Утро было уже в разгаре, когда небо внезапно затянули облака и словно бы наступили сумерки. Мне пришлось достать свой солнечный камень, чтобы взглянуть на небо и удостовериться, что мы следуем точно на север. Однако вскоре тучи стали настолько плотными и темными, что glitmuns уже не мог указать мне бледное голубое пятно на месте солнца. Затем засверкали молнии, раздались раскаты грома, и начался настоящий ливень. Молнии испепеляли и сжигали все вокруг, и я забеспокоился, потому что мы были самыми высокими на этой равнине. Меня не успокоило даже шутливое замечание Сванильды:
– Уж не думаешь ли ты, что это Тор послал свою молнию, чтобы отыскать нас?
Я уже выбросил загадочного незнакомца из головы, и мне не понравилось напоминание о нем. В любом случае нигде не было видно никакого пристанища, поэтому Личинка мог только, тяжело ступая, вести нас вперед, насколько у него хватало сил, чтобы пробиться сквозь струи дождя. Внезапно нам пришлось прикрыть головы руками, кони заплясали от боли, потому что дождь сменился хлещущими нас белыми градинами. Холодные катышки размером с ягоды винограда прибивали траву вокруг нас, превращая землю в подергивающийся и непрерывно двигающийся белый пол. Удары градин оказались настолько болезненными, что я уже почти готов был поверить, что это могущественный Тор из злобы преградил нам путь. Личинка обратился ко мне, стараясь перекричать ужасный шум:
– Не беспокойся, fráuja! Такой шквал – обычное дело здесь, в дельте! Обычно он долго не длится!
Стоило ему это сказать, как гроза пошла на убыль, теперь мы могли рассмотреть дорогу и продолжили свой путь. Градины хрустели под копытами лошадей, которые все время поскальзывались на покрытой белым поверхности. Однако град прекратился так же внезапно, как и начался, выглянуло солнце и растопило градины. Прибитая к земле трава стала стряхивать с себя воду, распрямилась и снова превратилась в перистые волны и завитки.
Ближе к закату солнца мы добрались до холма, на котором стоял крепкий деревянный дом. Когда мы поднялись по склону, Личинка что-то крикнул, и из-за кожаного полога, прикрывающего дверной проем, показались пожилые мужчина и женщина. Наш проводник обратился к ним:
– Háils, Fillein uh Baúhts!
Они махнули ему руками и ответили:
– Háils, Магхиб!
Как и все супруги, которые прожили вместе много лет, эти муж и жена стали похожи друг на друга одинаково согнувшимися фигурами, узловатыми старческими пальцами, одеждой и морщинистыми лицами; только у мужчины была длинная белая борода, а у женщины – редкие усики и какие-то седые волоски, покрывавшие местами ее щеки и подбородок. Мы со Сванильдой спешились, и Личинка тут же всех нас познакомил:
– Этого доброго человека зовут Филейном, а добрую женщину – Баутс, они оба урожденные остроготы. – Им он сказал: – Я рад представить вам fráuja Торна, маршала остроготского короля, и его спутницу, госпожу Сванильду.
Вместо того чтобы поздороваться или отсалютовать, старик Филейн удивил меня, раздраженно проворчав:
– Торн? Какой еще Торн? У короля нет такого сайона. Маршала короля Тиудамира зовут Соа. Может, я и стар и ум мой ослаб, но это я помню.
Я улыбнулся и сказал:
– Прости меня, почтенный Филейн. Соа действительно до сих пор еще маршал, но и я тоже. Ну а король Тиудамир умер много лет тому назад. Теперь вместо него правит его сын, Тиуда-младший, и его называют Тиударекс или же, чаще, Теодорих. Это он на пару с Соа назначил меня на должность маршала.
– Ты не смеешься надо мной, niu? – неуверенно спросил меня старик. – Это правда?
– А что, вполне может быть, – вмешалась его супруга, ее голос был тонким и дребезжащим. – Разве ты не помнишь, муженек, когда родился этот сын? Дитя победы, так назвали его мы. – Мне же она сказала: – Выходит, этот Тиуда дорос до мужчины и стал королем, niu? Vái, как бежит время.
– Да, время быстро течет, – подтвердил Филейн грустно. – Тогда… waíla-gamotjands, сайон Торн. Наше скромное жилище – в твоем распоряжении. Ты, должно быть, голоден. Входи, входи.
Личинка отвел лошадей за дом, чтобы поискать для них еды, а мы со Сванильдой последовали за стариками внутрь. Филейн помешал тлеющие угли, тогда как Баутс достала рогатиной с балки кусок оленины. Оба они при этом переговаривались своими тихими старческими голосами.
– Да, я помню, когда родился молодой Тиуда, – сказал Филейн, задумчиво причмокивая своим беззубым ртом. – Это произошло, когда оба наших короля, братья Тиудамир и Валамир, были в далекой Паннонии, сражались с угнетателями-гуннами, и…
Баутс перебила его:
– Короля Тиудамира мы всегда называли Любящим, а короля Валамира – Верным.
Я кивнул и произнес, припомнив с теплотой:
– Мне как-то рассказывала об этом дочь Тиудамира, принцесса Амаламена. – Похоже, Сванильду, помогавшую старухе готовить еду, насторожил мой тон, и она одарила меня задумчивым взглядом.
Филейн продолжил:
– Как я уже говорил, в один прекрасный день до нас дошло известие, что братья-короли взяли верх над гуннами и теперь остроготы больше не были рабами. В тот же самый день мы также услышали, что супруга Тиудамира родила ему сына.
– Вот почему, – встряла Баутс, – мы всегда называли маленького Тиуду «дитя победы».
Я спросил Филейна:
– А ты, случайно, не знаешь, кто был правителем или хозяином, исключая вождей гуннов, до Тиудамира?
– Разумеется, знаю! Когда-то я, как и все остроготы, был подданным отца братьев, короля Вандалария.
– Известного как Победитель Вандалов, – вставила Баутс. Они вместе со Сванильдой ставили на огонь большой железный котел.
– Отец Вандалария умер еще до моего рождения, – продолжил Филейн, – но его имя я знаю. Король Вендарекс.
– Известный как Победитель Вендов, – добавила Баутс, пристраивая круглые лепешки из теста, чтобы запечь их среди тлеющих углей.
Вот забавно: Филейн помнил имена королей, а его жена – их прозвища. Но кое-что смущало меня, поэтому я заметил:
– Почтенный Филейн, как можешь ты называть этих мужей королями? Ты же сам сказал, что до братьев Тиудамира и Валамира все остроготы были рабами гуннов.
– Ха! – воскликнул хозяин дома, и его скрипучий старческий голос словно обрел силу, когда он с гордостью пояснил: – Это никогда не мешало нашим королям оставаться королями, как и нашим воинам – воинами. А дикари-гунны, разумеется, были всего лишь дикарями. Они знали, что наши люди никогда не позволят командовать ими. А потому не препятствовали продолжению королевской династии, и наши воины получали приказы от своих королей. Единственная разница заключалась в том, что мы тогда воевали не только с нашими кровными врагами, но также и с врагами гуннов. Однако это не так уж важно. Для воина любая битва – это стоящее дело. Когда гунны, устремившиеся на запад, задумали покорить несчастных вендов в долинах Карпат, не кто иной, как наш король Вендарекс, повел на битву своих воинов, чтобы помочь им в этом. А позднее, когда гунны пожелали вытеснить вандалов из Германии, именно наш король Вандаларий вместе со своими воинами совершил этот подвиг.
– Из твоих слов получается, что гунны вытесняли на запад все народы, включая и почти всех готов. Как же случилось, что ты сам остался жить здесь?
– Молодой маршал, ну подумай сам. Римляне, гунны или любой другой народ волей судьбы может метаться по земле туда-сюда. Любая местность может сменять хозяев по многу раз. Земля может оказаться залитой кровью, усыпанной костями, изрытой могилами или же покрытой грудами ржавеющего оружия и доспехов. Но все это стирается и исчезает за одно поколение. Я это видел собственными глазами. Однако сама земля не меняется.
– Ты имеешь в виду… что человек остается неизменно верным только земле? А не каким-то королям, которые заявляют на нее свои права?
Он не ответил на мой вопрос прямо, а лишь продолжил:
– Баламбер привел сюда своих грабителей-гуннов сотни лет тому назад. А наши отцы владели этой землей и работали на ней сотни лет до них. Правда, гунны заполонили наш край и назвали его своим, но они не опустошили его – и хорошо. Им нужно было, чтобы родили все земли, покоренные ими, кормили и одевали их армии, поэтому они и пошли грабить всю Европу.
– Да уж, – пробормотал я, – могу себе представить.
– Но что смыслили эти гунны в земледелии? Чтобы неизменно получать богатые урожаи, здесь должны были оставаться люди, которые умели обрабатывать эту землю, могли работать на болотах и на воде. Поэтому-то, хотя гунны и принуждали наших королей, воинов и совсем молоденьких юношей двигаться на запад вместе с ними (некоторые, правда, спасались бегством), они также позволяли старикам, женщинам и детям оставаться в своих жилищах и обрабатывать землю, заставляя потом делиться собранным урожаем.
Тут в беседе наступил перерыв – Сванильда и старая Баутс достали из печи еду и поставили на стол: кусок оленины, сваренной с лебедой, был выложен на лепешку. Поскольку уже наступила ночь, а огонь в печи был единственным, что освещало комнату, стало совсем темно. Старый Филейн взял две горящие лучины, воткнул их в щель в полене и поставил его на стол. После того как его жена отнесла поднос с едой Личинке, хозяин наполнил кружки пивом из бочонка в углу комнаты, поставил их перед нами и сказал, хихикнув:
– Пойми, сайон Торн. Мы до сих пор живем согласно старым готским традициям. Оттого что в этой дельте не растет зерно, из которого делают пиво, нам приходится покупать его у торговцев в Новиодуне. Мы можем дешево покупать римское или греческое вино. Но на протяжении долгого времени знавшие толк в пиве готы презирали этих любителей разбавленного вина, считая их слабаками. Поэтому… – Старик снова захихикал, поднял свою кружку и пожелал нам: – Háils! – после чего снова вернулся к теме нашей беседы: – Ты спрашивал, маршал, сохраняет ли человек верность своей родной земле или вождям. Думаю, что каждый сам должен сделать выбор. Когда гунны предложили мирным остроготам остаться здесь и продолжить работать на земле, большинство их с презрением отвергло это предложение. Готы не захотели жить в разлуке со своими родственниками и отправились с ними на запад, выбрав скитания, оставаясь бездомными и часто ведя жалкое существование всю свою оставшуюся жизнь.