Алексей считал, что Глеб влюблен в меня, потому и трется постоянно рядом, потому и подкидывает иногда кулуарные сплетни из мэрии.
— Сама подумай, Стасенька, зачем ему рисковать, сливая тебе то, что совершенно точно может знать только сотрудник аппарата? Думаешь, при желании никто не вычислит, кем же на самом деле является таинственный «источник в мэрии»? — говорил Алексей, когда я пыталась доказать, что нас с Глебом связывает только дружба и — иногда — сотрудничество. — Нет, дорогая, тут что-то другое. Рисковать положением может только слепо влюбленный человек.
Я хохотала — подобная мысль казалась мне абсурдной.
Глеб был совершенно не в моем вкусе, высокий худой блондин с белесыми ресницами, которыми он смешно хлопал, если волновался.
Глеб годился только на роль друга и никак не тянул на мужчину моей мечты.
Я иногда могла скоротать с ним случайно выдавшийся свободный вечер, если Алексей куда-то уезжал.
Глеб дарил мне цветы, провожал домой, если, опять же, Алексей не мог заехать за мной. Однако все это была лишь дружба, не более. Но Вершинин придерживался своей версии, и я, в конце концов, устала его переубеждать.
— А вот и кофе, — бармен поставил передо мной высокий стакан с трубочкой и длинной ложкой на блюдце.
Аромат орехового сиропа приятно защекотал ноздри, высокая шапка пены сверху была чуть присыпана молотыми фисташками. Вкус тоже оказался на высоте, весьма неожиданно для кафе в поселке.
— Очень вкусно, — искренне сказала я, сделав глоток. — Ты, Боря, просто волшебник. Учился где-то?
— А то! — гордо кивнул бариста. — Школа в столице, между прочим. И пара мастер-классов.
— А чего ж здесь?
— Сама посуди — я тут король. Ко мне вон даже из модной клиники посетители приезжают, — гордо сказал Борис. — Знаешь клинику пластической хирургии?
— Откуда? — равнодушно пожав плечами, я сделала еще глоток.
— Очень крутое место. Говорят, там скоро место освободится, у них свое кафе, хочу попробовать.
Это мне не очень понравилось.
Почему-то я не хотела, чтобы место освободилось именно в тот период, пока я буду лежать в клинике. Не хватало еще, чтобы Боря появился там и узнал меня.
Мало ли как сложатся обстоятельства в дальнейшем, и мне совершенно не нужно, чтобы Боря кому-то рассказал, при каких обстоятельствах мы познакомились.
— Ну, удачи тебе, — допив кофе, пожелала я. — Сколько с меня?
— Сто пятьдесят.
— А что ж дешево так? — удивилась я. — Такой кофе в городе потянет на триста с лишним.
— Так то в городе, — подмигнул бармен.
Я расплатилась, еще раз поблагодарила Борю за услуги и, поправив макияж, вышла из кафе. Завернув за угол, вынула сигареты, закурила и неспешно направилась в сторону клиники.
Все, что хотела, я выяснила из телефонного звонка.
Кстати, надо бы запомнить, что Глебу больше звонить нельзя. Иногда лучше потерять друга, чем жизнь.
Аделина
Васильков встретил меня прямо на крыльце административного корпуса. Лицо его было хмурым и озабоченным, под глазами — синяки, и я вдруг вспомнила, что дяде Славе уже шестьдесят два, ночные дежурства, похоже, не идут ему на пользу, но он ни за что не сознается в этом. Надо бы обсудить с ним график…
— Ну наконец-то! — Васильков щелчком направил сигарету в урну и вдруг крепко обнял меня, притиснул лицом к лацкану халата.
— Погоди, — я аккуратно высвободилась и спросила: — Что произошло-то?
— Деля… словом, тут такая история, даже не знаю…
— Дядя Слава, ты не тяни кота за хвост, а? Говори.
— Подруга твоя предприняла попытку суицида, — казенно вывернул Васильков, а я почувствовала, как у меня заломило в висках, а перед глазами полетели мушки:
— Что?!
— А вот что слышала. Не представляю, как такое вообще могло произойти.
— Она жива?!
— Господи, Деля, да ты что?! Конечно, жива! — воскликнул Васильков, поняв, что я вот-вот упаду в обморок. — Ну-ка… — он поднял мою голову за подбородок и вдруг резко ударил по щеке. — Прости, детка, так надо, — снова прижав меня лицом к халату, пробормотал Васильков. — Пришла в себя?
Я всхлипнула. Мне совершенно не было больно от пощечины — я очень испугалась за Оксанку.
— Где она? — прогнусила я в халат Василькову.
— В палате у себя, где ей быть-то? Я индивидуальный пост там оставил, Женька сидела всю ночь, сейчас сменилась.
— Пойдем к ней.
Васильков крепко взял меня за руку, но я уже справилась с собой:
— Не надо, дядя Слава, спасибо. Все нормально. Он только головой покачал:
— Ты вся в мать.
— Рассказывай, что случилось.
— Если хочешь мое мнение, то все это — демонстрация. Дверь в палату не закрыла, таблеток наглоталась — но в пузырьке осталась ровно половина, там, конечно, снотворное, но оно легкое, и Оксана, похоже, об этом знала. И приняла препарат она не ночью, а примерно за пятнадцать минут до вечернего сестринского обхода — то есть с расчетом на то, что Женька непременно ее найдет, когда будет по палатам ходить.
— Откуда у нее снотворное?
— Ну, это ты не у меня спрашивай. У нас такого, кстати, нет.
— Ты разговаривал с ней? Она хоть что-то сказала?
— Это после промывания желудка? — усмехнулся Васильков. — Не думаю, что в тот момент я казался ей хорошим собеседником.
Мы остановились у дверей палаты, где лежала Оксана, и я попросила:
— Давай я сама дальше? Спасибо за все.
— Ты только сразу с порога не ори, это бесполезно сейчас. Пусть немного в себя придет, потом поговоришь.
— Лучше психологу скажите, чтобы сюда пришел.
Васильков кивнул и пошел на пост, а я, набрав полную грудь воздуха и шумно выдохнув, взялась за дверную ручку.
Оксана лежала на спине, руки ее были фиксированы к раме кровати мягкими ремнями. Она спала, глаза ввалились, нос заострился, но дыхание было ровным. Медсестра Надя сидела на табуретке у окна и читала книгу. Увидев меня, она вскочила, но я прижала палец к губам и жестом попросила ее выйти. Надя кивнула, зажала книгу локтем и тихонько вышла из палаты.
Я присела рядом с кроватью на табуретку и задумалась. Что заставило мою подругу сделать это? Как она вообще додумалась наглотаться снотворных? В чем причина? Хотя тут мне, кажется, все было понятно — наверняка очередной неудачный роман. Если Васильков прав, то демонстрация эта не на нас была рассчитана, а на конкретного человека — именно ему Оксана потом будет предъявлять свою попытку самоубийства как вину, именно от него станет требовать заботы и обещаний быть вечно рядом, а не то… Господи, как меня тошнит от этого… Я очень люблю Оксану, но никогда не могу понять ее поведения, ее поступков. Наверное, мы с ней очень уж разные, чтобы я могла понять это. Иногда я называла ее в шутку «женщиной-жвачкой», объясняя это сравнение Оксаниной привычкой прилепляться к мужчине и потом еще долго тянуться за ним после расставания, пытаясь вернуть. Подруга обижалась, но всегда признавала, что я, пожалуй, права. Однако менять что-то в своем отношении к мужчинам она не собиралась, а я просто устала убеждать ее в необходимости таких изменений.
Заметив, что Оксана открыла глаза и увидела меня, я, не поворачиваясь, спросила:
— Ну, и кому посвящалась постановка?
— Ты его не знаешь… — прошелестела Оксана, облизывая губы.
— Но, чувствую, достойный человек, да? Ты в следующий раз весь пузырек пей, чтоб такого позора не было.
— Я хотела умереть… думала — усну, и все. Таблетки ведь — смерть легкая и не страшная…
— Угу, — кивнула я, еле сдерживаясь, чтобы не надавать ей пощечин. — Чего уж проще — лежишь вся в дерьме и моче, аромат королевский… Правда, красиво?
— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Оксана, подтвердив догадку Василькова о возможной инсценировке.
— Ну, дорогая, ты физиологию, конечно, не изучала, а зря, на досуге почитай учебник, чтобы больше не попасть в неловкую ситуацию. Видишь ли, после смерти все сфинктеры в человеческом теле имеют тенденцию расслабляться, а это значит, что кое-какой… эээ… биологический материал неизбежно оказывается снаружи. Так понятно? И красивая утонченная смерть от таблеток — уснула, и все, — сразу превращается в менее приятный вариант. Но тебе-то, конечно, уже все равно. А вот тот, кому ты все это хотела бы продемонстрировать, чтоб локти кусал, гад, так вот он тебя застанет в весьма неприглядном виде. И именно такой ты отпечатаешься в его памяти. Вот и вся история. Не бывает красивой смерти, подруга. А если ты еще раз попробуешь провернуть подобный фокус на территории моей клиники, я с тобой церемониться не стану и упеку в психиатрию, усвоила? Заручусь поддержкой твоей матери — и привет. Так и заруби на своем носу, дура!
Не в силах больше держать себя в руках, я вскочила и выбежала из палаты.
Психолог зашел ко мне после беседы с Оксаной и только руками развел:
— Не вдаваясь в подробности, скажу — она совершенно адекватна. С моей точки зрения, у нее потребность в постоянном внимании, и она старается получить его откуда угодно и любыми способами, даже такими, как шантаж и угрозы собственному здоровью.
— И вы считаете, что у нее нет проблем? Если человек наносит себе вред, сопряженный с опасностью для жизни, то он уже по определению ненормален.
— Вы не так поняли. Она не причинит себе вреда в том смысле, чтобы здоровье серьезно пострадало. Она просто демонстратор. Такие аккуратненько вскрывают боковую венку на руке, чтобы вроде и кровь, но и не кровотечение, пьют таблетки — чаще безвредные и немного, открывают газ, но не забывают оставить распахнутой форточку, понимаете? — объяснил психолог. — Это не прекратится.
— Даже если она будет окружена вниманием круглые сутки семь дней в неделю?
— А вы представляете себе человека, способного отдавать себя кому-то настолько? Это ведь значит полностью отказаться от собственной жизни. Вам встречался кто-то, готовый пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы партнеру было комфортно? Мне лично — нет.