— Ба-бах!
— Да. Но тогда, когда я уже был готов это сделать, я осознал одну вещь, о которой раньше не задумывался, потому что был слишком занят делом. Я действительно в тебя влюбился.
— Вот только любви не существует.
— Ну, безумие, безрассудные поступки во имя романтики, все классические сногсшибательные фокусы — это, конечно, традиционная ложь. Промывание мозгов. Я понял, что просто хочу быть всегда с тобой, — он невесело рассмеялся. — Миранда, до того момента я даже не понимал, что вообще хочу быть с кем-то вместе. Но все вдруг стало ясно; я пытался, ну, пытался представить тебя мертвой, это стандартная антишоковая подготовка к убийству, но я смог представить себе только нас с тобой вместе, живых.
Из всех людей во всех церквах мира именно этот сумасшедший киллер, этот коварный, лживый, прекрасный мужчина должен был оказаться тем самым, кто произнес слова, которые она мечтала услышать всю свою жизнь. Только в ее мире, уникальном и одиноком, в ее мерзостном мире могло такое произойти. Большинству женщин в преддверии прочных отношений достаются несколько цветков и поездка за город на пикник, но ей, ей посчастливилось пережить засунутый в рот ствол пистолета и почти удавшуюся попытку удушения в захолустном переулке самого мокрого города в мире. Только ей могло повезти с таким любовничком.
— Так что ты предлагаешь? Вернемся теперь в Лондон и будем жить долго и счастливо, как мистер и миссис Шпионаж, в благополучном полуособнячке, и, когда ты утром уходишь на работу, я протираю фартуком твой пистолет и прошу сегодня не задерживаться, потому что к ужину у нас будет Моссад?
Фердинанд снова рассмеялся.
— Нет, Миранда, вернуться я не могу, после всего этого не могу. Ты открыла мне глаза. Нельзя испытать то, что я испытал, и продолжать играть в эти игры. Я проявил нерешительность, я допустил ошибку. А у нас первая ошибка становится последней. Я выпал из обоймы. Возврата к прежнему нет, и они меня достанут.
— Итак, ты уходишь из шпионского бизнеса.
— Из него не уходят. Если попытаешься, ты — меченый, в один прекрасный день кто-то постучит в твою дверь, кто-то вдруг свернет к тебе на улице, продавец в магазине поможет упаковать твои покупки, и все будет кончено. Мне не позволят уйти просто так. Я должен бежать.
— Бежать? Куда?
— Ну, переметнуться.
— Переметнуться? К русским?
— Боже помилуй, нет, к ним никто больше не бежит, слишком холодно и паршиво. К американцам.
— К американцам? Я думала, они на нашей стороне.
— Миранда, холодная война окончена, все секретные службы воюют друг с другом, стараясь друг друга перехитрить. В наши дни большинство уважающих себя шпионов дезертирует в Калифорнию. А почему бы и нет? Один из самых высоких в мире уровней жизни, и ЦРУ, так сказать, приглядывает за ними до конца отпущенного им природой срока. Половина британцев в Калифорнии — это беглецы из МИ-5 и МИ-6, у которых слишком много свободного времени. — Фердинанд замолчал и серьезно посмотрел на нее: — Миранда. Бежим со мной.
Вот так-так, теперь Миранде действительно необходимо было время на раздумья. Она посмотрела ему в глаза и, несмотря на всю ложь, которой нахлебалась с тех пор, как впервые в них заглянула, увидела в них новую глубину, новую чистоту, новую искренность. Может быть, просто — а вдруг? — он говорил серьезно. А если да? Он пытался убить ее, но ведь в итоге не убил; он завел ее в дебри, но ведь путь истины, или чего-то там еще, никогда не бывает гладким. Миранду чуть было не задушили, и это помогло ей понять, какой короткой может оказаться жизнь.
— Если я откажусь, что ты сделаешь?
— Я исчезну. Мне больше ничего не остается, игра окончена, я проиграл, и я знаю, когда уйти. Не тревожься, я улажу твое дело с Боссом. Все, что тебе придется сделать, — вернуться в Лондон, всюду бубнить о том, каким мерзавцем я оказался, пока не кончится твой испытательный срок, и тогда ты вернешься прямо к тому, с чего начинала.
— Так ты меня не застрелишь?
— Если бы я собирался тебя застрелить, я бы давно это сделал, и мы оба смогли бы хоть немного отдохнуть.
— Ты жуткий маньяк, ты это знаешь?
— Знаю. На моей работе это неизбежно.
Миранда представила себе возвращение к тому, с чего все это началось — та же самая работа, О’Шейник, демонстрация гигиенических прокладок, ее комнатка под крышей. Но все это уже никогда не будет прежним, потому что этот ублюдок украл у нее ее мечты. Все это было более-менее сносно, пока она могла нафантазировать себе какой-то выход в другую жизнь. Но вернуться к этому беспросветному существованию без единого солнечного лучика надежды? Тогда все покажется бессмысленным.
— Как нам попасть в Америку? Я не думаю, что твое начальство позволило бы нам просто улететь из аэропорта Венеции, ведь так?
— Ты хочешь сказать, что ты со мной?
— Этого я не говорила. Я просто спрашиваю, как ты намерен это осуществить? — И действительно, Миранда была далека от согласия. Отказаться от всего, возможно даже от самой себя, сломя голову бежать с Джеймсом Бондом-младшим, если не с самым запутавшимся в жизни идиотом, только для того, чтобы сменить палату во всемирном бедламе, — это выходило за всякие пределы ее представлений о допустимом риске.
— Ляпис где-то поставил машину на стоянку, мы доедем на ней до Бильбао. Там найдем контейнеровоз, в ближайшие две недели направляющийся в Северную Каролину. И на нем будем мы.
— Ты будешь на нем.
— Миранда, пожалуйста, я понимаю, как это трудно, но давай будем ехать по прерии к солнцу, мы будем вместе и попробуем исправить все, что я испортил.
Он казался слишком убедительным. Не начал ли он еще одну игру? Церковь теперь прямо-таки сияла в ярких лучах нового дня. Фердинанд встал и предложил Миранде свою руку. Рука об руку они постояли перед алтарем, словно на безмолвном венчании. Эхо былого восторга кружило вокруг нее, и в голове звучало только одно: да, да, да. Фердинанд поцеловал Миранду, крепко, точно запечатлел их договор. Потом, повернувшись, он повел ее по проходу, и Миранде явственно слышалась органная музыка.
Снаружи, на выходящей к каналу площади, был Гвидо. Сидел около своей гондолы.
— Гвидо, — позвал Фердинанд, — мы готовы.
Пока они шли через площадь в теплых лучах восходящего солнца, в сознание начала просачиваться реальность. С каждым новым шагом к лодке Миранду все больше и больше пугало то, что она делает, на что она решилась во мраке ночной церкви. Уже у кромки воды она увидела на гондоле их багаж, аккуратно сложенный и привязанный, рядом с довольно злобным на вид лобстером, хватающимся за прутья своей плетеной тюрьмы.
— Половина сейчас и половина, когда я верну гондолу, — сказал Фердинанд, вкладывая пачку больших банкнот в широкие ладони Гвидо.
Фердинанд прыгнул в лодку; а солнце взошло уже высоко и слепило Миранде глаза. Он протянул руку, чтобы помочь ей спуститься. Вдоль канала потянуло прохладным бризом, и Миранда обхватила себя руками. Взглянула на Гвидо, пересчитывающего деньги, и на протягивающего к ней руку Фердинанда.
— Нет. Нет, я не могу, — сказала она. — Это уже чересчур, я хочу домой. Я собираюсь поехать домой. А ты отчаливай. Оставь меня здесь. Я сама найду дорогу. Спасибо, но, — Миранда встряхнула головой в разгорающемся солнечном свете, — я не смогу, Фердинанд. Мне нужна стабильность. Мне нужно, чтобы все было устойчиво. А это все слишком безумно.
Фердинанд смотрел на нее.
— Пожалуйста, — сказал он, едва ли не жалобно.
— Скоро тебя начнут искать. — Ее сердце опять разрывалось. — Беги. Удачи тебе. С Богом. Давай, в общем.
Фердинанд покачал головой:
— Я не хочу бежать без тебя. Ты это знаешь.
Миранда кивнула:
— Знаю. Да, я знаю. Ты сказал мне правду.
И глядя в эти глаза, прощаясь с ними, она понимала, что все правильно.
— Это просто не для меня. С безрассудствами покончено. Больше никаких психов и никаких приключений. Небольшой полуособнячок на родине. Со мной все будет хорошо. — Миранда отвернулась от него, почувствовав, что ее глаза наполняются слезами. Голова ее поникла, она тихо прошептала: — Пожалуйста. Пожалуйста, уходи.
Когда от слез она уже не видела собственных ног, она услышала, как ее чемоданчик выгрузили на пристань.
— Миранда, — сказал Фердинанд, — пожалуйста…
— Уходи. Уходи. Почему ты не уходишь? — заплакала она.
— Сим-салабим, Миранда.
Она услышала неторопливые всплески воды от весла и скрип дерева в уключине. Всплеск за всплеском звук угасал, и когда Миранда снова повернулась в сторону канала, Фердинанд уже был далеко, под мостом, выходящим в лагуну, его черный силуэт с ритмично движущимся веслом медленно исчезал в тающей утренней дымке.
Вертикаль страстиТеория заговора
Я пошел на базар, где птиц продают,
И птиц я купил
Для тебя,
Любимая.
Я пошел на базар, где цветы продают,
И цветы я купил
Для тебя,
Любимая.
Я пошел на базар, где железный лом продают,
И цепи купил я,
Тяжелые цепи
Для тебя,
Любимая.
А потом я пошел на базар, где рабынь продают,
И тебя я искал,
Но тебя не нашел я,
Моя любимая.
ВОЗМОЖНО, ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО Я СЛИШКОМ СУРОВО ГОВОРЮ о любви. Может быть, вам показалось, что я чересчур сосредоточен на ее негативных сторонах, игнорируя ее благородные достоинства. Вполне понятно, если вы считаете любовь слишком многозначным словом, слишком обширной темой, слишком загадочным явлением, чтобы поддаваться рассудочному анализу и определению. Да и могло ли быть иначе? Столетиями мы верили, что пытаться препарировать разнообразные проявления любви — все равно что стараться обуздать ветер, удержать луну в лужице или выловить звезды рыбацкой сетью.