— Что ты здесь делаешь?
— Si. Я буду драться с человеком, который забрал тебя у меня. Я пришел сюда, чтобы драться с ним, но… — Гвидо в явной растерянности почесал затылок и в первый раз оглядел свою скудно освещенную лодку. — Я что, спал? — Глаза его привыкли к темноте, и он увидел, что на Миранде ничего нет, кроме шелковой простыни. — Si, si, да. Ты пришла ко мне. Как во сне. — Гвидо ухватился за простыню и потянул. Миранда опрокинулась на спину и осталась голой лежать на дне гондолы. — Чудесный сон, правда?
Миранда замахнулась правой рукой и влепила Гвидо звонкую, смачную, до ужаса приятную пощечину. От потрясения и боли он вскочил, прорвав головой тент гондолы. И на них обрушился холодный дождь, порывы ветра хлестали обнаженную Миранду и толстого гондольера. Миранда рванула к себе простыню, ухитрившись сбить с ног стоявшего на ней Гвидо, так что он тяжело рухнул на палубу.
— Послушай, Гвидо, — Миранда гордо уселась и заговорила самым своим сдержанным, размеренным, спокойным тоном, тоном школьной учительницы, который сам собой рождался у нее в груди, когда она была напряжена до предела и старалась этого не показывать. — Это не сон, — прозвучало как-то похоже на учительницу, страдающую запором, но выдавливающую свою утреннюю порцию. — Тот человек, с которым я была, Фердинанд, он пытается убить меня. Он был здесь с минуту назад и, надо полагать, еще вернется. Ты можешь управлять этой штукой? — она показала на гондолу, в которой они сидели.
Гвидо ошалело таращился на Миранду, на ее шее рельефно выступили сухожилия, лицо казалось пятнистой розово-белой маской со струящимися по ней потоками дождя, которые смешивались с ее слезами. Глядя на чешущего в голове Гвидо, она лишилась последних остатков терпения и закричала во весь голос, во всю силу своих легких:
— Быстро!!!
Сильные женщины действовали на Гвидо по-особенному. Смущенный и подгоняемый дождем, но могучий, как дуб под ударами стихии, он растянул над гондолой дождевой тент и отдал швартовы. Тонкая скорлупка бешено закачалась на волнах, едва отвалив от причала. Хотя он все еще страдал от последствий бурных возлияний, Гвидо неколебимо стоял на кормовой площадке, крепко сжимая весло, и твердой рукой направлял гондолу вперед, умело подстраиваясь под ритм волн. Миранда, к которой вернулась уверенность, уселась с комфортом и оглянулась на отель. Там она увидела, как Фердинанд, одетый во все черное, выбежал на пристань. На мгновение их взгляды встретились над волнами. Фердинанд рванул к концу причала и без колебаний бросился в воду. Вся уверенность Миранды разом испарилась.
— Гвидо, — вскричала она, показывая назад, — ты можешь грести быстрее?
Миранда обшаривала взглядом поверхность воды, а Гвидо прибавил скорость. Но Фердинанд так и не появился, как она ни вглядывалась. Ветер стих, и дождь кончился. По каналу все еще шла рябь, но головы пловца нигде не было видно. Это лишь пугало Миранду еще больше. Она боялась того, что он сделает, когда вынырнет, и боялась того, что почувствует она, если он не вынырнет. Наши чувства медлительны и неповоротливы, не самое лучшее подспорье в новых, неожиданных ситуациях, а ведь и часа не прошло, как Миранда окончательно и бесповоротно призналась самой себе, что влюбилась в этого человека, очень сильно, глубоко и надолго. Теперь же он превратился в исчадие ада. Она всматривалась в воду. В любой момент он может вынырнуть. Оттуда, где она сидела, ей не было видно форштевня гондолы и руки, внезапно высунувшейся из воды и за него уцепившейся.
В комнате Миранды все оставалось так же, как Флирт и Мерсия видели на записи у Тони. Флирт поставил клетку Калибана обратно на столик. Зверек лежал на спине, застывшие лапки указывали куда-то на потолок. Флирт не увидел ни малейших признаков дыхания и открыл клетку. Собираясь вынуть Калибана, он очень удивился, когда влажный язычок лизнул его в палец. Калибан лениво открыл пасть и деловито укусил мясистую плоть. Боже, как вкусно, кровь утолила его жажду, а мясо, которое он состриг с кости, было нежным и сочным. С могучим воплем обед попытался вырваться.
Челюсти Калибана сомкнулись вокруг пальца. Тушканчик-людоед всей душой любил вкус человечины, и, как ни был трусоват, ничто не заставило бы его отказаться сейчас от этого пальца. Он оставался без еды столько, что не хотелось вспоминать, прошлый обед убежал и на вкус отдавал резиной, но нынешний замечательный розовый деликатес был поистине божественной, точнее, очень человечной пищей, чем-то вроде гуманитарной помощи. Кровь струилась по мордочке и пачкала мех, но Калибан упорно висел на пальце. Его болтало в воздухе и в конце концов шмякнуло о стену. От удара челюсти захлопнулись, отделив от пальца первую фалангу. Однако проглотить ее Калибан не успел, так как, упав на пол, он ее выронил. Вопящий человек тоже повалился на пол и неистово скреб по нему рукой. Подруга Миранды показывала ему на лежащую перед ним фалангу и кричала.
На секунду глаза человека и тушканчика встретились. Между ними лежала сочащаяся кровью фаланга, твердый гладкий ноготь матово поблескивал в свете электрической лампы. Затем оба одновременно рванулись к добыче. Стремительный Флирт схватил кончик пальца первым, но не смог удержать, поскольку рука, которой он это сделал, еще не отошла от травматического шока. Извернувшись, Калибан прыгнул на выскользнувшую из руки Флирта еду, подхватив ее в момент отскока от пола. Крепко сжимая ее челюстями, он пробежал за гладильной доской и юркнул в мышиную нору. Здесь открывался проход к трубе, которая вела глубоко вниз, в канализационный коллектор. Только почувствовав, что он далеко от места преступления, тушканчик остановился и вцепился в мясо.
Каннибал Калибан принялся яростно его кусать, смакуя особенный вкус человеческой плоти. Но не успел он куснуть и с полдюжины раз, как понял, что он не один. За ним следили глаза. Щелочки, горящие недобрым светом. Он вгляделся в темноту и был вознагражден видом сотни больших и голодных крыс, которые с шипением приближались. Калибан смиренно подтолкнул к ним фалангу Флирта в тщетной попытке подружиться, а глаза алчно смотрели на мясо и на него. Через неделю слух разойдется по всем дренажным и канализационным коммуникациям города. Брось ты свою падаль, гнилую мертвечину и кости. Попробуй-ка вонзить зубы в красную и сочную живую плоть. Ничего нет лучше свежего человеческого мясца.
Флирт все еще стонал в агонии, когда Мерсия прижала кусок туалетной бумаги к его кровоточащему пальцу.
— Видел, что бывает, когда вовремя не кормишь этих тварей, — наставительно сказала она.
— Боже, только не говори, что тебе жалко этого поганого каннибала.
— Нет, это просто полезное напоминание о том, что домашние животные когда-то были дикими.
— Отлично, тогда посмотри, где там камера Тони, и мы пошлем запись на телевидение, в «Уголок живой природы».
— Я думаю, что нам придется вернуться в больницу, — сказала Мерсия, покачав головой при виде алого бумажного кома, набухающего кровью на его пальце.
— В задницу, — сказал Флирт, и плечи его поникли.
Где-то на лестнице зазвонил телефон, и они услышали, как Тони Изсоседей по нему разговаривает.
— Алло. Да. О, привет! Что? Не кричи. Да? Нет. Собственно, я думаю, что она все еще здесь. Не сможешь ли ты еще раз… А, ладно. Да. Хорошо, хорошо, я позову ее.
Голова Тони просунулась в дверь, с каким-то удовлетворенным выражением отметив, что оба они сидят на полу.
— Привет. Вообще-то говоря, Мерсия, это тебя.
Гвидо неожиданно направил гондолу по изящной дуге вокруг пристани речных трамвайчиков и стал швартоваться около выходящей прямо на канал двери.
— Гвидо, мы должны убираться отсюда. Сейчас нельзя останавливаться. Он может быть где угодно, — воспротивилась Миранда. Они причалили к небольшому зданию рядом с деревянным мостом, через который она вечером бежала с Фердинандом, всего-то метрах в двухстах от отеля.
— Прекрасная синьорина. Гвидо, он любить эту жизнь. Вы большая опасность для Гвидо. Я доставил вас сюда, — он показал на полированную медную табличку, прикрепленную к двери. «Британское консульство». Окно над дверью ярко светилось, оттуда слышались голоса и смех; там был званый ужин. Это казалось донельзя странным Миранде, дрожащей от ужаса, страха и неизвестности, преследуемой по пятам сумасшедшим убийцей.
Гвидо стучал в большую деревянную дверь, пока не откликнулся женский голос с жестким английским акцентом:
— Sto arrivando per amor del cielo[42].
Дверь распахнулась, из-за нее вырвались лучи света, упавшие на темную поверхность канала. В проеме стояла худенькая темноволосая женщина в длинном черном платье.
— В ночные часы мы закрыты.
Гвидо указал на Миранду, и она с понимающей усмешкой посмотрела на укутанную в простыню и дрожащую от холода девушку.
— Пожалуйста, — сказала Миранда, — человек, с которым я сюда приехала, только что пытался меня убить.
Женщина кивнула на Гвидо:
— Он?
— Нет. Этот помог мне сбежать. А тот — человек, с которым я приехала в Венецию, на поезде, и совсем недавно он наставил на меня пистолет.
— А вы британка, да?
— Да. И он тоже британец. — Миранда умолкла, так как ее потрясла только сейчас пришедшая в голову простая мысль. А может быть, и нет. Ведь она, по сути дела, ничего конкретного о Фердинанде не знает. Если он мог вставить ей в рот ствол пистолета после того, как сказал, что любит ее, значит, он и вообще мог наговорить ей все что угодно, не сказав ни слова правды. Все, что она услышала от него за последние несколько дней, могло ничего не означать. Она помнила, где он живет, но в остальном он был для нее криптограммой, фантомом, не имеющим ничего осязаемого, на что можно было бы опереться. — По-моему, — тихо добавила она.
— Отель?
— «Гритти», — ответил Гвидо.
На лице женщины появилась улыбка, говорящая: «А, значит, большие деньги, несмотря на внешний вид». Сказала же она только: