Вынырнув из каморки на кухне, где он имел несчастье задуматься, Томми побежал на звук ее голоса, быстро-быстро, как старый кот его матери, эта здоровенная рыжая тварь, которая урчала, как трактор. Он и представить себе не мог, что будет скучать по этому коту, который порой вредничал и подкидывал ему на подушку дохлых мышей, пока он спал, чтобы поутру, едва открыв глаза, мальчик перевернулся на бок и первым делом столкнулся со смертью, – и все же этого негодника ему не хватало. Еще как не хватало. Он скучал по этому коту, со всеми дохлыми мышами вместе взятыми, потому что кот был частью дома. А здесь…
Здесь он себя дома не чувствовал.
Тетушка Мэри стояла на крыльце, изучая алеющий горизонт, как будто он мог прибежать прямо оттуда, из огромной, незнакомой пустыни, где что угодно могло схватить его и похитить. Солнце висело довольно низко, заливая все теплым светом, и на мгновение тетушка показалась Томми похожей на маму. Затем она услышала его шаги и обернулась. Он увидел ее лицо, черты которого исказились и стали слишком грубыми, чтобы хоть немного напоминать черты его матери.
Но она была сестрой его матери, как Энни была сестрой ему, она родилась в тот же день, в той же постели, и порой это пугало его до полусмерти. Если сестра его матери, о которой та всегда говорила с огромной любовью, каким-то образом превратилась в тетушку Мэри, что же тогда ждало их с Энни? Вдруг кто-то из них совсем испортится, станет таким мелочным, что растеряет всю доброту и любовь к своим близким? А если этому суждено случиться – если этого никак не избежать, – можно ли сделать так, чтобы страдать выпало ему, а не Энни?
Энни была хорошей. Пожалуй, кроме Энни, у него в жизни вообще ничего хорошего не осталось. Если кого-то из них и нужно было уберечь, так это ее.
– Где тебя черти носят, мальчик? – спросила тетушка Мэри.
Ответить Томми было нечего, ведь ему не хотелось ни сознаваться в правде, ни лгать, поэтому он молча посмотрел себе под ноги, ожидая услышать, чего она хочет. Научиться молчанию было нелегко. Но он справился. Ради собственного же блага и ради Энни.
– Неважно, – пробурчала тетушка Мэри, словно бы расстроившись, что он не стал ей перечить. – Твой дядюшка еще час назад должен был вернуться с пастбища к ужину, а его все нет и нет. Сходи-ка за ним, да побыстрее.
Томми поднял полные страха глаза. Тетушка Мэри его пугала. Дядюшка Джек ужасал. Но пустыня?
Пустыня приводила его в трепет. Под этим расцвеченным красками небом не было ни единой твари, которая не сочла бы мальчика божественным на вкус. Сама земля была коварна и дрожала под ногами, как живое существо, жестокое и своенравное. Уж лучше было снова получить ремня, чем отправиться в пустыню.
– Поторапливайся, мальчик, а не то отправлю твою сестру.
Энни бы это понравилось. Энни считала пустыню прекрасной, ей казалось, что живущие там твари достойны восхищения. Энни ошибалась, но ты только попробуй ей это сказать! На миг Томми захотелось, чтобы тетушка Мэри и правда послала Энни вместо него, но это могло привести к очередным похоронам, к очередному могильному камню с родным именем, которое никак не стереть.
– Уже бегу, простите, уже бегу, – пробормотал он и сорвался с места, чуть не спотыкаясь, чтобы только показать ей, какой он хороший мальчик, как хорошо он ее слушается. Если она и заметила это, она ничем себя не выдала. Когда он добежал до конца площадки, на которую падал свет из закрытых вощеной бумагой окон, и оглянулся, тетушки уже не было. Он остался один-одинешенек в сгущающейся темноте.
Нет, не совсем один. Слева от него послышался шорох, захрустели камни – с таким звуком пробирается по кустам коза, отвязавшаяся от колышка, с таким звуком крадется проворный, голодный койот, готовый проглотить мальчишку целиком. Томми ахнул, обернулся…
…и Энни радостно улыбнулась ему, красивая как на картинке и совсем не испуганная пустыней.
– Привет, Томми, – сказала она, приглушив звонкий голос, чтобы их тетушка – ушам которой порой позавидовали бы и летучие мыши – ее не услышала. – Идешь на прогулку? Можно с тобой?
– Девчонкам в пустыне не место, – резко шепнул он в ответ.
Энни невозмутимо пожала плечами.
– Мальчишкам тоже, но ты ведь здесь, да и я тоже. Думаю, если мы пойдем вместе, место найдется.
– Зачем тебе в эту дурацкую пустыню?
– Чтобы не оставаться наедине с тетей Мэри, – сказала Энни, и сердце Томми дрогнуло. Затем, с безрассудной прямотой всех сестер, она добавила: – К тому же я хочу поискать свою звезду, а если ты пойдешь со мной, пумам будет чем поживиться.
– Энни, – процедил он и толкнул ее в плечо, когда она захихикала. – Иди домой.
– Нет, – ответила она. Она была так же упряма, как эта ночь – длинна, а в пустыне ночи продолжались вечно. – Я хочу звезду.
Томми посмотрел на сестру. Энни было не переубедить.
Звезда упала два дня назад. Казалось, небо прорезала молния, такая яркая и четкая, что настоящей она быть не могла. На мгновение, пока они наблюдали за падением звезды, им показалось, что мама не умерла, что они по-прежнему живут в Калифорнии, в своем уютном маленьком доме, который вовсе не был красивым, но был при этом своим. Им этого было достаточно. Они любили свой дом.
«Загадайте желание, дорогие, и глядите во все глаза». Так она всегда говорила, приобняв их за плечи и смотря в небо. Загадайте желание, вдруг исполнится. Поэтому, увидев, как падает звезда, они тут же загадали свои желания, а потом дядюшка Джек накричал на них и велел проваливать в постель, ведь масло стоит денег, и момент был упущен.
Но не для Энни. Она решила отправиться в пустыню и отыскать эту звезду. Ее решимость не пропала и сейчас. Томми понимал это по ее серьезному взгляду, упрямо выдвинутому вперед подбородку и прищуру глаз.
– Ты возьмешь меня с собой, Томас Уоррингтон, или я закричу так громко, что сюда мигом примчится тетя Мэри.
– Если закричишь, она нам обоим оплеухи отвесит.
– Да, но я это заслужу.
Томми хотел возразить, хотел остаться и спорить с сестрой, пока не встанет солнце или пока дядюшка Джек сам не вернется домой (смотря что случится раньше), но он понимал, что все это тщетно. Может, он и не понимал этого, когда они только приехали в Монтану, но схватывал все на лету. Он был в ответе за сестру. Такой была последняя просьба его матери. Он должен был заботиться об Энни.
– Ладно, пошли. Только ни звука! – сказал он. – Нужно найти дядюшку Джека.
– И мою звезду.
Боже, как она была упряма!
– И твою звезду. Но дядюшку Джека первым, – уступил он.
– Хорошо, – согласилась Энни и с хитринкой в глазах взяла Томми за руку. Они вместе пошли в бескрайнюю темноту пустыни, которая не имела границ. Рука об руку они вышли за забор, отделяющий немного облагороженную землю фермы, и ступили в дикую пустыню, которая занимала порядочный кусок семейных владений.
Идти по пустыне – не то же самое, что идти по улице. Все вокруг зыбко, все так и норовит опрокинуть человека, свалить его с ног. Камни, комья земли, толстые коричневые ветки, которые вообще не пойми откуда взялись, ведь рядом нет ни единого дерева. Упасть в пустыне даже хуже, чем кажется, потому что ее добрая половина словно специально создана, чтобы причинять боль. Колючки кактусов, скорпионы, острые камни, гремучие змеи – там ничто не знает пощады. Упасть в пустыне – это не просто разбить колени и ссадить локти. Упасть в пустыне – значит, испытать такую боль, которой Томми и представить себе не мог.
Однако Энни это не останавливало. Она шагала быстро, сильно обгоняя Томми, которому пришлось бы бежать вслед за сестрой, если бы с ней вдруг что-то случилось. Энни заглядывала под камни и ворошила землю, надеясь отыскать свою звезду. Томми уже почти не сомневался, что она вот-вот сломает себе ногу.
И все же он удивился, когда она остановилась и закричала, и ее голос прорезал ночную тьму, как лезвие бритвы. Кровь мгновенно застыла у него в жилах, он бросился бежать, туда, где Энни неподвижно стояла, зажимая рот левой рукой, пытаясь сдержать крик. Правой рукой она показывала куда-то вперед, вдаль, и Томми вгляделся в черноту, но не сразу понял, что она видит.
Впереди была пума – или то, что от нее осталось. Эти крупные рыжеватые кошки частенько рыскали по высоким холмам. Пумы водились и в Калифорнии, но Томми там ни разу их не видел. Здесь их было гораздо больше. Их крики то и дело раздавались в ночи. Они звучали так, словно этим тварям только и хотелось наполнить свои желудки мясом мальчишки, сладким и сочным в сравнении с жилистой плотью животных, чьим домом была пустыня.
Но эта пума больше не могла издать ни звука. Эту пуму можно было узнать лишь по цвету шкуры да по форме лап. Ее туша была вспорота, как расколотый надвое спелый фрукт, а голова… голова…
– Где ее голова? – спросил Томми, встревоженно глядя на Энни и словно опасаясь, что она уже сунула ее под мышку, как почетный трофей. Но Энни лишь молча покачала головой. По ее щекам катились крупные, горькие слезы. Энни всегда любила кошек. Она любила даже маминого старого полосатого кота, хотя он шипел и царапался всякий раз, когда она к нему подходила. Томми не знал, что сталось с этим котом, но в Монтану его точно не отправили.
Повезло коту.
– Энни? – теперь его голос звучал мягко, нерешительно; Томми не мог сказать наверняка, насколько испугана сестра. Он не мог оставить ее здесь, но не мог и отвести домой, пока не найдет дядюшку Джека. Увязавшись за ним в пустыню, она стала обузой.
– Это несправедливо, – сказала Энни и опустила руку. Она все еще плакала, но теперь ее печаль сменилась гневом. Быть может, это и к лучшему. Главное, чтобы она не направляла этот гнев на него. – Это ведь просто кошка. Кошек убивать нельзя.
Эта кошка была достаточно велика, чтобы сожрать их обоих и отправиться на поиски десерта: эта кошка была убийцей с усами. Томми хватило ума не сказать ничего из этого вслух. Покачав головой, он ответил: