Тот переводил взгляд с меня на следователя, потом на участкового и, кажется, тоже не мог понять, в чем дело. А следователь предложил:
— Мы не могли бы к вам в квартиру подняться?
— За… зачем? — выдавила я хрипло.
— У меня есть пара вопросов. Но если хотите, пришлю повестку. Просто подумал, что дома вам легче будет разговаривать.
В голове моей все завертелось со скоростью карусели с сорванным механизмом — того и гляди, все деревянные лошадки рванут с круга и ускачут к чертям, прихватив с собой остатки моего мозга.
— Да… конечно, да… сейчас… — беспомощно озираясь по сторонам, залепетала я, пытаясь вынуть из сумки ключи. — Паша…
— Я, Настюш, с вами пойду, пожалуй, — сказал он, но следователь сразу вцепился:
— А вы, простите, кем гражданке Лавровой приходитесь?
— Знакомый.
— Тогда вам удобнее будет ее здесь подождать. Погода хорошая, солнышко светит, словом, прогуляйтесь, дорогой товарищ, пока. Я ее долго не задержу, всего пара вопросов.
— Да скажите уже, в чем дело? — я наконец собрала в кучу своих «лошадок» и обрела способность соображать относительно здраво.
— Хотите, чтобы я при вашем знакомом рассказывал?
Я колебалась. С одной стороны, скрывать мне было нечего, но с другой… а вдруг что-то с Захаром? Эта мысль проколола меня от макушки до пяток как раскаленная спица. Я схватила следователя за руку, потянула за собой и у двери подъезда спросила шепотом:
— Что с моим мужем?
— Не знаю. А что с ним должно быть? — и мне стало немного легче.
Открыв дверь, я пропустила следователя в подъезд, участковый тоже вошел, а я с тоской посмотрела на Павла, который, легко пожав плечами, послал мне воздушный поцелуй и проговорил:
— Я позвоню вечером, ладно?
Я кивнула, в душе понимая, что, скорее всего, не позвонит, и вошла в подъезд.
В молчании мы доехали до нужного этажа, я открыла двери, впустила непрошеных гостей в квартиру и предложила располагаться в кухне — единственном месте в моем доме, которого я не стыжусь.
— Сварить кофе? — как-то машинально спросила я.
— Может, лучше просто водички? — попросил следователь, раскладывая на столе папку. — Очень жарко.
Я налила им по стакану воды, села в торец стола и посмотрела на жадно пившего следователя:
— Может, вы все-таки представитесь и скажете, что происходит? Я себя дурой чувствую.
— Пожалуйста, — он вынул из нагрудного кармана красную книжечку, развернул и поднес на уровень моих глаз.
«Матвейчук Максим Максимович», прочитала я. Печать, подпись… должность… место работы… он точно следователь, надо же. Я была готова к тому, что это какой-то розыгрыш, и очень рассчитывала, что это так и окажется.
— И что же вас привело в мой дом? — довольно высокопарно спросила я и разозлилась — ну, ей-богу, идиоткой выгляжу.
— Скажите, Анастасия Евгеньевна, когда и с какой целью вы посещали город Саратов?
— Саратов? — удивилась я. — Погодите… кажется, лет восемь назад, а что?
— А поточнее?
— Постойте… — я нахмурилась.
В Саратове я действительно была, там жила моя двоюродная сестра, и мы с Захаром ездили к ней на свадьбу, вот только, дай бог памяти, в каком же году это было… кажется, на самом деле восемь лет назад.
Именно так я и объяснила следователю. Он как-то недоверчиво посмотрел на меня:
— А два месяца назад?
— Точно нет.
— А если все-таки подумать?
— Не о чем тут думать. Два месяца назад ни в каком Саратове я не была, как не была ни в каком другом городе, поселке, деревне, — отчеканила я твердо. — Еще не сошла с ума, чтобы разъезжать по городам и не помнить этого.
— А как вы объясните факт наличия железнодорожных билетов на ваше имя? — спросил следователь, постукивая шариковой ручкой по столу.
— А вы уверены, что они на мое имя?
— Я умею читать.
— Похвально. Но ко мне это не имеет никакого отношения.
— Будьте добры, покажите ваш паспорт, пожалуйста, — попросил следователь, и я послушно пошла в коридор и там, уже вынимая из кармана сумки документ, вдруг вспомнила, о чем говорила Стаська. О, черт… да мои проблемы куда круче, чем сбежавший муж и мутноватый любовник… и ведь Стаська предупреждала, что нельзя, нельзя, нельзя говорить о том, что она рассказала! А самое главное, что я так и не удосужилась сменить на фиг этот долбаный паспорт, даже заявление об утере не написала, чертова ленивая дура! Рука сама собой нашарила дыру в подкладке, и я как-то машинально уронила паспорт туда. Решение пришло моментально.
Я вернулась в кухню и ошарашенно посмотрела на следователя:
— Послушайте… а паспорта нет…
— Как это?
— Он всегда лежит в этой сумке, а теперь его там нет! — истерично выкрикнула я и вывернула содержимое огромной сумки прямо на стол. Следователь и участковый отпрянули.
— Погодите… — вмешался участковый. — Но ведь у вас явно не одна сумка. У моей жены, к примеру, штук пятнадцать…
— У меня — три, могу принести две оставшихся, но они давно лежат в антресолях, я ношу их только зимой! Я уже четыре месяца хожу только с этой сумкой, и паспорт всегда лежит в ней!
Больше всего я боялась, что сейчас следователь попросит сумку. Но паспорт, к счастью, провалился под твердое дно и совершенно не прощупывался.
— А когда вы его видели в последний раз? — спросил следователь, аккуратно отодвигая мое дамское барахло, попавшее на его папку.
— Кажется… кажется, недели две назад, на почте, — нахмурив брови, произнесла я не очень уверенно. — Да, я была на почте, получала посылку… но я не могла его там оставить, меня операторы знают, уже позвонили бы… да и адрес ведь в паспорте есть…
— Даже если вы его потеряли, Анастасия Евгеньевна, это никак не мешало вам два месяца назад съездить в Саратов, — не отступал следователь.
О черт! Ну, что стоило подумать и не ляпать про две недели, а? Ну скажи ты, что давно не видела, а сколько — не помнишь! Полезла с конкретикой, дура!
— Погодите, — вмешался участковый. — А вы не оформляли на почте такую услугу, чтоб по коду получать, а не по паспорту? Моя вон оформила, теперь только успевает бегать за этим китайским барахлом…
— Стойте, стойте! — уцепилась я за эту мысль, как за соломинку, в душе поблагодарив участкового за такую подсказку. — Конечно! Никакой паспорт я не доставала на почте, мне же прислали код, я назвала, и оператор посылку выдала!
— Сколько цифр в коде?
— Что?
— Сколько цифр в присланном коде? — повторил следователь.
— Пять.
— Да, верно, пять, — пробормотал он. — Ладно, допустим. Название N-ск говорит о чем-то?
Это название говорило мне о многом. Это город, в котором живет Стаська и по удивительному стечению обстоятельств живет и Павел.
— Там живет моя подруга, — устало вывернула я. — Я была там лишь однажды, много лет назад.
— Удивительная вы женщина, Анастасия Евгеньевна, — протянул следователь, внимательно глядя на меня. — Везде-то вы бывали по одному разу и очень давно… не странно?
— Нет.
— Я так не думаю.
— Знаете что, Максим Максимович? — вскипела вдруг я. — Хотите, я вам объясню, как такое может получиться? Очень просто — когда человек нигде не работает, живет на иждивении мужа, не имеет собственных денег, у него крошечный круг общения — всего-то одна подруга, которая сама имеет возможность прилетать сюда несколько раз в год. У человека нет ничего в жизни, кроме мытья посуды, варки каши и стирки белья, понимаете? Ничего! И все мои поездки закончились в тот момент, когда я перестала работать в пресс-службе мэрии и перестала быть личным имиджмейкером у людей, способных оплатить такие услуги, это вам ясно?! Вот этой сраной сумке почти двадцать лет! — выкрикнула я, тряхнув потрепанной «Прадой» перед самым лицом немного растерявшегося следователя. — Где вы видели женщину, которая носит сумку двадцать лет?! Вон, у товарища участкового спросите! У его жены, как он сказал, их штук пятнадцать! У меня просто нет возможности раскатывать по городам и весям, понятно вам?!
Я задохнулась от собственного крика, на который сорвалась уже в конце, и заплакала от унизительного чувства — словно бы добровольно скинула с себя всю одежду перед незнакомыми людьми.
— Ну-ну… успокойтесь, не надо… — участковый поднялся и неловко обнял меня за плечи, что далось ему с трудом — его макушка едва доставала мне до груди. — Ничего, ничего… паспорт непременно новый выдадут, и жизнь, может, тоже поменяется… не плачьте…
Следователь, видимо, тоже был немного шокирован моим выступлением, а потому быстро собрал свои бумажки, застегнул папку и встал:
— Извините за беспокойство. Если еще понадобитесь — повесткой вызову.
Они попрощались и ушли, а я, закрыв дверь, рухнула на пол без сил. Даже плакать я больше не могла, только шумно дышала, по-прежнему держа в руках злополучную старую сумку с так удачно провалившимся под дно паспортом.
Станислава
Вернувшись на территорию клиники, я решила не идти сразу в палату, а посидеть немного на скамейке, подышать воздухом и подумать. Стены уже начинали давить, и, представив, сколько еще времени мне придется провести в палате после операций, я испугалась за свою психику. Долгое нахождение в замкнутом пространстве вызывало у меня панические атаки, с которыми я даже пыталась бороться при помощи медикаментов и невролога. Через пару лет лечения это прошло, но сейчас запросто может вернуться назад, а мне только приступов паники не хватало.
Скамейку я выбрала на солнечной стороне, вытянула ноги, откинулась на спинку и закрыла глаза. Внезапно передо мной возникло лицо Алексея. Я очень явно видела каждую черточку, каждую морщинку у глаз, легкую усмешку на твердых губах, темные брови, чуть горбатый тонкий нос. Я больше никогда не прикоснусь к нему, не поцелую, не прижмусь щекой к его гладко выбритой щеке. Ничего уже не будет. Как он лежал там, в своем кабинете, упав головой на стол, с безвольно висящей вниз правой рукой… Какая же у него была сила воли, чтобы вот так, рассчитав все, приставить к виску дуло и нажать на курок… Я раньше думала, что уйти из жизни — слабость. Нет, иногда это такая сила, которая есть далеко не у всякого.