствовала, и функции ее в зверинце Сергиевский определить не мог, но сам факт знакомства с очередным экспонатом его веселил. Не иначе желтоглазая явилась навестить приятеля.
Ворон смотрел на Даниля в упор; неведомо, как в птичьих глазах могли отражаться испытываемые чувства, но вид у ворона был неприветливый до крайности. Секунду аспиранту казалось, что пернатый намерен безыскусно заехать ему клювом в глаз. Намерения своего ворон, конечно, не реализовал, и все же Даниль ощутил настоятельную потребность объясниться.
— Ты не вейся, черный ворон, — пробормотал он, втягивая голову в плечи, — над ма-е-йю га-ла-вой… безмозглой… я по делу сюда прибыл… черный ворон, я не твой.
Взгляд ворона стал насмешливым и скептическим.
— Мужик, — проникновенно сказал Сергиевский, почувствовав себя вдребезги укуренным хиппи, разговаривающим с цветами и птицами, — мужик, я правда по делу. Аньке Эрдманн карта плотности свободных фрагментов нужна, она сама прийти не может, меня попросила. Анька — аспирантка Лаунхоффера, Эрика Юрьевича, понял? Это он ей статью велел написать!
— Угу, — сказала сова и посмотрела на ворона.
Ворон посмотрел на сову.
Безмолвный диалог продолжался добрую минуту, а потом ворон юркнул под стол и ткнул клювом в кнопку, услужливо включив один из компьютеров.
— Ах-ха! — жадно выдохнул аспирант, приникая к машине.
Нужную карту он нашел быстро; минут пять ушло на то, чтобы разобраться, как извлечь ее из программы слежения, а потом Даниль перенес данные на флэшку, создав себе алиби, коварно ухмыльнулся и приступил к изучению содержимого жесткого диска.
Он не сразу обнаружил подвох, и неудивительно — операционная система выглядела точь-в-точь как привычные «Окошки», не выбрасывала никаких подозрительных сообщений, по обыкновению слегка притормаживала, и нужно было обладать дедукцией Шерлока Холмса, чтобы заметить странности. Даниль не заметил бы их вовсе, если бы не нашел в недрах диска архив видео. Это были записанные с телепрограмм новостные сюжеты, посвященные стфари, с самых первых, сенсационно-панических, до поздних аналитических программ, и один файл Сергиевский бездумно, почти без любопытства, запустил. Двое почтенных мужей в костюмах и галстуках сидели в студии и предавались обсуждению проблемы; разрешение было низкое, картинка — маленькая, но видео все равно проигрывалось скачками.
«Что за фигня? — лениво подумал аспирант, закрыв окно программы. — Ну ладно, тут в тонком мире квантовый стоит, но неужели в плотном совсем старье?» Даниль хмыкнул и зашел в «Панель управления» — глянуть характеристики.
Здесь-то его и ждал сюрприз.
— Ни хрена себе! — у Даниля глаза полезли на лоб, когда он увидел задействованные мощности. — Вот это… это… это же экстаз!
Ни один человек, хоть раз слыхавший слово «апгрейд», не мог остаться равнодушным к таким параметрам. Во многих исследовательских центрах мира бились над задачей приспособить квантовые компьютеры для обыденных нужд, но пока полностью рабочие версии стояли только в институтах тонкого тела и тому подобных учреждениях — там, где были люди, способные на полноценную работу в тонком мире. Показатели, которые высвечивал Данилю обыкновеннейший жидкокристаллический монитор, соответствовали не начинке пыльного системного блока под столом, а тусклой многолучевой звезде, видимой только нефизическим зрением и распределявшей вычисления во множество вероятностных вселенных…
Секунду спустя Сергиевский впал в крайнее изумление. Причиной тому были две вещи: во-первых, ни одна программа, созданная для обычных компьютеров, не могла поддерживать такой объем памяти и такую частоту процессора, а во-вторых, что должен был обсчитывать квантовый компьютер так, чтобы на нем тормозило видео? И прежде, чем вспомнить, что видео обычно тормозит из-за отсутствия нужных кодеков, Даниль с размаху щелкнул по Ctrl-Alt-Del, уставился на список выполняющихся программ и увидел, что ресурс действительно задействован на девяносто восемь процентов.
Аспирант удивленно сморгнул.
Углубившись в размышления над списком, он не услышал шороха за спиной и чуть не заорал, когда недлинные когти прихватили ткань плаща на его плече.
— Угу! — сказала сова, задев крылом данилево ухо; круглые желтые глаза ее внимательно и настороженно разглядывали монитор.
— Ой, блин, — только и сказал Сергиевский, выворачивая шею в попытке разглядеть наглую птицу.
Ворон каркнул и захлопал крыльями; лезть непрошеному гостю на загривок он, очевидно, полагал ниже своего достоинства и спланировал на край соседнего, выключенного монитора, откуда снова каркнул, оглушительно и зловеще.
— Ну и чего? — мрачно спросил Даниль. — Я ж сказал — я делом занят. Не лезь под руку.
Сова вспорхнула с его плеча, переместилась на монитор перед Сергиевским и в лад приятелю жутковато угукнула, отчего аспирант окончательно потерял вкус к играм. Он предчувствовал открытие, у него уже руки начинали дрожать от азарта, и разбираться с противными тварями, которые еще и притворялись, что не умеют говорить по-человечески, было как-то совсем некогда. Даниль лихорадочно шарил по столу мышью, благословляя случай за то, что система все-таки как две капли воды похожа на «Окошки» и потому не приходится блуждать в опциях, а птицы сидели вокруг и смотрели. Только когда он сумел вывести в полноэкранный режим программу, пожиравшую большую часть почти невероятных ресурсов квантовой машины, ворон спрыгнул прямо на клавиатуру и каркнул снова.
Зла на ворона Даниль не держал. Птица просто загораживала монитор.
— Брысь! — велел аспирант.
И когда ворон повиноваться отказался, Сергиевский на миг поставил вокруг него «хирургическую ширму» — изоляционную стенку, отгородившую искусственное божество ото всех существовавших здесь энергетических контуров; продержись «ширма» чуть дольше, многомерное пространственное сознание птицы начало бы сворачиваться внутрь себя. «Поняли, с кем дело имеют», — удовлетворенно подумал Даниль, когда оба, и ворон, и сова, кинулись от него подальше и сгинули где-то в темных углах за шкафами.
А потом напрочь забыл о них.
То, что творилось на мониторе, было не в пример интереснее.
Вероятно, программист разобрался бы в этих потоках чисел, букв, знаков, формул. Сергиевский даже не пытался вникать. У верхнего края окна белела привычная панель со словами «Файл», «Процессы» и «Сервис»; отсутствие столь же привычной надписи «Справка» несколько озадачивало, но Даниль вообще был не из любителей изучать инструкции и с гордостью полагал, что все схватывает на лету. Открыв меню «Процессы», он утвердился в этом мнении. В характеристиках текущего процесса указывались долготы и широты, и хотя Сергиевский не мог поручиться, что они в точности совпадают с координатами Северорусской аномалии, интуиция говорила, что связь недвусмысленна.
А еще там был процентный показатель готовности.
Тридцать шесть процентов.
«Тридцать шесть процентов чего? — Даниль в задумчивости потер лоб. — Аномалия стабильна, с тех самых пор, как появилась, это я точно помню. Почему тридцать шесть? А когда дойдет до ста — что будет?»
Ответов не было. Тот, кто писал программу, писал ее не для глаз сторонних людей. Даниль задался вопросом, знает ли о существовании загадочной безымянной программы ректор. Если знает, то Сергиевский попадет в глупейшее положение, прискакав к нему с радостным докладом. «Неужели не знает? — изумился аспирант. — Квантовая машина одна на весь институт. Если кто-то отхватывает такой громадный кусок ресурса, этого нельзя не заметить». Тут же пришло в голову, что могучей машиной практически не пользуются — нет реальной надобности, к тому же непосильно сложно для многих управляться с компьютером, существующим лишь в тонком мире. «А если про это все знают, почему мне не сказали?» — подумал Даниль и нашел мысль здравой. В конце концов, его уже подключили к полусекретному (от Лаунхоффера) проекту институтского руководства, Ворона сама провела его в охраняемый отдел; он — человек, которому доверяют. «А вот кто сюда еще ходит? — Сергиевский откинулся на спинку жесткого стула, чувствуя себя каким-то частным детективом. — Кто еще мог ее найти и почему не нашел?»
Детектив из Даниля определенно вышел бы никудышный, потому что вопрос был несусветно глуп. С тем же успехом он мог спросить, почему в отдел мониторинга не ходят толпы туристов — ответ оказался бы тем же самым.
Ворон.
Разумная охранная система, которая соглашалась впустить лишь того, кто точно знал, что именно будет искать здесь. Конечно, человек, чья квалификация приближалась к лаунхофферской, мог программу и обойти, но, во-первых, в таком случае ворон наверняка срабатывал как предохранитель, приостанавливая этот самый «текущий процесс», а во-вторых… «Да кому это надо, — Даниль почти хихикнул, — лезть и смотреть, что там где у кого работает? Люди все взрослые, занятые, интеллигентные… нелюбопытные».
Причислить некоего Д. И. Сергиевского к нелюбопытным людям значило серьезно погрешить против истины. Аспирант ухмыльнулся, скорчил рожу и ткнул по ссылке «Отчетность».
Белое полотно таблицы раскинулось по экрану.
— Опаньки… — пробормотал Даниль и закрутил на пальце прядь волос. — Тепло, совсем тепло…
Даты и проценты, проценты и даты, почти без пояснений, но пояснения тут и не требовались: Сергиевский узнал первую, самую раннюю из дат, и всякие сомнения его покинули. Это был день разрыва, день, когда пришли стфари — и он же был началом отсчета.
«Она не может себя заживить, — сказал когда-то Ксе; лицо шамана казалось землистым, вконец измученным. — Обычно она очень быстро залечивает свои раны».
«Исследование аномалии может серьезно продвинуть науку вперед», — сказал Ящер.