— Да ни хрена, — ответил он наконец. — Ничего не могу вспомнить, какие-то кусочки.
Сестра, казалось, обращается больше к себе, чем к нему.
— Преходящий эффект глобальной амнезии, ретроградной и, как правило, не связанной с афазией. Вызывается острым травматическим шоком. Не волнуйтесь, это симптом кратковременный и бывает у всех. — Огромные голубые глаза снова впились в него бурами. — Так, я думаю, что могу освежить вашу память. Несколько часов назад вы убили двух полицейских штата и федерального агента.
У Паона отвалилась челюсть.
- Вы отвратительны, - сказала она.
Погоня сразу закончилась, дикая кошка памяти вцепилась в свою добычу – разум Паона. Он вспомнил все, кусочки легли на место, как булыжники под катком.
Оригиналы. Родз. Ролики.
И вся эта кровь.
Новый день - еще десять кусков, - подумал Паон, подымаясь на третий этаж к квартирe Родза. На нем были шерстяные перчатки — не такой же он кретин, чтобы оставлять отпечатки пальцев где-нибудь поблизости от логова Родза. Он постучал в дверь шесть раз, насвистывая «Люби меня нежно» "The King".
— Кто там? — раздался грубый голос.
— Санта-Клаус! — ответил Паон. — Ты бы каминную трубу, что ли, завел.
Родз впустил его внутрь и быстро запер за ним дверь.
— Хвоста не привел?
— Нет, только полный автобус агентов Mинюста и телеоператор с репортером из «60 минут».
Родз окрысился.
Ну и хрен с тобой, если ты шуток не понимаешь, подумал Паон. Родза он недолюбливал — мразь из Ньюарка, псих ненормальный. С виду Натан Родз смахивал на исхудавшего Крошку Тима после неудачной подтяжки лица: длинные кудрявые черные волосы на голове пухленького медицинского трупа, глубокие носогубные складки на щеках. Работу Родза на профессиональном жаргоне называли «съемщик» — так сказать, субподрядчик. Он похищал детей или получал их от работающих самостоятельно агентов и сам снимал ленты. «Цепочка» — так называло министерство юстиции этот бизнес: подпольную порнографию. В этой индустрии, о которой почти никто не знал, вертелись полтора миллиарда долларов в год, и тут не снимали фигню, типа "Debbie Does Dallas"[52], которую можно взять напрокат в любом ХХХ магазине. Паон возил все подпольное видео: ролики с изнасилованием, "мокрый" S&M[53], кадры с животными, испражнения, мокруха, и (самое главное) детское и подростковое порно. Он забирал оригиналы у таких, как Родз, и перевозил их в «тиражные» лаборатории Винчетти. Сеть Винчетти контролировала почти всю подпольную порнуху Востока; Паон был посредником, членом Семьи. Все это работало через почтовые ящики и тайные пункты распространения. Винчетти платил за двадцатиминутный оригинал два куска, если разрешение было хорошее; с каждого оригинала делались сотни копий и продавались клиентам — любителям извращений. “Дубари” — парни, которые делали фактическую работу собственными штырями — нанимались со стороны, и таким образом никто не мог бы выйти на самого Винчетти. Паону самому приходилось малость хлебнуть дерьма — в его работу входила проверка каждого оригинала на качество: обдолбанные мотоциклетные девицы отсасывают у жеребцов и кобелей, психи испражняются друг на друга и часто пожирают извержения своих кишок. “Дубари” обрабатывают беременных девчонок, умственно отсталых, инвалидок, уродок. И “мокруха”. Паона это забавляло: несмотря на всю нелепость, находились люди, которые платили, чтобы это посмотреть. Они заводятся от этого. Что за блядский мир, думал он не раз, но стоп: Спрос и Предложение — разве это не есть Американский Образ Жизни? Не будет снабжать клиентов Винчетти он — будет кто-то другой, пока существуют деньги…
Я просто беру свою долю, - твердо решал Паон. Самые большие заказы были всегда на детское порно. Согласно федеральной статистике, каждый год пропадали и больше не появлялись 10 000 детей, и большинство из них затягивалa в себя «Цепочка». Чем моложе дети, тем дороже ленты. Когда дети вырастали (до четырнадцати-пятнадцати лет), их продавали за границу или выпускали на улицу работать в сети проституции Винчетти. Одно кормит другое. Да, это блядский мир, верно, но это не проблема Паона. Его работа была простая: покупать оригиналы, возить их в лабораторию и держать съемщиков в руках — вот таких безмозглых халявщиков и подонков, как Родз.
— У меня для тебя пять штук, — сказал Родз. — Обычных. — Голос у него был насморочный и скрипучий: гвоздь по шиферу и то музыка по сравнению с ним. – Но, знаешь, я тут подумал…
— О, ты еще и думаешь? — спросил Паон. Никогда он не видел такой помойной квартиры. Тесная гостиная уставлена мебелью типа «сложи сам», грязные стены, вытертые ковровые плитки на полу, омерзительная кухня. Ни хуя не Букингемский дворец.
— Насчет того, что два "куска" за ролик сильно тощая сумма по нашим дням, — гнул свое Родз. — Слушай, два жалких куска за оригинал, который ребята Винчетти отдублируют сотнями? Ему от этого хорошая зелень капает. А мне? Я же каждый раз, когда делаю для него мастер-ленту, подставляю шею на целую милю.
— Это потому, что тебя родили с шеей длиной в милю, Икабод.
— Я думаю, что два с полтиной хотя бы — это справедливо. Потому что слышал, что семья Бонте платит три.
Паон уставился на него тяжелым взглядом сверху вниз.
— Так вот что, Родз. Без балды. Ты делаешь ленты для Винчетти и только для Винчетти. Точка. Хочешь совет? Даже не думай насчет продать свое барахло другой семье. Последний, кто проделал такой фокус — знаешь, что с ним было? Джерсийские копы нашли его в прачечной жилого дома — он там висел вниз головой. Сожженный. И еще ему отрезали хрен и отправили по почте его бабушке в Сан-Бернардино.
У Родза дернулось лицо.
— Да нет, я же говорил, два “куска” за ленту — это звучит нормально.
А то, - подумал Паон.
— Так где же “зелень”?
Паон направился в спальню, где Родз делал свою работу.
— Ты хвоста собачьего не получишь, пока я не увижу плоды твоего труда.
Он сел на кушетку, которая — можно не сомневаться — служила реквизитом в десятках роликов Родза. На треножниках стояли профессиональные камеры и юпитера — уж никак не то дерьмо, что продается на радиобарахолках. Оригиналы надо снимать на высокоскоростных лентах большого формата шириной дюйм с четвертью, чтобы на копиях сохранялась хорошая контрастность. Пять коробок с лентами лежали перед «Сони тринитрон» с диагональю тридцать пять дюймов и студийным плеером «Томпсон электроник».
— Классные ребятки на этот раз, — похвалил сам себя Родз. — На уровне.
Иногда детеныши балдели от камеры или просто выпадали; многие страдали от внутриутробного кокаина, алкоголизма или внутриутробных повреждений. Бывало, что Паона действительно печалило положение дел в этом мире.
Теперь наступила самая неприятная часть работы. Паон должен был сидеть и отсматривать каждый оригинал: освещение, разрешение и четкость. Он вставил первую кассету…
Господи! - подумал он. На экране задвигались бледные фигуры. В общем, они были всегда одинаковы. Что Паона больше всего доставало — это их лица, жалкие лица детишек, их выражения, когда “дубари” Родза пускали в дело свои штыри. О чем они думают? Что творится у них в голове? То и дело ребенок заглядывал в камеру с выражением, не поддававшимся описанию…
— Дай мне хотя бы просветить бабки ультрафиолетом, пока ты смотришь, - сказал Родз.
— Агa. На.
Паон кинул ему набитый пакет, а сам продолжал смотреть, и ему казалось, будто его лицо вылеплено из глины. Родз всегда придумывал к своим роликам забавные заглавия, вроде: «Вазелиновый переулок», «Юные и безволосые», «Перфораторная». Пока что Родз натянул нейлоновые перчатки и вытащил из пакета пачку сотенных. Десять кусков сотнями — это не очень впечатляющее зрелище. Каждую бумажку он просвечивал с обеих сторон ультрафиолетовой кварцевой лампой. Техники казначейства все время работали в контакте с Mинюстом и Бюро. Любимый их трюк — это метить деньги невидимыми красками уранил-фосфата. Неубиваемая улика для суда.
— Достаточно чисто для тебя? — спросил Паон. — Для такого чистоплюя, как ты?
— Ну, выглядят нормально. — Лицо Родза отсвечивало ультрафиолетом, пока он занимался проверкой. — И номера не подряд. Нормально.
Паон снова повернулся к экрану и вздрогнул. На последней ленте был сам Родз с зачесанными назад волосами и фальшивой бородой. Он тоже пускал в ход свой штырь. Паон скривился.
— Здорово, да? — Родз усмехнулся своему изображению на экране. Всегда хотел сниматься в кино.
— «Оскара» тебе надо дать. За лучшее извращение.
— Кто бы говорил про извращения! Я только фильмы снимаю. Это ваши люди их продают.
Родз был по-своему прав. Все мы в одной игре. Когда платят хорошие деньги, делаешь, что приходится делать.
— Все, я пошел, — сказал Паон, когда последний оригинал щелкнул и отключился. Он собрал ленты и вышел в гостиную вслед за Родзом. — Не могу сказать, что приятно было зайти.
— Ты бы со мной повежливей, — хихикнул Родз. — Как-нибудь я мог бы и тебя пустить в фильм. Ты после этого уже не будешь прежним.
— А ты не будешь прежним, если я оторву тебе голову и засуну тебе же в задницу.
Возле двери лицо Родза снова растянулось в морщинистой улыбке.
— До следующего раза… Предложил бы я тебе пожать руку, но у меня тут все так измазано…
— Спасибо за заботу.
Паон протер очки платком, потянулся к двери…
Ба-БАХ!
— Твою мать! — выдохнул Родз.
…дверь вылетела из рамы. Не распахнулась, а рухнула вниз, и это перестало быть удивительным, когда Паон в мгновенном оцепенении увидел, какого размера коп стоит за ней со стальным тараном в руке. И коп, еще здоровее, двумя руками наводил в комнату взведенный револьвер.
— Ни с места! Полиция!
Паон быстрее, чем когда-либо в жизни, обхватил рукой Родза и дернул на себя. Родз ахнул, обмочив штаны, когда Паон выставил его живым щитом. Грохнули два выстрела, обе пули чавкнули, войдя в грудь Родза.