– Да, это доказывает доблесть гепидов, – кивнул я, демонстрируя как можно больше энтузиазма в сложившихся условиях.
– Заметь, маршал, теперь я совершенно чист, а гроза Тора постепенно идет на убыль. Благотворное солнце Митры через минуту-другую высушит меня.
– Я рад, что ты на такой короткой ноге со многими богами. – Я всмотрелся в поредевшие струи дождя и с радостью заметил, что Личинка и лошади были там, где я их оставил. – Но почему ты живешь здесь, посреди пустоши, добрый Галиндо, раз ты настолько умен, что мог бы пойти своим путем в этом огромном мире?
Он снова сплюнул на землю:
– Я уже много чего повидал во внешнем мире, когда провел в походах вместе с римским войском около тридцати лет.
– Ну, ты мог бы жить уединенно, но не в такой изоляции и нищете.
– Изоляции? Нищете? Когда у меня в друзьях Митра и Тор, сыновья солнца и дождя? У меня есть яйца птиц и икра лягушек, саранча и портулак для еды. А для уюта дымок hanaf. Что еще нужно человеку в моем возрасте?
– Дымок hanaf?
– Это один из немногих даров, который выродившиеся скифы оставили нам здесь. Ты никогда не пробовал? Там в лачуге есть немного сухих поленьев, маршал. Будь добр, разожги огонь в очаге, и я покажу тебе.
Я занялся разведением огня и сказал:
– Теперь я узнал много интересного о деяниях готов после того, как они поселились здесь, в устье Данувия. Но не мог бы ты рассказать мне, как жили твои предки до того, как они пришли сюда?
– С удовольствием, – весело ответил старик. – Вот, поставь на огонь этот котелок и положи в него hanaf.
Из складок волчьей шкуры, которую он снова нацепил, Галиндо достал горсть какого-то сухого порошка. Я бросил его во все еще пустой котелок, узнав в нем смесь высушенных листьев и семян дикого растения, которое на латыни называют cannabis[300].
– Но я расскажу тебе об этом, – продолжал Галиндо. – Самое лучшее, что произошло с готами – со всеми готами, – то, что их отсюда прогнали гунны.
– Почему ты так говоришь? – спросил я, пока мы с ним наблюдали за тем, как нагревается и скручивается трава и от нее начинает подниматься дымок.
– Да потому что готам было тут слишком уютно. Они когда-то поселились здесь, чтобы сделаться добропорядочными гражданами Римской империи и перенять образ жизни и манеры римлян. Они забыли о своем наследстве, свободе, независимости, воле и отваге.
Старик наклонился над котелком и глубоко вдохнул дым, который теперь обильно струился от сгорающей травы, и знаком велел мне последовать его примеру. Я так и сделал, набрав полные легкие резкого сладковатого дыма: в нем не было ничего отталкивающего, но и приятным я бы его тоже не назвал. Непонятно, почему Галиндо называл его уютным.
– Поселившиеся здесь ленивые готы, – продолжил Галиндо, – в подражание римлянам даже приняли христианство, и это ослабило их больше всего.
– Почему ты так говоришь? – снова спросил я.
Честно признаться, говорил я с некоторым трудом, потому что эти струйки дыма, казалось, внезапно заставили меня слегка поглупеть.
Галиндо снова глубоко вдохнул в себя дымок и ответил:
– Зачем готам понадобилось принимать восточную религию? Христианство больше подходит торговцам – это всего лишь способ торговать с выгодой. «Делай добро, – проповедует оно, – и тебя вознаградят».
Я не мог опровергнуть его, даже если бы захотел, потому что чувствовал себя совершенно одурманенным. Хотя Галиндо сидел прямо передо мной, его слова, казалось, доходили до меня словно издалека, звучали глухо, отдавались дребезжащим эхом, как будто теснили друг друга.
– Акх, маршал, вот ты сидишь, склонившись, – сказал он мне, ухмыляясь. – Ты ощущаешь действие дыма hanaf. Однако лучше испытывать его в закрытом месте.
Старик сделал мне знак снова вдохнуть, но я как в тумане покачал головой. Когда он снова наклонился над огнем, то накинул на голову и котелок полу волчьей шкуры и принялся глубоко вдыхать в себя струи дыма. После того как он выбрался из-под шкуры, его глаза были остекленевшими, а ухмылка идиотской и развратной. Но он продолжил говорить, и слова его все так же звенели у меня в ушах и доносились словно бы издалека.
– К счастью для готов, гунны прогнали их отсюда. До последнего времени готы охотились или кочевали с места на место. Они испытывали голод, жажду, страдания. Те, кто не погиб в сражениях, умирали от болезней или несчастных случаев. И это было замечательно.
– Почему ты говоришь так?
Я осознал, что тупо повторяю один и тот же вопрос в третий раз, словно не могу сказать ничего другого. На самом деле мне требовалось много времени, чтобы выговаривать эти слова – очень медленно, делая паузы между ними, – потому что и моя собственная речь, подобно речи Галиндо, казалось, отдавалась в моей голове.
– Это замечательно, потому что умерли те, кто был слабым и безвольным. Остались только сильные и отважные. Теперь, когда, как это ни жаль, Римская империя распалась, для готов пришло время возродиться. Они могут стать гораздо более грозной силой, чем когда-либо прежде. Они могут стать новыми римлянами…
Старый отшельник, очевидно, был одурманен своим дымом hanaf и стал разговорчивым. А вот я, наоборот, сейчас говорил и думал с трудом.
– Если готы сменят римлян в качестве хозяев западных земель… ну… мир будет им признателен за то, что они приняли арианство, а не католичество, как это сделали римляне.
И тут, к своему ужасу (мне стало казаться, что никогда больше я не смогу произнести ничего, кроме этого), я снова услышал, как спрашиваю уже в четвертый раз:
– Почему ты говоришь так?
– На протяжении всей истории европейцы, исповедующие различные религии, боролись, сражались и убивали друг друга по многим причинам. Но никогда до принятия христианства народы нашего западного мира не сражались и не убивали друг друга во имя своей веры – стремясь навязать ее другим. – Галиндо замолчал, чтобы еще разок вдохнуть свой ужасный дым. – Однако ариане, по крайней мере, терпимы к другим религиям, к язычеству и к тем, кто вовсе не исповедует никакой религии. Более того, если готы одержат победу, они не потребуют и даже не станут ждать того, что все на земле будут верить в то, во что верят они. Saggws was galiuthjon!
Эта последняя фраза заставила меня вскочить, потому что он пропел ее или, лучше сказать, проорал во всю глотку:
Saggws was galiuthjon,
Haífsts was gahaftjon!
Похоже, старик вспомнил о своем боевом прошлом, поскольку эти слова означали: «Песня была пропета, битва началась!» Теперь я убедился в том, что Галиндо был заядлым любителем своей травы и окончательно потерял от нее разум.
Мы расстались без особых церемоний. Я встал на ноги, слегка пошатываясь, и попрощался с Галиндо. Он ничего не сказал, только отсалютовал мне на римский манер, потому что все еще продолжал с энтузиазмом петь. Затем я, пошатываясь, побрел через долину, с трудом преодолел канаву и присоединился к Личинке, который продолжал честно сторожить лошадей. Я крепко зажмурился, попытался сосредоточиться, прежде чем заговорить, и испытал облегчение, услышав, как произношу другие слова, а не «Почему ты говоришь так?» (хотя моя речь и напоминала карканье):
– Давай вернемся в дом Филейна.
Личинка бросил на меня внимательный взгляд:
– Ты в порядке, fráuja?
– Надеюсь. – Это было все, что я мог ответить, потому что не имел представления, проходит со временем воздействие дыма hanaf на человека или нет.
Однако чистый, свежий после дождя воздух лугов и езда галопом верхом на Велоксе постепенно прочистили мне мозги. Я снова почувствовал себя здоровым и здравомыслящим, когда вскоре после наступления темноты мы вернулись в дом Филейна и Баутс. Личинка слез с Велокса совсем не так поспешно, как влезал на него, издал стон и с трудом заковылял прочь. Пришла моя очередь спросить его:
– Ты в порядке?
– Нет, fráuja, – слабым голосом отозвался он. – Боюсь, что теперь мои ноги навсегда останутся кривыми. И еще я полностью содрал кожу. Неужели всадники всегда так мучаются после езды?
– Только в первый или во второй раз, – сказал я. – Ну, от силы первые три раза.
– Акх, я надеюсь, что мне больше никогда не придется это пережить. Лучше уж бегать рысью, как, я думаю, это и предназначено армянам природой.
– Balgs-daddja! – рассмеялся я весьма добродушно. – Вот что, иди и выкопай корень хрена. Преврати его в кашицу и натри больные места. К утру ты уже почувствуешь себя лучше.
Филейн и Баутс, как гостеприимные хозяева, дождались нашего возвращения, и мы вместе сели за nahtamats, хотя на ужин в тот вечер снова были всего лишь кусок оленины и зелень. Как обычно, Личинка взял свой поднос и вышел из дома, чтобы поужинать после того, как расседлает и покормит лошадей. Я сел за стол вместе со Сванильдой и стариками и, пока мы ели, подробно рассказал им о своем визите к Галиндо, включая и то, что он перенял у скифов привычку вдыхать вызывающий помешательство дым травы.
– Я же говорил тебе, – сказал Филейн, ехидно улыбнувшись, – что он не такой умный, как я. Кроме того, Галиндо – гепид.
5
На следующее утро мы покинули гостеприимных стариков. Личинка бежал рысью между нашими лошадьми и снова без умолку говорил, оживляя своей болтовней нашу скучную поездку по бесконечным лугам. Какое-то время он просто пересказывал нам сплетни о различных жителях Новиодуна. А затем, как я и ожидал, армянин снова принялся обсуждать будущее путешествие.
– Куда вы с госпожой Сванильдой отправитесь дальше, fráuja?
– После того как я задам Мейрусу еще несколько вопросов, которые пришли мне на ум, мы проведем ночь или две в pandokheíon, отдохнем и наберемся сил. Затем упакуем свои вещи и отправимся дальше на север, в степи Сарматии. Согласно распространенному мнению, именно оттуда и пришли готы.
– И в конце концов вы рано или поздно доберетесь до Янтарного берега, да?