Джойс покраснела. Она так возбудилась, просто слушая его! Она сняла блузку, бросила ему кружевной лифчик, переоделась. Скотт держал лифчик как икону.
— Я люблю тебя, — cказал он.
— Я тоже тебя люблю. И я покажу как сильно, как только вернусь домой.
И когда она ушла, заперев за собой массивную дверь, Скотт зажмурился так, что потекли слёзы. Его руки скручивали лифчик, скручивали, скручивали до тех пор, пока не смастерил удавку.
Ближе к середине дня Джойс часто охватывало чувство вины. Поэтому она делала с виной то, что с ней делают все хорошие адвокаты: оправдывала свои поступки до тех пор, пока никто не убедится в невиновности. Только посмотри, от чего я освобождаю его, — твердила она. Случайные связи, ненастоящие отношения, болезни. Все, что она делала, она делала ради любви — величайшей любви, и она знала, что он начал это осознавать. Она спокойно спала с ним в одной постели, не так ли? Разве это не доказательство? На ночь Джойс закрывалась с ним. Она была уязвимой, беззащитной; возникало чувство, что каждую ночь она зависела от его милосердия. Скотт мог бы запросто убить её, если бы захотел. Но никогда не было и намека насилие.
Просто он любит меня, — сказала она, размышляя за столом у себя в кабинете без бюстгальтера. Потому что он наконец-то начал понимать. Он знает, что без меня он бессилен против соблазнов мира сего. Если бы она не приняла соответствующие меры, он бы шлялся здесь, изменяя мне, отравляя свою жизнь, разочаровывая себя самого. Кого-нибудь бы обрюхатил. Подцепил хламидий, герпес, СПИД.
Теперь-то он понимает. Это единственный путь.
Изучая показания, Джойс включила «жучок». Ди и Мэриэнн, сплетницы, как всегда болтали.
— Гэри был просто восхитителен. В смысле, мы были идеальной парой.
— Ди, Гэри был бесчестным кобелем. Он же даже маму твою поимел, Господи Боже.
— Ага, и обеих моих сестренок тоже. Боюсь представить, скольких женщин он прогнал через постель, пока мы были помолвлены.
— Они позволяют себе все, что угодно. В тот момент, когда они находят хорошую штучку, сразу же начинают крутиться вокруг каждой юбки, какую только увидят.
— Мужчины. Иногда их нужно сажать под замок.
Джойс одобрительно кивнула. Леди и джентельмены в суде, вердикт вынесен, принято единогласно. Она думала о Скотте весь день, о своих затвердевающих сосках — постоянном напоминании об отсутствии бюстгальтера. Она представила, как ловкий язык Скотта осторожно, нежно ходит вокруг соска, его прекрасный рот начинает посасывать их. Она представила его руки, очерчивающие контуры её грудей, возбуждая их, покоряя их. Она фантазировала до тех пор, пока желание помастурбировать не переполнило её. Нет! — сказала она твердо. Подожди. Зачем ублажать себя, когда всего лишь через несколько часов ее будет ублажать Скотт?
Раздался звонок от Мэриэнн.
— Мисс Липник? Тут какой-то мужчина хочет с вами увидеться…
Мужчина? Наверняка какой-нибудь придурок с противоборствующей стороны из «Джи-Эй-Экс Авионикс». Хочет договориться теперь на пять или десять тысяч. Не стой как столб, приятель.
— Пропусти его, — cказала Джойс.
Через порог переступил высокий, хорошо сложенный мужчина, одетый в приличный костюм в полоску. Короткая стрижка, волосы песочного цвета, голубые глаза. Красавчик, — подумала она. Но лицо его было каким-то подозрительно вежливым, стоически холодным.
— Мисс Джойс Липник? — неуверенно спросил он. — Меня зовут Спэнс.
Джойс приподнялась, стараясь не хмуриться.
— Итак, чем я могу вам помочь… Спэнс?
— О, прошу меня извинить. Лейтенант Спэнс.
Лейтенант?
— Районный отдел по делам особой важности.
Джойс словно сковало льдом.
Спэнс продолжил:
— Вы аресованы, мисс Липник, по обвинению в преступлении на сексуальной почве первой степени, похищении, заключении в сексуальное рабство, и это только незначительные обвинения.
— Но, лейтенант, — выпалила Джойс. — Что за чушь вы несете?
За спиной полицейского стояли Ди и Мэриэнн, на их лицах читалось неподдельное любопытство. Лицо Спэнса ничего не выражало, и, сделав паузу в ожидании реакции Джойс, он выглядел как хорошо одетый голем. И всё это навалилось на неё. Боже, нет. Скотт каким-то образом…
— Он выбрался, мисс Липник, — сообщил Спэнс. — Он потратил не один час, чтобы зацепиться за замок — он сделал это с помощью двух связанных между собой бюстгальтеров. Затем добрался до телефона и позвонил нам.
Соски Джойс мгновенно обмякли. Она могла лишь стоять, сопротивляясь этому наглому копу, и чувствовала, как кровь отливает от её лица.
— Я…— попыталась было она.
Но слова куда-то испарились. На самом деле, всем своим естеством она ощущала, будто сама испаряется на глазах у всего мира. В конечном счете она лишь выдавила:
— У меня не было выбора. Он мне изменял.
— Что ж, вы позаботились об этом неудобстве. — На мгновение на лице Спэнса появилась скромная улыбка. — И для меня большое удовольствие, мисс Липник, проинформировать вас о том, что вы имеете право хранить молчание, и всё что вы скажете будет…
Дальше Джойс уже не слушала. Вместо этого, бледнея, она подумала с отвращением: Проклятый неблагодарный ублюдок смылся. Мне стоило бы подумать о том, что он может выкинуть такое. Как я могла быть такой глупой?
А что Спэнс сначала сказал?
И это только незначительные обвинения.
А Спэнс, в конце концов, разбирается в законах.
Ди и Мэриэнн были объяты страхом. Джойс побледнела, когда Спэнс защелкнул на ней наручники.
— Хотите что-нибудь сказать, мисс Липник? — cпросил полицейский. — По моему опыту, преступники любят сказать пару слов при аресте.
— Я предпочту воспользоваться моим правом хранить молчание, — cпокойно ответила Джойс.
— Похвально.
Когда Джойс выводили из здания, её не покидало видение — Скотт титаническими усилиями ползет к телефону в коридоре. Не уходила и мысль: Надо было ему и руки отрезать.
перевод: Амет Кемалидинов
"Естественный порядок вещей"
До Вашингтона оставалось тридцать два километра. Хогарт был вполне уверен, что способен их преодолеть, поэтому временная задержка его особенно не расстроила, даже несмотря на её довольно нелицеприятную причину - автокатастрофа на федеральной трассе номер пятьдесят. Он прикинул, что пройдёт как минимум час, прежде чем копы и медики уберут с дороги обломки машин и тела. Ему не хотелось торчать здесь всё это время.
Думаю, небольшой крюк роли не сыграет, - решил он и, вывернув руль своего Lincoln Town Car начал медленно съезжать на обочину. Кровь искрилась на асфальте. Сильный северный ветер отпустил температуру до минус двенадцати градусов, превратив капли в блестящие ледышки, больше черные, чем красные, в рванном свете проблесковых маячков полицейских машин.
Внезапно, вечер перестал быть томным. Оторванная женская голова, пробив лобовое стекло своего “Subaru”, как посланный из катапульты снаряд, вылетела на дорогу и, скатившись к самому съезду с шоссе, лежала на обрубке шеи. Хогарт рулил “Линкольном” аккуратно объезжая её. Глаза женщины каким-то чудесным образом были широко открыты и словно внимательно следили за ним, пока он проезжал мимо. Ему даже показалось, что она ему улыбнулась.
Тише, тише… Он не хотел стукнуть бампер впереди ползущего автомобиля. Тут становилось тесновато. Хогарт был осторожным водителем.
Слава тебе Господи, - подумал он, когда съехал с шоссе. Ну да, он был осторожен, осторожен, но нетерпелив. Не хотелось стоять в неподвижной пробке. Это заставило бы его чувствовать себя никчемным и уязвимым, поэтому он развернулся и вырулил на магистральную дорогу, ведущую прямо в центр города Анаполис. Просто найду какой-нибудь бар или кафе и посижу там часок, а потом вернусь на шоссе.
Вечер ёжился от холода. Не так много автомобилей в центре, что было как нельзя кстати. Зато очень много покупателей на улицах, замотанных шарфами в надвинутых на лоб шапками, но с радостными улыбками на лицах и пакетами в подмышках. Гирлянды рождественских огней мигали в витринах магазинов по всей Вест Стрит и со всех сторон до него доносилась музыка и звон бубенцов. Это напоминало Хогарту какой сегодня день. Но вспомнив, мгновение спустя, он уже почувствовал внутри себя пустоту. Праздничная благодать, возлюби ближнего своего. Нет, всё это было не искренне, всё искусственно, насаженное подогретой рекламой, чтобы убедить толпу потратить свои деньги. Жадность и меркантильность похоже стали частью естественного порядка вещей.
Нет больше никакой любви к ближнему, - подумал он, искоса поглядывая на руль. - Она вообще когда-нибудь была?
Он проехал мимо гастронома, пивного бара, ресторана с какой-то азиатской стряпнёй. «Погребок» - читалось на следующей вывеске. Вроде бы то что надо. Ирландское кофе будет сейчас в самый раз, чтобы отогнать холод. Он припарковал Линкольн на стоянке, поднял воротник, но на минуту задержался, прежде чем выключить зажигание. Новости, зазвучавшие из радиоприемника, заставили его замереть на месте.
Индекс Доу-Джонса падает третью неделю подряд, растущее число безработных, американские ВВС по ошибке отбомбили осколочно-фугасными лагерь Красного Креста, чеченские боевики распылили самодельный фосген в московском метро. Сто шестьдесят жертв.
Хогарт покачал головой, выключил двигатель и выбрался из автомобиля. Нет больше никакой любви к ближнему, разве это не очевидно. Теперь он знал это наверняка.
«Погребок» был старой таверной ещё времён Гражданской войны и сохранил свои оригинальные толстенные кирпичные стены. Медный колокольчик тренькнул, когда Хогарт переступил порог и облегченно расслабился, чувствуя накатывающее на него тепло.
Да, ирландский кофе будет самое то.
Но когда дверь за ним закрылась, несколько пар глаз уставились на него какими-то странными взглядами. Всего горстка посетители была внутри. Все почему-то сидели за одним большим круглым столом, стоящим перед фальшивым камином.