тра. Жду тебя внутри. Целую, удачи тебе».
Нажав на «Отправить», я почувствовала себя немного лучше.
Стаська всегда умела ценить тех, кто признавал свою неправоту и мог сказать об этом вслух. За мной подобное водилось довольно редко, так что, наверное, она удивится.
Осталось выяснить, где провел остаток ночи мой муж.
Захар всегда ночевал дома, я не могла даже припомнить случая, чтобы он, засидевшись, допустим, с друзьями, явился под утро или к обеду следующего дня.
Нет, в любом виде и состоянии Лавров доносил тело до любимой кровати, падал лицом в подушку и спал, постанывая от удовольствия — сам потом признавался, что нигде не спит так хорошо, как дома, и, если случались командировки, это было для него самым страшным.
Его телефон не отвечал.
Звонок проходил, но трубку не снимали, это меня насторожило. Всегда отвечать на звонки — такое у нас было правило, и мы его придерживались.
Сегодня же что-то пошло не так. Вернее, не так оно пошло вчера ночью, после приезда Стаськи. Или чуть раньше, после того, как я обнаружила накладки с паспортом?
Теперь уже не поймешь, но определенно вчерашний день перевернул в моей жизни все.
«Захар, сними трубку, пожалуйста».
Отправив это сообщение, я перебралась в кухню, включила чайник, уселась за стол и, положив перед собой телефон, уставилась на экран. Так прошло около часа, я не шевелилась, боясь пропустить сообщение, но его не было.
Чайник снова остыл, но я даже не заметила, что чашка так и осталась пустой. То, что Захар не отвечает и не перезванивает, вдруг очень испугало меня.
Да, вот уже с год я подумываю о том, чтобы развестись с ним, но когда перспектива потерять его стала такой реальной, я не на шутку перепугалась — а что будет, если он не вернется?
Я обвела взглядом кухню и вдруг отчетливо поняла, что не смогу тут жить, если Захара не будет со мной.
Я снова и снова набирала номер, который по-прежнему не отвечал, и с каждым новым звонком мой страх только преумножался. Неужели я потеряла мужа из-за какой-то ерунды? Ведь даже повода для ссоры у нас не было…
Станислава
Почему так трясутся руки? С самого утра, с тех самых пор, как я открыла глаза и вытянула из пачки первую сигарету…
Кофе пришлось заказывать в номер, потому что облиться прилюдно как-то не хотелось, а здесь я могу и из халата не выбираться, пока не позавтракаю.
Нет, завтракать тоже не буду — ничего не лезет в горло.
Когда же я ела последний раз? У Лавровых? Ела ли? Не помню…
Мне непременно надо взять себя в руки, потому что я в стрессовых ситуациях склонна к отказу от еды — это выходит как-то само по себе, я просто забываю, что нужно есть, а это чревато проблемами со здоровьем.
Мне сейчас совершенно нельзя заболеть, даже обычная простуда может вызвать серьезные проблемы, а уж такая неприятная вещь, как анорексия на нервной почве, и вовсе.
Нет, Стаська, ты должна держаться, должна все сделать, как задумала, и только потом можешь позволить себе что угодно — от анорексии до обжорства.
Очень некстати оказался звонок от одного старого информатора — именно к нему я обратилась по поводу Настиного паспорта, потому и пришлось включить телефон, которым пользовалась много лет, но который сейчас стал опасным.
Илья — так звали информатора — прислал мне несколько сделанных на мобильник снимков монитора, на котором я и увидела все передвижения женщины, использовавшей данные моей подруги.
Железнодорожные билеты почему-то сразу натолкнули меня на мысль о перевозке чего-то запрещенного, и Илья подтвердил:
— Да, тетка в разработке. Но ты смотри, Станислава, фотки эти нигде не свети, я их буквально из-под полы сделал в кабинете у начальника, если что — мне кирдык.
— Обижаешь. Я тебя хоть раз подставила?
Он только засмеялся.
Мы были очень давно знакомы, и это оказался тот редкий случай, когда одноклассник пригодился, да еще и там, где не ждали.
После окончания школы Илья, как не особенно способный к учебе, ушел в армию, а, вернувшись, поступил в школу тогда еще милиции, окончил ее и устроился работать сперва участковым, а потом ушел в районное отделение.
Однажды я брала интервью у следователя, занимавшегося делом об убийстве любовницы одного печально известного в городе бизнесмена, и нос к носу столкнулась в коридоре с Ильей. Он меня не сразу узнал, а, узнав, облапил и радостно сообщил:
— А я-то думаю — где я тебя раньше видел… А это ты, Стаська. Ух, какая стала… Погоди… так это что же, выходит, твои статьи в газете?
— Мои, Илюша.
— Ух, звезда! — он повернулся к провожавшему меня до выхода следователю и радостно объявил: — Стаська это Казакова, одноклассница моя.
— А ты, оказывается, школу окончил? — ехидно подколол следователь, и я поняла, что Илья тут явно не в авторитете.
Мы пошли выпить кофе, и за разговором я довольно ловко и профессионально, успев уже набить руку на подобных вещах, сумела убедить Илью иногда снабжать меня кое-какой интересной информацией.
Одноклассник согласился, но предупредил, что я ни при каких обстоятельствах не должна упоминать его имя и вообще разглашать источник. Это меня вполне устраивало.
Но сегодня, хоть я и ждала звонка, но раздался он все-таки не вовремя.
Теперь мне придется звонить Насте, а после вчерашней ссоры не очень хотелось это делать. Но я должна предупредить ее.
Наверное, вообще лучше всего написать заявление об утере паспорта или о его порче и получить новый, с другими данными, чтобы совсем уж выкрутиться из ситуации.
Мысленно я вдруг представила, что сейчас мне придется объяснять подруге каждую мелочь, каждую деталь вплоть до порядка действий, а на это нет времени, да и сил, признаться, тоже нет — мне предстоит серьезная встреча, от которой многое для меня зависит.
Но звонить пришлось.
Настя обладала довольно уникальной способностью не вставать в позу, если после ссоры я звонила ей первой, а вести себя так, словно ничего не произошло.
Это сильно облегчало наши отношения — я в ответ поступала ровно так же. Это ведь очень ценное качество — не лелеять свою обиду, не раздувать угли потушенного костра, а просто перешагнуть и пойти дальше, не держа за пазухой никаких камней.
Так случилось и сегодня, более того — Настя удивила меня тем, что признала свою вину, правда, уже не в разговоре, который я свернула, так как время поджимало, а в сообщении, полученном мною уже в машине.
— Кто это тебе написывает? — поинтересовался сидевший рядом со мной в такси Захар.
— Жена твоя.
— Ты на нее, Стаська, не обижайся, — с какой-то обреченностью в голосе попросил он. — В последнее время Настя совершенно невменяемая стала, чуть что — истерика, слезы, лекарства. Обвиняет все и вся в своих неудачах.
— Тебе, чувствую, сильнее всех достается? — сочувственно заметила я, похлопав его по руке.
— Конечно. Я — первый враг. Ничего не могу, ничего не умею, вечно занят, денег мало приношу. По вечерам на радио пропадаю, ночами книгу пишу, днем то встречи, то поездки какие-то. А она все время одна.
— Слушай, половина страны так живут — ничего, не поубивались.
— Ты, Стася, в другой среде выросла. А Настя с молодости оказалась в кругу людей богатых, вращалась в денежных сферах…
— И потому решила, что она равна этим олигархам, — подхватила я. — А они общались с ней на равных только потому, что в тех кругах не принято свысока разговаривать с обслуживающим персоналом. Ну, кто она была? Имиджмейкер! Я тебя умоляю… она ведь талантливый журналист, какого же черта ее понесло в такие дебри? Она на курсе входила в тройку лучших, сразу на работу устроилась в хороший журнал — ну, по меркам региональных СМИ. Так зачем было лезть туда, где сразу было понятно, что она надолго не задержится?
Захар молча передернул плечами.
Я спохватилась — именно он в свое время уговорил Настю бросить должность заместителя главного редактора в журнале и перейти в пресс-службу одного из местных чиновников.
Там ее заметил владелец металлургического комбината, пригласил поработать над его образом и речью, потом еще и еще кто-то…
А потом олигархи в городе закончились, а Настя осталась — уже не журналист, больше не имиджмейкер и не сотрудник пресс-службы. Но замашки сохранились, и теперь, спустя десять лет, Настя никак не могла понять, что сейчас уже не жирные нулевые, заработки у всех упали, имиджмейкеры особо никому не нужны — чай, не столица, а потому нужно жить в новых обстоятельствах.
Да, сумку «Prada» все еще можно носить, хоть та и поистрепалась, но выглядит она довольно странно с дешевыми кедами и растянутыми джинсами. И на одежду из самого дорогого в городе бутика больше просто нет денег, да и куда ее носить? В супермаркет за картошкой?
Понятно, что Настя чувствовала себя принцессой, выкраденной из замка и отданной в жены простому ремесленнику. А несовпадение запросов и возможностей кого угодно может свести с ума.
— Ты знаешь, я иногда ночью смотрю на нее и вижу, что даже во сне она несчастна, — сказал Захар, отвернувшись к окну. — Я больше не могу выносить ее истерики, хотя, поверь, очень стараюсь. Говорю — иди хоть на радио работать, так нет — это не для нее, рутина, неинтересно. Займись, говорю, чем-то — ну, чем обычно женщины увлекаются, вязание там, вышивка какая-то. Нет! Ей это не подходит, это безвкусица, рукоблудие, мерзость и пошлость, видите ли. А вот почему, скажи? Моя мама, например, крючком вязала.
— Захар, ну ты ведь понимаешь, что дело не в вязании. Она просто потеряла себя и никак не может вновь найти. И несоответствие между тем образом, что у нее в голове, и тем, что есть на самом деле, ее с ума и сводит. Может, ей к специалисту?
— К какому? — вздохнул Захар. — К психологу? Мы пробовали. Сказал, что у нее нет проблем в том понимании, что обычно приводит людей за специализированной помощью.
— Но что-то же надо делать.